Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей - Александр Анатольевич Васькин Страница 85

Сразу можно было понять, кто и за чем пришел. В партер направлялась публика побогаче, в платьях и фраках, а на хоры народ победнее - дамы в простеньких туалетах, в черных шерстяных платьях, старушки, пожилые барыни в наколках, гимназисты, девочки-подростки и дети.

В 1880 году Благородное собрание превратилось в центр торжеств по случаю открытия в Москве памятника Пушкину.

Пушкинский праздник был организован Обществом любителей российской словесности, и поначалу его наметили на день рождения поэта 26 мая 1880 года (по старому стилю), но смерть императрицы Марии Александровны (матери Александра III) нарушила эти планы. По окончании траура, б июня 1880-го на Тверском бульваре торжественно явили миру первый в России памятник поэту. А вечером состоялось литературно-музыкальное собрание в Колонном зале. На следующий день праздник продолжился там же публичным заседанием с чтением речей, а 8 июня - заключительным заседанием. Завершилось все концертом.

Писателя Глеба Успенского поразило пустословие заседаний в собрании: «Вчера, 8-го июня, музыкально-литературным вечером в залах Благородного собрания окончились четырехдневные торжества в честь открытия памятника Пушкину, и сегодня же мне бы хотелось передать вынесенные впечатления. В течение двух с половиною суток никто почти (за исключением Тургенева, Достоевского) не счел возможным выяснить идеалы и заботы, волновавшие умную голову Пушкина. Напротив, руководствуясь в характеристике его личности и дарования фактами, исключительно относившимися к его времени, господа ораторы, при всем своем рвении, и то только едва-едва, сумели выяснить Пушкина в прошлом, отдалили это значение в глубь прошлого. Привязанные, точно веревкой, к великому имени Пушкина, они сумели-таки поутомить внимание слушателей, под конец торжеств начавших даже чувствовать некоторую оскомину от ежемгновенного повторения “Пушкин”, “Пушкина”, “Пушкину"!.. И чего-чего только не говорилось о нем! Он сказочный богатырь, Илья-Муромец, да, пожалуй, чуть ли даже и не Соловей-разбойник! Он летает на ковре-самолете, носится из конца в конец, из Петербурга в Кишинев, в Одессу, в Крым, на Кавказ, в Москву. Пушкин - это возбуждение русской музы, это незапечатленный ключ, Пушкин слышит дальний отзыв друга, бред цыганки, песню Грузии, крик орла, заунывный ропот океана. Пушкина честят и славят всяк народ и всяк язык, но мы, русские, юнейшие из народов, мы, узнавшие себя в первый раз в его творениях, мы приветствуем Пушкина как предтечу тех чудес, которые, может быть, нам “суждено явить"». Утомленная речами ораторов публика с надеждой ожидала выступления Ивана Сергеевича Тургенева -скажет ли он действительно что-то важное и новое о Пушкине. Писатель попытался объяснить, почему забыли великого русского поэта, ибо памятник ему открылся более чем сорок лет после его смерти, что, согласитесь, несколько странно. Главный вывод автора «Записок охотника» был таков: причина охлаждения общества к творчеству Пушкина лежала в историческом развитии общества. «Забвение поэта произошло оттого, что возникли нежданные, но законные и неотразимые потребности, явились запросы, на которые нельзя было не дать ответа. Не до поэзии, не до художества было тогда. Поэт-эхо (Пушкин. - А.В.) сменился поэтом-глашатаем; раздался голос “мести и печали”, а за ним явились и пошли другие, пошли сами и повели за собою нарастающее поколение».

Речь Тургенева в Благородном собрании была, несмотря на аплодисменты, встречена холодновато. А все потому, что, как отмечал М.М. Ковалевский, «слово, сказанное Тургеневым на публичном заседании в память Пушкина, по содержанию своему было рассчитано не столько на большую, сколько на избранную публику. Не было в нем речи о русском человеке как всечеловеке, ни о необходимости человеку образованному смириться перед народом, перенять его вкусы и убеждения. Тургенев ограничился тем, что охарактеризовал Пушкина как художника. Сказанное им было слишком тонко и умно, чтобы быть оцененным всеми. Его слова направлялись более к разуму, нежели к чувству толпы».

А вот когда на сцену вышел Достоевский, тут и началось! До этого писатель «смирнехонько» сидел, притулившись у сцены, что-то кропая в тетрадке. Но как только Федор Михайлович заговорил, «не прошло пяти минут, как у него во власти были все сердца, все мысли, вся душа всякого, без различия, присутствовавшего в собрании. Говорил он просто, совершенно так, как бы разговаривал с знакомыми людьми, не надседаясь в выкрикивании громких фраз, не закидывая головы. Просто и внятно, без малейших отступлений и ненужных украшений, он сказал публике, что думает о Пушкине, как выразителе стремлений, надежд и желаний той самой публики, которая слушает его сию минуту, в этом же зале. Он нашел возможным, так сказать, привести Пушкина в этот зал и устами его объяснить обществу, собравшемуся здесь, кое-что в теперешнем его положении, в теперешней заботе, в теперешней тоске. До Достоевского этого никто не делал, и вот главная причина необыкновенного успеха его речи». Что же такого сказал Достоевский в тот день о Пушкине, что его речь разошлась на цитаты? Вот ее важнейшие положения: «Пушкин, как личность и как поэт, есть самобытнейшее, великолепнейшее выражение всех свойств чисто русского духа. Эта чисто русская самобытность не покидала Пушкина даже в самом раннем периоде его деятельности, в период подражательности иностранным образцам. Изучая Пушкина, можешь в совершенстве знать - что такое, какие сокровища заключает в себе душа русского человека, какими муками она томится, и в то же время можешь с точностью определить, на какую потребу, на какую задачу в жизни всего человечества нужны и предназначены эти прирожденные русской натуре, русской душе качества».

Достоевский также изрек, что русский человек по сути своей скиталец и страдает за все человечество ради его счастья. «Пушкин, чуткий душой, провидел эту предназначенную русскому народу миссию и в самую раннюю пору литературной деятельности изобразил такого скитальца сначала в Алеко, потом в Евгении Онегине». И пока это счастье не наступит, русскому человеку суждено блуждать и мучиться. Достоевскому устроили оглушительную овацию, один из молодых слушателей, пожавший ему руку, упал в обморок прямо на сцене. Врачи откачали его.

В середине февраля 1884 года московские газеты объявили о предстоящем благотворительном бале в Благородном собрании. Бал затевался Французским благотворительным обществом, основанным в Москве еще в 1829 году. А вот и подробности: «Большой костюмированный бал-паре (маскарад. - А.В.). Часть сбора с бала будет предоставлена в пользу недостаточных студентов Московского университета. Большой оркестр под управлением г. Рябова. Военный оркестр. Залы будут богато убраны цветами, растениями, эмблемами и проч. Большое аллегри, в состав выигрышей которого войдет большое количество ценных предметов. Главный выигрыш: ваза севрского фарфора, дар президента французской республики. 2-й