Вильям Похлебкин - Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах. Выпуск 1 Страница 70

Но едва ли подобная практика была признаком недоверия лично к Грязеву. В июле 1633 года он лично вручил шведскому дипломату Беренсону в Посольском приказе "беловой" текст ответной грамоты в Стокгольм, хотя это полагалось сделать в присутствии бояр, от имени которых грамота была послана. Грязев также составлял тайный наказ и письма от имени царя и патриарха султану и великому визирю, отправленные с посольством Дашкова и Сомова.

Стиль работы Грязева отличался некоторыми особенностями. Он уделял больше, чем его предшественники и преемники, внимания разбору текущих дел, организационных и иных второстепенных вопросов. Обычно эти обязанности исполнял второй дьяк Матюшкин, подпись которого стояла на грамотах и памятях, адресованных другим ведомствам, воеводам и посольствам. Грязев в большинстве случаев сам подписывал такие документы.

В июле 1633 года международная обстановка стала приобретать неблагоприятный для России характер. Крымский хан по сговору с поляками послал в набег на русские земли своего сына Мубарек Гирея. Этот поход носил главным образом грабительские цели. Поэтому татары сами выступили с предложением переговоров.

Мубарек Гирей из-под осажденного им города Дедилова 5 августа 1633 г. направил в Москву своего гонца, которого 16 августа дьяки принимали в Посольском приказе. Гонец заявил о намерении хана соблюдать мир при условии выплаты ему увеличенных поминков. 10 сентября, когда посланник Гирея был в Посольском приказе на отпуске, дьяки объявили о готовности царя платить, но в прежнем количестве. Уже 28 августа в Крым поехали русские посланники Анисимов и Акинфиев. Они должны были добиваться, чтобы хан повторно принес присягу о соблюдении мира и чтобы был освобожден без выкупа весь полон или хотя бы его часть. Но на успех этой миссии в Посольском приказе не очень надеялись.

27 августа 1633 г. вслед за Дашковым в Турцию были направлены подьячий Лазаревский и толмач Кучин. Письма от царя и от патриарха к султану и к великому визирю подписывал Иван Кириллович Грязев, он участвовал в их составлении, но авторство принадлежит Филарету: патриарх лично вписал на полях заверение, что осажденный Смоленск "вскоре возьмут". В наказ вновь было включено требование замены Джанибек Гирея на ханском престоле и безвозмездного освобождения татарами полона.

Между тем в Москве стало известно, что надежды на вступление Швеции в войну против Польши не оправдались. Информация, поступавшая от губернатора Лифляндии Шютте, который вел переписку с Черкасским, вселяла уверенность, что условие о союзе останется в силе. Грамота посольству Пушкина по-прежнему предписывала договариваться о подтверждении Столбовского мира и об обязательстве начать войну с Польшей и не заключать сепаратный мир. А уже через день в Москве узнали о том, что посольство покинуло Стокгольм еще в августе. Из Ревеля Пушкин и Горихвостов проинформировали правительство, что Швеция продолжит войну с императором, но не обещает начать войну с Польшей; несмотря на это, шведы настаивают, чтобы Россия мира с польским королем Владиславом IV не заключала. Наконец, в Москву пришла весть с театра военных действий, что Шеин после неудач в боях с королевской армией 25 сентября вынужден был снять осаду Смоленска.

1 октября 1633 г. патриарх Филарет скончался. Руководство правительством перешло к боярину князю Черкасскому. Дальнейшие события показывают, что князь Иван Борисович к этому времени разошелся со своим дядей во взглядах на перспективы войны и, соответственно, на задачи дипломатии. Уже 5 октября вдогон за Лазаревским был послан толмач Дедяков, с поручением передать приказ о возвращении и взять у него грамоты, предназначенные для посольства Дашкова. Тогда же было подготовлено посольство в Крым во главе с Дворяниновым и Непейцыным, которое должно было доставить хану поминки за два года. Насколько взгляды Ивана Кирилловича Грязева совпадали со взглядами нового главы правительства, судить трудно, но теперь думный дьяк единолично редактировал посольские наказы. Впрочем, решение вопросов внешней политики 29 января 1634 г. было вынесено на обсуждение Земского собора. Собор открылся речью Грязева. 8 ноября 1633 г. к Шеину был направлен курьер Сычев с приказом предложить полякам разменять пленных и именно с этого начать переговоры; кроме того, боярин должен был договариваться о перемирии "до Троицына дня нынешнего 1634 году", а по возможности и на больший срок. Другой курьер, Огибалов 2 декабря повез "образцовый список" условий договора о перемирии и предварительные "статьи" для переговоров полномочных "больших послов". От обсуждения условий "замирения" русское правительство стремилось уклониться, при этом понимая, что Смоленск пока останется за Польшей; думный дьяк вычеркнул в тексте наказа вопрос о том, что его судьбу решат "большие послы".

Король Владислав IV изъявил готовность вести переговоры. В Москву прибыл его посол Воронец, который 14 января 1634 г. был "в ответе" у Черкасского и Грязева. Одновременно в польский лагерь к гетману Казановскому и смоленскому воеводе Гонсевскому был послан толмач Иевлев с поручением взять "опасные грамоты" для русского посольства, и уже 21 января он привез их в Москву. В январе 1634 года Посольский приказ готовил миссию Горихвостова и Спиридонова, которые были направлены к Казановскому и Гонсевскому для предварительного обсуждения условий мирного договора. Посланники вернулись в столицу 10 марта 1634 г.

В это же время в Москве снарядили очередное посольство в Стамбул, которое возглавили Коробьин и дьяк Матвеев. Посольство отправилось в путь вместе с турецким послом Алей-агой только 28 февраля. Армия Шеина под Смоленском уже капитулировала, но послам не разрешалось сообщать об этом в Турции, наоборот, они должны были утверждать, что Смоленск еще в осаде, а на помощь Шеину готовятся полки Черкасского и Пожарского. Заменить хана уже не требовали. Только высказывалось пожелание, что если султан все-таки сместит Джанибек Гирея, то пусть не назначает его преемником Шагин Гирея, который России "никоторого добра не делал, а делал всякое дурно", и что от него "вперед опричь дурна никоторого добра не будет". Грязев вычеркнул из письма султану условие об обязательстве "на общих наших недругов на польского короля и на всех поляков стояти за один: и рати своих на них ныне послать".

Отношения с Крымом были временно урегулированы: 20 декабря 1633 г. хан принес предложение о мире; крымцы согласились на прежнюю цену "поминков". В мае 1634 года начался русско-польский посольский съезд на реке Поляновке, а уже 5 июня был подписан Поляновский мирный договор с Речью Посполитой, завершивший Смоленскую войну. Грязев ненадолго пережил заключение мира. Он умер 18 июня 1634 г.

А.Л. Ордин-Нащокин

Он был одним из виднейших государственных деятелей неспокойного XVII века. Незаурядный дипломат, специалист по военному делу, энергичный администратор, организатор почты, экономист - таким вошел в историю России Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин. Далеко не случайно англичанин Коллинс, врач царя Алексея, называл Нащокина великим политиком, который не уступит ни одному из европейских министров. Сам же Афанасий Лаврентьевич любил говаривать: "Какое нам дело до иноземных обычаев, их платье не по нас, а наше не по них".

Родился он приблизительно в 1605 году в Пскове в семье небогатого помещика. Детство прошло в Опочке. Юноша получил хорошее по тем временам образование, знал математику, изучил немецкий и латинский языки. С 1622 года нес военную службу на псковской земле. В середине 1630-х годов обосновался в Пскове, завел дом, женился на дочери псковского дворянина Василия Колобова. Участвовал в городской жизни, стал доверенным лицом местных воевод, сумел установить контакты с представителями царского двора.

На энергичного человека обратили внимание и с начала 1640-х годов стали привлекать к дипломатической деятельности. В 1642 году Ордин-Нащокин ездил на шведскую границу для осмотра и исправления ее, а также для принятия, на основании Столбовского договора, пограничных земель, вероломно захваченных шведами. Уже в ту пору об Ордине-Нащокине говорили, что он "знает немецкое дело и немецкие нравы".

Внимательное наблюдение за иноземными порядками и привычка сравнивать их с отечественными сделали его ревностным поклонником Западной Европы и жестоким критиком отечественного быта. Он первый провозгласил, что "доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов". После него остался ряд бумаг, служебных донесений, записок или докладов царю по разным политическим вопросам. Это очень любопытные документы для характеристики как самого Ордина-Нащокина, так и преобразовательного движения его времени. Недаром даже враги признавали, что Афанасий умел "слагательно" писать. У него было и другое, еще более редкое, качество – тонкий, цепкий и ёмкий ум, умевший быстро схватывать данное положение и комбинировать по-своему условия минуты. Нащокин был одним из редких дипломатов, обладающих дипломатической совестливостью - качеством, с которым и тогда неохотно мирилась дипломатия. Он ничего не хотел делать без правды: "Лучше воистину принять злому животу моему конец и вовеки свободну быть, нежели противно правды делати".