Лев Колодный - Переулки Арбата Страница 72

- Михаил Михайлович, вот всякие легенды сочиняют про Жукова, что, мол, в сорок первом знаки различия срывал и расстреливал...

- Ничего такого я не видел. Из полковника делал солдата, под суд отдавал, это было.

3 сентября 1941 года попали под сильный артобстрел. Штаб находился в сарае, в мелколесье; едва Жуков и другие командиры успели из него выйти и перейти в укрытие, снаряд попал в угол сарая. Над головой висел, как на веревочке, самолет и корректировал сильный огонь. Жуков верил в судьбу, говорил, что, если суждено быть убитым, так убьет. При том артобстреле под Ельней меня и ранило в руку осколком снаряда. Узнав об этом, он сразу отправил в Москву, в госпиталь на Арбате. После выздоровления я возил его семью.

Последние девять лет жизни Георгия Константиновича я жил с ним на даче в Сосновке, у Рублевского шоссе. Теперь это Москва. В те годы он писал воспоминания.

Спрашиваю, как маршал это делал: диктовал ли, печатал на машинке или писал?

- Писал от руки.

Помню, к нему приезжали на дачу писатели Константин Симонов, Сергей Смирнов, бывал маршал Цеденбал, с ним он вместе воевал на Халхин-Голе...

В квартире Михаила Михайловича Пилихина многое напоминает о его двоюродном брате-маршале. Под стеклом - фотографии с дарственными надписями. На одной такие слова: "Моему брату Мише на память о былом и незабываемом". И еще запомнился брату тост, который однажды произнес Г. К. Жуков за эту семью:

- За Пилихиных, которые никогда меня не бросали и ничего не просили.

Вот что удалось узнать в дополнение к тому, что уже было рассказано в очерке "По следам Егора Жукова".

"ТЫ, ЛУЖКОВ, ДОПРЫГАЕШЬСЯ!"

Земля в излучине Москвы-реки, стянутая тетивой Павелецкой железной дороги, не успела получить исторического имени, как примыкающие к ней соседние урочища Дербеневка и Кожевники. Потому что до начала XX века ничем путным, кроме огородов, захудалых домов и нескольких мануфактур, обзавестись не успела. На Павелецкой набережной в справочнике "Вся Москва" за 1917 год указаны всего четыре владения Герасима Мякошина и его наследников. Не значится ни других строений, ни одного из нынешних трех Павелецких проездов, протянувшихся от пучка рельс до набережной: их тогда не существовало. И ни одной церкви не поставили, какая же это Москва?

Попадая сюда, оказываешься в живописной местности, где над противоположным высоким берегом Москвы-реки, ближе к центру, видишь башни знаменитых монастырей, зажатых корпусами "ЗИЛа" и "Динамо". На другом берегу тянутся цеха не столь известных производств вперемешку со втиснувшимися между ними домами, огороженными пучком крупнокалиберных труб тепломагистрали, почему-то не закопанной. По всем признакам вся эта земля подпадает под определение заводской окраины, хотя отсюда до современных границ Москвы километров десять.

На этой-то некогда пролетарской окраине у плотника Михаила 21 сентября 1936 года родился сын Юрий. По советским анкетам на вопрос о социальном происхождении он с полным основанием мог ответить "из рабочих". Не только отец, но и мать тянула лямку гегемона, и пока муж воевал на фронте, как любили выражаться публицисты, несла трудовую вахту у огнедыщащего котла. Когда же после войны из горячих цехов слабый пол удалили, дежурила у холодильной установки, где разило аммиаком, отпугнувшим любознательного сына от рабочего места "матушки", чьи сентенции сегодня порой цитируются публично на Тверской, 13.

Из книги Юрия Лужкова, вышедшей минувшей весной, я узнал много подробностей о "дворе моего детства", описанном с ностальгией по прошлому и с мечтой "город вернуть москвичам", избравших его первым лицом Москвы. Тогда мне захотелось найти описанные его строения двора, оставшиеся в памяти под презрительно-уменьшительными названиями "родилка", "картонажка", "мыловарка", "пожарка". Мое желание совпало с мыслью главного редактора, в результате чего я отправился на поиски указанных объектов, не получивших в книге точных адресов. Тем интереснее их найти.

Как раз когда родился сын плотника, в СССР началась тотальная борьба со шпионами, в связи с чем перестали издаваться информативные ежегодники фолианты справочника "Вся Москва". Вышла вместо него хилая "краткая адресно-справочная книга" без сведений о заводах и фабриках, без адресов пожарных частей, признанных военными объектами. Родильные дома не засекретили, поэтому я узнал, что упомянутая "родилка", то есть родильный дом Кировского района, находилась на Павелецкой набережной, 6. Этот адрес стал путеводной нитью моей экскурсии, начатой у Павелецкого вокзала, где находился, по выражению автора книги, "наш "центр". Сюда два раза в год по праздникам 1 Мая и 7 Ноября отправлялись семьями на гулянье к стоявшим после военного парада танкам, ожидавшим погрузки на платформы. Как пишет Юрий Лужков, в этом центре "были бани, рынок, милиция".

Зацепский рынок на площади против вокзала отшумел навсегда. Отделение милиции номер один на прежнем месте в конце Кожевнической улицы. Сюда однажды под хохот прохожих подъехал с открытыми бортами грузовик, в кузове которого сгрудилась стайка голых юнцов, прикрывших руками мужское начало. Только у дверей милиции, совершив круг позора по околотку, машина остановилась, и милиционер вернул нарушителям решения исполкома Моссовета о запрете купаний в грязной Москве-реке - трусы. Среди наказанных стоял в чем мать родила будущий мэр, тогда уже познавший силу правоохранительных органов, в прошлом обладавших временем для борьбы с проказами мальчишек.

И Кожевнические бани не сломаны, но бездействуют, как другие старые дома в Кожевниках ждут капитального ремонта и новых хозяев. Улица упирается в мост, от которого начинается Дербеневская, куда босоногие бегали залечивать раны. На этой улице располагалась "полуклиника", построенная еще до революции каким-то Цинделем в Дербенях. Упомянутый Эмиль Циндель был некогда крупнейшим московским фабрикантом, в чьем особняке живал на правах домашнего учителя Константин Циолковский, влюбившийся в красивую дочь хозяина. Ему принадлежал не только особняк в переулке, но и добрая половина строений улицы. После революции, как писал историк П. Сытин, "в бывших особняках заводчиков и фабрикантов теперь рабочие клубы, библиотеки, детские ясли и т.п.". В одном из особняков, ныне обезлюдевшем, как свидетельствует адресно-справочная книга, располагалась Кировская районная поликлиника. В ней "дежурила наша спасительница, старая, добрая Вильнер Циля Абрамовна. Нет, вроде Сара Моисеевна". Она не только учила дезинфицировать раны струей мочи или головешкой от костра, но и прививала чистым душам сострадание к чужой боли, качество особенно важное на выборной должности.

По Дербеневской выхожу к Павелецкой набережной, где курсируют автобусы, тормозящие у остановки "Больница номер 56". Вижу на левом берегу башню "Дуло" Симонова монастыря и с недавних пор блестящий на солнце золотой куполок церкви, где похоронили Пересвета и Ослябю, героев Куликовской битвы.

Но меня интересуют мало кому известные достопримечательности на правом берегу, где сосредоточены строения, описанные в книге "Мы дети твои, Москва", которые я хотел бы представить публике. Не рано ли? Ведь прошло всего четыре года, как правительство Москвы возглавил Юрий Лужков. Нет, не рано, потому что за эти несколько лет сделано больше, чем за десятилетия, и еще потому, что, только узнав о детстве мэра, повидав описанный им двор, можно понять, почему так быстро возрождается Москва, почему с таким азартом работает он, поставив цель восстановить огромный город, попавший в беду. Опустевшие, полуразрушенные строения бросаются в глаза не только в центре города старой Москвы, но и здесь, на бывшей пролетарской окраине, некогда крепости советской власти. Гибнут молча бездействующие корпуса заводов и фабрик Замоскворечья, схваченные когтями кризиса. Поднимет ли их с колен Юрий Лужков, занятый делами на левом берегу в цехах "ЗИЛа"? Хватит ли у него сил помочь всем страдающим рабочим на родной улице?

Верю, поможет. Потому что впервые с 1917 года отцом города стал коренной москвич, полюбивший Москву, живя в бараке. Это чувство родилось вдали от ампирных особняков и храмов, вне пределов Садового кольца и воспетых поэтами дворов Арбата, где и бесчувственный встрепенется. Ты стань человеком в хулиганском дворе, где каждый норовит показать силу и удаль, прыгая с берега через сваи, гоняясь на коньках за машинами, поджигая порох из трофейных снарядов. Ты полюби Москву, живя вшестером в одной комнате, без газа и канализации, без воды, за которой приходилось ходить с ведром. Без сытной еды, которую заменила однажды белая глина. Эта негаснущая в душе любовь придает силы с утра до ночи колесить по Москве, поднимать людей и стены домов, строить разрушенные храмы, искать инвесторов, приходить на помощь другим городам...

Поэтому пришел я к началу начал, на Павелецкую набережную, 6, к тому месту, где была "родилка", откуда на руках отец, перейдя улицу, ровно 60 лет тому назад принес сына в комнату на первом этаже двухэтажного деревянного барака, где победивший капиталистов пролетариат жил с удобствами во дворе и строил социализм.