Лев Колодный - Переулки Арбата Страница 73

Поэтому пришел я к началу начал, на Павелецкую набережную, 6, к тому месту, где была "родилка", откуда на руках отец, перейдя улицу, ровно 60 лет тому назад принес сына в комнату на первом этаже двухэтажного деревянного барака, где победивший капиталистов пролетариат жил с удобствами во дворе и строил социализм.

Где же была "родилка" и барак? За оградой больницы я увидел в углу четырехэтажной постройки здание в плане буквы "П", с признаками архитектуры тридцатых годов. Когда же вошел во внутрь, то заметил на полу метлахскую плитку, еще один признак довоенной старины. Сидевшая у окошка пожилая женщина подтвердила мою догадку, сообщив, что сама рожала в этом доме дважды после войны.

Прошел я маршрутом плотника Лужкова от роддома на противоположную сторону 3-го Павелецкого проезда и оказался перед воротами пожарной части, за которыми стояли наготове груженные водой машины. Прежний барак заменил дебаркадер, возле него стоят катера аварийной службы. Как и полвека назад пристань служит пожарным. Теперь с каменной набережной не сиганешь в воду, как в прошлом, загаженную масляными кругами и прочей нечистью, пластиковыми бутылками, сбрасываемыми в русло несчастной Москвы-реки. В ее водах закалялся как сталь характер будущего мэра, прыгавшего в холодные и заразные волны наперекор пожарным и милиционерам.

Рядом с "пожаркой" увидел я проходную некоего завода пластмасс, "советского-югославского совместного предприятия". Нет ни СССР, ни прежней Югославии, но завод трепыхается, что-то производит. Не здесь ли на месте этого маленького гиганта большой химии располагалась "мыловарка", где любил созерцать огонь котла сын кочегарши-"матушки"?

И эту догадку подтвердила вахтер, рассказавшая, что недавно, когда рыли у завода яму, нашли в земле обрывки кож, остатки той самой запомнившейся на всю жизнь отвратительным запахом мездры, из которой варили хозяйственное мыло, стратегический продукт военного времени.

Нашел я вслед за тем на той же набережной "картонажку", разросшуюся в картонажный комбинат, окруженный высоким забором. Над ним поднимаются старые и новые корпуса, демонстрирующие, что дела здесь идут. На эту территорию, как прежде, не пройдешь запросто, не проникнешь в неохраняемый ангар, где складировались фантики конфет "Сказки Пушкина", заворожившие дизайном воображение всегда голодного московского мальчишки, от которого сегодня зависит будущее и музея изобразительных искусств имени Пушкина, и музея Пушкина, попавших в сферу действий московского правительства.

Итак, "родилка", "картонажка", "пожарка" здравствуют. Местонахождение "мыловарки" установлено. Но где стоял барак, в чьей комнате замерзала чернильница, где был тот самый двор, где дети пухли и умирали от голода?

На этот вопрос мог мне дать точный ответ только бывший житель этого барака, что он и сделал в перерыве между заседаний правительства в минувший вторник.

- Мой барак находился на Павелецкой набережной, дом 4, дробь шесть, вблизи седьмого хлебозавода.

Есть такой московский хлебозавод в Третьем Павелецком проезде рядом с заводом пластмасс. А барака нет. И никто о нем не скорбит. Но глубоко сожалеет сын Москвы об утраченном вместе с этим ничтожным жилищем высоком духе, объединявшем, сплачивавшем, воспитывавшем людей. С печалью вспоминает о бывших московских дворах, для которых как премьер и мэр нашел множество научных определений. Суть ее в том, что эта изничтоженная советскими планировщиками структура служила крепостью, "теплой общинной средой", где человек становился не только гражданином, но истинным москвичом, для которого Москва родной и самый лучший в мире город.

Под прежним номером 4 на Павелецкой набережной высится сегодня десятиэтажный жилой дом, выстроенный в послевоенные сталинские годы, с высокими потолками, пилонами на углах фасада. Рядом с ним огорожен забором пустырь, служащий стоянкой. Здесь на углу с проездом на Павелецкой набережной располагался первый московский дом Юрия Лужкова и незабываемый "двор моего детства". Точно так же остались в памяти друг Ленька Карамнов, участковый Брит, добрая врачиха Вильнер, учительница Нина Николаевна...

Школу я нашел с трудом. В кратком старом справочнике средних учебных заведений нет. Вблизи двора оказалась школа, но блочная, появившаяся вместе с кварталом типовых домов сравнительно недавно. Довоенная, кирпичная, нашлась на Дербеневской, недалеко от бывшей поликлиники. Там она светит огнями по вечерам, где ярче всего горят окна спортивного зала. Как раз на этом месте Нина Николаевна сказала вещие слова,

"Ты, Лужков, допрыгаешься!"

Как в воду смотрела учительница.

ПАРАДОКСЫ ЗУРАБА ЦЕРЕТЕЛИ

Трудно поверить, но это факт: лауреат Ленинской и Государственных премий СССР, Народный художник СССР, получивший в Кремле орден Ленина вкупе с Золотой Звездой Героя, - ни разу не восславил вождя. Ни в бронзе, ни в камне, ни на бумаге, ни на холсте. Да, прихорашивал накануне столетия Ленина его родину, Симбирск-Ульяновск. И там отличился, но не так, как другие, не беломраморной статуей, не картинами с эпизодами жития. Сказочными рыбками на дне водного бассейна прославился тогда Зураб Церетели, предоставив другим двигать дальше Лениниану. После присуждения премии к лауреату явились американские журналисты и поразились, не увидев образа вождя в мастерской.

Нет произведений и на другие излюбленные в недавнем прошлом темы. Коммунистической партии, рабочему классу и трудовому крестьянству памятников не создал ни в каком подвластном материале. Не подвластных нет, как нет пролетариев с молотом, колхозниц с серпом и девушек с веслом. Что было, так это солдаты с оружием и знаменами, потому что много лет стремился создать памятник Победы для Москвы. Выполнил множество вариантов, участвовал в конкурсах и в конце концов взошел на Поклонную гору вместе со своими неистовыми воинами и неожиданным Георгием Победоносцем с крылатой Славой и ангелами, вызвав этими образами приступ ярости у воинствующих безбожников и интеллектуалов, забывших эти классические и христианские символы.

Как удалось избежать заразы коммунизма, которой переболело несколько поколений творцов, фабриковавших с 1917 года статуи Ильича во всех мыслимых позах, писавших без конца вождя и его соратников? Как при такой позиции удержался в первых рядах обласканных державой советских художников, ни дня не пребывая без госзаказов?

С первых работ художник предстал далеким от политики, но близким к жизни в естественных ее проявлениях: любви и дружбе, цветам и деревьям, сказкам и преданиям, птицам и зверям... Семь лет числился Зураб Церетели в штате академического института этнографии и археологии, исходил Грузию и Кавказ, увидел древности, храмы, монастыри, фрески, иконы, изучил иконописцев, впитал все краски жаркой родины. И начал репродуцировать их, создавать мир образов, отличающихся детской фантазией и радостным звучанием.

Краски - это застывшие звуки. Люди, заказывавшие советскую музыку, никогда не предлагали ему ничего такого, что шло бы в разрез с его устремлениями. Кода же задумали монументы для Москвы и Тбилиси в честь Георгиевского трактата, объединившего Грузию с Россией, то художник сразу согласился исполнить заказы, потому что и прежде, и теперь всей душой - за тесный союз русских и грузин, не представляет культуру вообще и личное творчество в частности запертыми в самую просторную, но одну национальную квартиру.

Сплетенный из литер, русских и грузинских, триумфальный столп на Тишинской площади высится как прежде. А два сплетенных в тугой "Узел" стальных кольца уничтожили в Тбилиси, по словам автора, "психи". Лучше не скажешь, только потерей рассудка можно объяснить то, что сотворили с его родиной те, кто приказал разрушить стоявший перед въездом в Тбилиси по Военно-Грузинской дороге обелиск. Так далекий от политики художник оказался в гуще кровавой борьбы, лишился одной из замечательных композиций.

Бесноватый президент объявил его "врагом народа". Услышав по телевидению этот приговор, мать художника скоропостижно скончалась, сидя перед почерневшим в ее глазах экраном. Этот вердикт Гамсахурдиа вынес после того, как позвонил в Москву и предложил художнику не принимать президента США Джорджа Буша, как "агента Кремля". Кто мог свободному, как птица, мастеру давать такие указания? За отказ Зураб жестоко поплатился. Если на Военно-Грузинской дороге стерли с лица земли монумент, то на Тверском бульваре бросили в окно его мастерской зажигательную смесь. Огонь ночью набросился на холсты и рамы. Несколько почерневших полотен удалось спасти, но около ста сгорело при пожаре, дополнившем костры, что полыхали на проспекте Руставели.

Обгорела "Гитара Высоцкого", написанная, когда в Тбилиси жил у него в дни "медового месяца" с Мариной Влади певец, один из многих московских друзей молодости.