Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610 Страница 7

На гребне своей исторической эволюции (XVII-XVIII вв.) королевская должность на вполне законных основаниях может быть приобретена в полную собственность тем, кто хочет стать ее обладателем, а затем может быть перепродана, или завещана, или передана по наследству… Учреждение в 1604 году ежегодного налога, получившего название «полетта» (paulette), ввело в законное русло порядок осуществления этих актов, связанных с передачей по наследству. Потребности монархии в деньгах во время войн XVII века и позднее обеспечивают долголетие упомянутого ежегодного налога. Особенно много должностей и их обладателей появляется с начала XVI века до эпохи Кольбера. Такое увеличение их числа может оправдываться потребностью государства в денежных средствах: в период от Людовика XIII до Людовика XIV государство создает повсюду и распродает все новые и новые органы государственной власти. Оно распределяет их между покупателями, чтобы наполнить казначейские сундуки. Одновременно встают принципиальные вопросы: ведь таким образом происходят укрепление монархического государства и его все более действенный контроль над обществом. В 1515 году был по меньшей мере 4041 обладатель купленных должностей из общего числа 5000 во всем королевстве. А в 1665 году их уже 46 047 — почти в 10 раз больше. Неэффективность реформ 1770 года не позволит Франции отменить институт королевских должностей, как это будет сделано в Пруссии в эпоху просвещенного деспотизма Фридриха II. Эта задача будет решена Революцией 1789 года. В XVII веке королевские должности, как и мануфактуры, будут служить одной из главных сфер капиталовложений французской буржуазии.

Система королевских должностей очень быстро преобразилась, по крайней мере на высшем уровне: в Париже (к которому позднее присоединится и Версаль) королевских служителей очень много и в Парламенте, где они носят мантии верховных судей, и в Королевском совете[8], входящих в высшую группу, принимающую решения; они есть и среди главных докладчиков; вместе с государственными советниками, министрами и государственными секретарями, а также с интендантами провинций они составляют основу государственной власти, исходящей напрямую от королевского величия. Пьер Губе, имея их в виду, говорил о политическом классе, а Пьер Шоню — о техноструктуре. Это выражение имеет смысл настолько, насколько «принимающие решения» на деле не полагаются на простых клерков и служащих, в том что касается исполнения решений, особенно когда они касаются главных вопросов.

После королевских должностей следует сеть откупщиков. Перефразируя Ролана Мунье, скажем, что в соответствии с откупными соглашениями «король отдает в аренду доходы от главным образом косвенных налогов и от своих доменов откупщикам». Отметим мимоходом слово «домен»: монарх вначале поступал как крупный помещик и сеньор Старого порядка на севере Франции. Те считали нормальным уступать свои права, и особенно при сдаче земли в аренду, одному или нескольким фермерам, чтобы избавиться от забот об их непосредственном использовании. С этой точки зрения монархия ведет себя патримониально (по выражению Макса Вебера). Король уступает свое право на взимание налогов и поместье на ограниченный срок (в аренду) в обмен на годовую арендную плату. Разница между суммой, которую суверен получает от своих фермеров, и доходом, который они получают в действительности от налогоплательщиков и других должников за вычетом неизбежных затрат на сбор, «составляет чистую прибыль упомянутых арендаторов». И именно этим мотивом они руководствуются, соглашаясь на такие операции. Государство таким образом избавляется от забот и расходов, связанных со сборами налогов, но зачастую оказывается обворованным своими откупщиками, против которых оно время от времени принимает жесткие меры, прибегая к банкротству или используя чрезвычайный трибунал, называемый Палатой правосудия. Откупщики выдают в счет будущих доходов векселя, способствующие развитию кредита и из-за которых им время от времени угрожает банкротство. Распыление этих «ферм и откупов» в XVI веке затрудняло эффективное поступление налоговых платежей. С 1559 года принимаются меры по укрупнению сдаваемых в аренду откупов в форме «генеральной аренды (откупа)». Эти первые попытки принимают более конкретный характер при Генрихе IV с введением Сюлли «пяти больших подрядов», за которыми в эпоху короля Людовика XIII и Кольбера последовали и другие «амальгамы». Они затрагивали различные секторы: соляного налога (габель), импортных и экспортных таможенных сборов, косвенных налогов на потребление вина, сидра, водки; платежей с королевского домена, который, в свою очередь, подразделялся на домен «телесный» (земли, леса, сеньории) и «бестелесный» (почтовые сборы, а с конца XVII в. — платежи за нотариальные акты). К откупщикам, которые занимаются всеми этими делами, следует добавить дельцов, которые занимаются так называемыми чрезвычайными делами (продажей должностей, переплавкой монет…). Доходы от этих операций идут на расширение «бюджетных» доходов Его Величества в военное время. Добавим, наконец, к ним, вслед за Роланом Мунье, простых, но солидных кредиторов, к услугам которых при необходимости прибегает государство, оказавшись в трудном финансовом положении. И еще есть категория «советчиков», то есть тех, кто выдвигает идеи о новых налогах, предназначенных для пополнения наличными или кредитными деньгами королевского «казначейства». В случае принятия и успешности этих предложений они тем или иным способом вознаграждаются представителями монарха. Эти люди (арендаторы, откупщики, дельцы и советчики) формируют так называемую группу финансистов. Они значительно теснее связаны с государством, чем их нынешние коллеги. Финансисты Старого порядка объединяются вокруг системы откупа, не растворяясь в ней полностью.

Даниель Дессер (Dessert) разрушил лубочное представление о финансисте или генеральном откупщике как о «возникшем из ничего», сыне слуги или мелком лакее в начале своей карьеры, а затем разбогатевшем, но оставшемся по-прежнему вульгарным до мозга костей. На самом деле финансисты зачастую потомки тех, кто сам получил дворянский титул, либо их предшественники, находившиеся на службе у короля. Финансисты, не имеющие подобных титулов, старались в самом начале своей карьеры приобрести дворянское звание путем покупки королевской должности ad hoc. Но они далеко не миллионеры, зачастую обременены долгами, превышающими в несколько раз их состояние, как, например, Фуке. Да, через их руки проходят огромные суммы, предназначенные для короля или его поставщиков. Но они просачиваются у них между пальцами. Они не занимаются в любом случае первоначальным накоплением капитала, даже желая этого. Они просто получающая, а зачастую теряющая сторона в этой большой системе «дебет — кредит», характерной для фискального дела. Даниель Дессер рассматривает этих высокопоставленных финансистов как один из четырех или пяти «столпов», поддерживающих здание монархии. В их числе — высшая «аристократия двора и шпаги», высшее государственное чиновничество (в мантиях Совета), самые именитые судьи (в мантиях Парламента) и финансовые круги. Эти различные группы связаны между собой семейными узами по принципу (по крайней мере в большинстве случаев) женской гипергамии. (Обладающие большим приданым дочери финансистов выходят замуж за сыновей судей, а дочери судей вступают в брак с высоко стоящими на социальной лестнице молодыми аристократами.) Переплетение семейных связей между руководящими группировками процветает также и на уровне епископата[9]. Здесь толпились обреченные на безбрачие набожные господа, родившиеся в среде различных фракций правящих классов.

Квадрипартизм (примерный) элиты, предстающий перед взором историков, не может заставить нас забыть некоторые унижающие предрассудки: по оценкам общественного мнения, судья «старой породы» весит больше, чем финансист, а придворный сеньор — больше, чем высокопоставленный судья. По крайней мере так было до конца XVII века. Это пренебрежение распространялось на крупных представителей «людей мантии», зараженных снобизмом придворной знати. Оно касалось a fortiori финансистов, пользовавшихся еще меньшим уважением в обществе. «Лучшие земли нуждаются в навозе»,говорила госпожа де Гриньян о женитьбе своего сына на богатой дочери генерального откупщика.

Герцогиня де Шольн (Chaulnes) заявила своему сыну герцогу Пикиньи, который женился на дочери разбогатевшего финансиста Боннье: «Хороший брак, сын мой… Очень хорошо, что вы приобретаете навоз, чтобы удобрить свои земли». Вот так: когда речь заходит о финансистах, общественное неуважение доходит до ссылок на фекальный характер их богатств, как у ловкачей, имеющих дело с королевскими налогами и кредитами. Экскрементные и оскорбительные эпитеты адресовались также незаконнорожденным. Не заходя столь далеко в презрении, согласимся, что классифицировать или выстраивать людей по ранжиру — значит устанавливать иерархию. Устанавливать различия среди слуг и прислужников монархии, между аристократической знатью, королевскими служилыми людьми и финансистами — значит располагать тех и других на лестнице ценностей, которые разделяются современниками. Иерархия может опираться на более или менее точные факты и тем не менее вписываться в глубинные основы образа мышления эпохи. С этой точки зрения Франция — не исключение: «антифинансистские» настроения в Англии, Испании или Австрии почти не отличались от наших.