Сергей Цветков - Александр Первый Страница 73

В то же время по всей Франции рыскали его шпионы и агенты, собирая для него сведения о положении дел в стране. Они доносили, что французы недовольны Бурбонами, которые "ничего не забыли и ничему не научились"; офицеры бывшей Великой армии ропщут, сидя на половинном жалованье; крестьяне обеспокоены тем, что их земля вновь перейдет к помещикам; все важнейшие и доходнейшие места и синекуры заняты дворянами-эмигрантами… К этому добавлялись личные обиды. Его враги, как будто нарочно, делали все, чтобы разбудить в нем дремлющего льва: Людовик задерживал выплату положенного содержания, австрийский император отнял у него жену и сына, англичане все время поднимали вопрос, чтобы сослать его в какую-нибудь из своих отдаленных колоний, Талейран замышлял бросить его в темницу, некоторые, наконец, подумывали о яде.

Однако главной причиной, по которой властитель Эльбы подумывал о возвращении во Францию, было то, что его звали Наполеоном и что ему было всего сорок пять лет.

13 февраля 1815 года к нему прибыл один из его шпионов и, ознакомив императора с состоянием дел во Франции, сообщил, что в Париже созрел заговор якобинцев и генералов. Это сообщение стало решающим толчком, Наполеон отбросил все колебания.

24 февраля английский фрегат покинул гавань Порто-Ферайо, держа курс на Ливорно (раз в три недели Кэмпбелл курсировал между Эльбой и Италией). Через два дня в полдень ветераны Старой гвардии услышали сигнал к общему сбору. Войска построились на плацу. Прошел час; офицеры расспрашивали друг друга о причине сбора, но никто ничего не мог сказать.

В два часа пополудни показался Наполеон. Он шел пешком, сопровождаемый генералами Бертраном, Друо, Мале, Камбронном и несколькими капитанами. Встреченный приветственными криками, он прошел в середину каре, образованного войсками, и заговорил. Солдаты притихли, с удивлением и радостью слушая долгожданные слова императора.

— Солдаты! — воззвал император. — В изгнании услышал я жалобы нашей родины. Мы переплывем моря, чтобы вернуть французам их права, являющиеся вместе с тем и вашими правами. Народ зовет нас! Победа двинется форсированным маршем. Орел с национальными цветами полетит с колокольни на колокольню, вплоть до башни собора Парижской Богоматери. Париж или смерть!

Взрыв ликующих криков покрыл его последние слова. Солдаты и офицеры обнимались друг с другом, требуя немедленного выступления.

Началась погрузка на корабли, окончившаяся к семи часам вечера. Поднимаясь по сходням, старые гренадеры кричали: "Париж или смерть!" В восемь часов император вместе со штабом поднялся на борт «Непостоянного», вслед за чем пушечный выстрел возвестил отплытие и суда вышли в море. При свежем южном ветре эскадра направилась из залива на северо-запад, огибая берега Италии.

На бриге императора разместилось три сотни гренадер. Всю ночь солдаты и экипаж перекрашивали обшивку брига: желтый с серым заменили на черный и белый, чтобы обмануть английские и французские фрегаты, курсировавшие между Эльбой и Капрайей.

На другой день флотилия уже была около Ливорно. Вдали показались три военных корабля, один из которых, бриг «Зефир» под белым бурбонским знаменем, направился прямо к «Непостоянному». Тотчас велено было закрыть люки. Солдаты сняли свои высокие шапки и легли плашмя на палубу; офицеры передавали приказ Наполеона идти на абордаж, если «Зефир» не согласится пропустить их корабль без осмотра.

Бриг под белым флагом на всех парусах несся к «Непостоянному»; корабли прошли один мимо другого, едва не соприкоснувшись бортами. Капитан «Зефира» Андриё, состоявший в приятельских отношениях с капитаном Тальядом, ограничился тем, что окликнул его, спросив, куда направляется «Непостоянный». "В Геную", — отвечал Тальяд. "Как себя чувствует император?" — прокричал в рупор Андриё. «Превосходно», — раздалось с «Непостоянного», и корабли разошлись. На последний вопрос Андриё ответил сам Наполеон.

28 февраля всем офицерам, солдатам и матросам, умевшим писать, раздали воззвание императора к армии и французам, приказав изготовить побольше копий. Затем принялись изготовлять трехцветные кокарды — для этого достаточно было срезать наружный край кокарды, которую войска носили на Эльбе.

1 марта в четыре часа пополудни войска высадились на побережье, неподалеку от Канн. Отдохнув, с наступлением ночи двинулись в путь.

Шли всю ночь напролет. Жители селений, через которые проходила колонна, наглухо закрывали окна или выходили из домов и сбивались в молчаливые кучки; на возгласы солдат: "Да здравствует император!" — они пожимали плечами и покачивали головой. Гренадеры хмурились и недоуменно умолкали. Они жаловались на усталость, и Наполеон спешивался, вставал в их ряды и подбадривал ветеранов, называя их "старыми ворчунами".

В последующие два дня настроение крестьян и горожан изменилось: сыграли свою роль воззвания Наполеона, распространившиеся по Дофине. Дальнейший путь армии напоминал триумфальное шествие. Героем дня стал гренадер Малон, первый солдат, присоединившийся к отряду Наполеона. Гренадеры заставляли его вновь и вновь повторять свой рассказ о том, как полковник Жермановский (предводитель польских улан, входивших в состав войск Наполеона на Эльбе), встретивший его дорогой, сообщил ему о возвращении императора. Малон не поверил и расхохотался; полковнику стоило большого труда убедить его, что он не шутит. Тогда Малон задумался и заявил ему: "Моя мать живет в трех милях отсюда; я схожу попрощаюсь с ней и сегодня вечером приду к вам". И действительно, вечером он хлопнул полковника по плечу и не успокоился до тех пор, пока тот не обещал ему передать императору, что гренадер Малон решил разделить судьбу своего повелителя.

6 марта в ущелье Лаффре путь отряду Наполеона преградил авангард гренобльского гарнизона — батальон 5-го линейного полка и рота саперов. Жермановский, посланный к их командиру для переговоров, возвратился с известием, что тот отказывается вступать в какие-либо сношения и угрожает открыть огонь по бунтовщикам. Наполеон спешился и, приказав гренадерам следовать за ним, медленно двинулся к ущелью. Солдаты шли следом, переложив ружья под левую руку и опустив их дулом в землю.

На выходе из ущелья стали видны королевские войска. Солдаты стояли неподвижно и молчали. Офицер, командовавший ими, выкрикивал какие-то ругательства и требовал открыть огонь. "Стреляйте, негодяи! — кричал он. — Это не Наполеон, а какой-нибудь самозванец!"

Император велел своим гренадерам остановиться. Шеренга за шеренгой застывали у него за спиной в зловещем молчании. Наполеон дернул плечом и с невозмутимым спокойствием направился к королевскому батальону.

— Вот он!.. Пли! — закричал вне себя офицер.

Казалось, что солдаты сейчас возьмут на прицел. Но Наполеон остановился и спокойным голосом сказал:

— Солдаты, узнаете вы меня? — Затем, сделав вперед два-три шага, он расстегнул сюртук. — Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Я становлюсь под ваши выстрелы.

Спустя мгновение раздались крики: "Да здравствует император!" — и королевские солдаты, срывая с себя белые кокарды, бросились перед Наполеоном на колени.

В Гренобле, Лионе и других городах повторились те же сцены. Ни у одного из роялистских офицеров, возглавлявших гарнизоны, не хватило решимости поднести к орудию зажженный фитиль — они знали, что будут растерзаны своими же канонирами. Королевские войска, брошенные против Наполеона, переходили на его сторону. Наполеон в саркастическом письме благодарил Людовика за то, что он так заботится об увеличении его армии. Ней, уезжая из Парижа, обещал королю привезти "человека с острова Эльбы" в железной клетке, но вместо этого присоединился к Наполеону со всей армией; большинство маршалов последовало его примеру. На всем пути от Канн до Парижа не было сделано ни единого выстрела — подобного триумфа история еще не знала.

Император сдержал слово, данное солдатам на Эльбе. Орлам на знаменах империи потребовалось всего 22 дня, чтобы долететь до собора Парижской Богоматери. 20 февраля в девять часов вечера Наполеон водворился в Тюильри, над которым уже с полудня развевалось трехцветное знамя. Людовик еще накануне бежал из столицы.

VIII

Я веровал и потому говорил: я сильно сокрушен.

Псалом 115, 1

Реставрация Наполеона решающим образом изменила положение дел на Венском конгрессе. Антифранцузская коалиция, с таким трудом разрушенная Талейраном, в один миг вновь сплотилась. Меттерних, сразу же после прочтения депеши о побеге Наполеона, поспешил к Александру. Это была их первая встреча после размолвки. Царь принял Меттерниха незамедлительно. "Нам не пришлось долго обсуждать меры, которые следовало принять, — вспоминал Меттерних, — решение последовало быстрое и категорическое. Уладив это дело, император сказал мне: "Нам остается еще окончить личную распрю. Мы оба христиане, наша святая вера заповедует нам прощать обиды. Обнимем друг друга, и пусть все будет предано забвению". Император обнял меня и отпустил с просьбой возвратить ему прежнюю дружбу. В продолжение позднейших наших многолетних сношений ни разу не было более речи о том времени, когда мы рассорились. Наши отношения не замедлили принять прежний искренний характер".