Петр Букейханов - Курская битва, которую мы начали Страница 79

Однако, хотя маршал Георгий Жуков и командующий Юго-Западным фронтом генерал Родион Малиновский добились от Ставки Верховного Главнокомандования передачи фронту дополнительных резервов, усилия германского командования по дезинформации противника в основном не достигли поставленной цели. По мнению генерала Мюллер-Гиллебранда[663], то утверждение, что русские узнали о готовящемся наступлении благодаря предательству, лишено смысла, поскольку сосредоточение массы немецких войск, ожидавших приказа в течение двух месяцев, было задолго обнаружено средствами фронтовой и армейской разведки.

Действительно, с апреля по июль 1943 года войсками Центрального и Воронежского фронтов было проведено 105 разведок боем и более 2 600 ночных поисков, устроено 1 500 засад на переднем крае обороны, а также организована активная деятельность специальных разведывательных групп, осуществлявших рейды в глубоком тылу противника[664].

Достаточно точное определение вероятных направлений и участков немецкого наступления со стороны советского фронтового командования, а следовательно, прогнозирование им оперативных замыслов, сил и средств противника, позволяет говорить об эффективности советских разведывательных мероприятий, хотя возможности советской разведки и не следует преувеличивать. По поводу стратегической разведки, наиболее достоверные сведения советское военно-политическое руководство получало из Великобритании – непосредственно от премьер-министра Черчилля, а также от своей английской агентуры, благодаря перехвату и дешифровке сообщений, передаваемых по каналам германской правительственной и военной связи с использованием механической системы кодирования «Энигма» (нем. «Enigma»)[665]. В частности, в центре криптографического анализа в Блечли-Парке работал завербованный в 30-х годах математик Джон Кэрнкросс (John Kernkross, член так называемой «Кембриджской пятерки» под псевдонимом «Мольер»). Кроме этого, некоторые сведения, циркулировавшие в дипломатической среде, поступали через резидентуру в Швейцарии. Силами и средствами стратегической разведки советской стороне удалось раскрыть основные намерения германского Главного командования, в том числе ориентировочно намечавшееся им время начала операции «Цитадель»; основные мероприятия немцев по переброске и сосредоточению войск; планы разработки и поступления в действующую армию на Востоке новой боевой техники; районы нахождения базовых аэродромных узлов германской авиации.

Относительно возможностей фронтовой и армейской разведки маршал Жуков отмечает[666], что Ставка и Генеральный штаб ошибочно считали северную ударную группировку противника более сильной, чем южную. При этом по состоянию на 21 апреля 1943 года командование Воронежского фронта насчитывало в составе войск противника в районе Белгорода до двадцати пехотных и одиннадцать танковых дивизий[667], что совершенно не отвечало реальной обстановке. Маршал Конев свидетельствует[668], что на Воронежском фронте все-таки ожидали вспомогательного удара из района западнее Волчанска на Новый Оскол (там, где немцы инсценировали подготовку к наступлению на Купянск), поэтому дополнительно усилили оборону в полосе 7-й гвардейской армии. В соответствии с указаниями Генерального штаба Красной Армии Юго-Западный фронт в мае и июне укреплял оборону на участке от Волчанска до Изюма, расположив во втором эшелоне по берегу реки Оскол соединения 8-й гвардейской армии, которые готовились нанести контрудары в северо-западном направлении – от Купянска на Волчанск и Чугуев, а также на юго-запад, в сторону Изюма и переправ через Северский Донец, препятствуя, таким образом, окружению войск фронта по плану германской операции «Пантера»[669].

Тем не менее, мероприятия германского командования по маскировке районов сосредоточения ударных группировок и попытки дезинформировать противника фальшивым маневрированием были в целом разоблачены с помощью многочисленной агентуры из числа местных жителей (в особенности детей и подростков) и «партизан»[670]. Задержки с началом операции «Цитадель» позволили советской стороне специально организовать широкий сбор разведывательной информации из различных источников. Вместе с тем оперативное командование Вермахта знало о хорошо поставленной разведке русских и считало, что ввести противника в заблуждение возможно только с помощью тактической внезапности[671].

Поэтому недостаток сил и средств германское командование стремилось компенсировать не только за счет применения новой техники, но также с помощью всестороннего повышения боевой подготовленности солдат и офицеров – в период подготовки к операции проходили интенсивные учения и тренировки, где отрабатывались наступательные действия на местности и взаимодействие родов войск[672].

По свидетельству генерала Типпельскирха[673], многочисленные соединения, в том числе все танковые и немало пехотных дивизий, были отведены в тыл и обучались почти как в мирное время; более того, даже находившиеся на фронте дивизии благодаря великодушным мероприятиям командования имели возможность отводить свои подразделения и даже целые части на отдых и обучать их ведению боя во взаимодействии с другими родами войск.

Части, находящиеся на фронте, отводили в тыл поочередно до одной трети сил для организации полковых боевых групп и их обучения в прифронтовой зоне, причем полевые учения велись с использованием боевых огнеприпасов, устраивались специальные тренировки по наведению мостов, обнаружению и снятию минных заграждений на захваченных у русских минных полях, солдаты «обкатывались» танками[674] (одновременно с другой стороны линии фронта велось обучение советских войск – стрелковые части первого эшелона ежедневно поротно отводились в тыл для занятий на специально оборудованных учебных полях, расположенных в 6 – 7 км от переднего края обороны, а части вторых эшелонов проводили обучение в районах постоянного расположения, тренируясь в ведении огня из ручного оружия и противотанковых средств пехоты, отражении танковой атаки противника, проведении контратаки против следующей за танками и вклинившейся в оборону пехоты противника, отходе и занятии промежуточного оборонительного рубежа или отсечной позиции, продолжении боя в окружении[675]).

В качестве оперативно-тактической подготовки в германской армии проводились инструктажи и совещания командиров ударных групп с участием командиров приданных подразделений и подразделений поддержки, на которых отрабатывались все тонкости взаимодействия. Генерал Раус отмечает, что личное обсуждение всех вопросов в ходе таких совещаний позволяло свести к минимуму недопонимание и трения внутри командного состава полкового и батальонного уровня[676]. Периодически организовывались штабные игры.

Планы огня и взаимодействие между пехотой и артиллерией тщательно разрабатывались с учетом данных аэрофотосъемки, в ходе которой была ориентировочно раскрыта общая глубина тактической зоны советской обороны (три полосы укреплений глубиной до 40 км), а также по возможности детализированы расположение и особенности оборонительных позиций на конкретных участках местности: позиции на обратных склонах, запасные позиции, ложные позиции, основные и запасные артиллерийские позиции, укрытые позиции бронетехники, минные поля[677].

Генерал Теодор Буссе отмечает[678], что за время до наступления уровень подготовки и морального духа войск, выбранных для участия в операции, а также их техническое оснащение достигли показателей, которых еще не было за всю кампанию в России.

Начальник штаба 4-й танковой армии генерал Фридрих Фангор указывает[679], что в апреле танковые и моторизованные соединения 3-го и 48-го танковых корпусов и 2-го танкового корпуса СС были выведены в тыл, в районы севернее и южнее Харькова и юго-западнее Ахтырки, для переформирования и боевой подготовки. Благодаря этому опытные дивизии двух танковых корпусов, вошедших в состав 4-й танковой армии, снова были приведены в превосходное состояние в отношении укомплектованности личным составом, вооружением, боевой техникой и подготовленности к предстоящим действиям. Вместе с тем по состоянию боевого духа пехотинцы 52-го армейского корпуса, несомненно, уступали солдатам танковых войск. Постоянное пребывание 57-й, 255-й, 332-й и 167-й пехотных дивизий на линии фронта привело к острой необходимости в их отдыхе и пополнении, а переформирование пехоты по сравнению с танковыми корпусами оставалось на плохом, фрагментарном уровне. Состояние этих четырех пехотных дивизий непосредственно перед развертыванием войск для сражения было только «удовлетворительным».