Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей - Александр Анатольевич Васькин Страница 86

выигрыш - прибор для камина, стоящий 600 р., пожертвованный г. Шопен. Прохладительные напитки и мороженое будут предлагаться публике бесплатно. В беседках будут продаваться живые цветы, выписанные из Ниццы, а также шампанское».

Газета с объявлением попалась на глаза молодому фельетонисту Антоше Чехонте, очень рассмешили его «живые цветы, выписанные из Ниццы», вдохновив на сочинение рассказика «Сон репортера», опубликованного в седьмом номере журнала «Будильник». Герою фельетона корреспонденту Петру Семеновичу снится, как его «карета останавливается у подъезда Благородного собрания. Он, нахмурив лоб, сдает свое платье и с важностью идет вверх по богато убранной, освещенной лестнице. Тропические растения, цветы из Ниццы, костюмы, стоящие тысячи». Затем он выигрывает ту самую вазу от французского президента и знакомится со «знатной француженкой», выписанной «из Ниццы вместе с цветами». В итоге она же и разбивает вазу кулаком, а Петр Семенович падает во сне с дивана.

Я помню: переливы люстр; Я помню: зал белоколонный Звучит Бетховеном, волной; И Благородное собранье...

так писал Андрей Белый в поэме «Первое свидание». А вот Маяковский не вынес исполнения музыки Рахманинова, так и записал 4 февраля 1912 года: «Благородное собрание. Концерт. Рахманинов. Остров мертвых. Бежал от невыносимой мелодизированной скуки. Через минуту и Бурлюк. Расхохотались друг в друга. Вышли шляться вместе».

В Благородном собрании пели солисты императорских театров Ф. Шаляпин, А. Нежданова, Н. Обухова, А. Пирогов, танцевали Е. Гельцер и В. Тихомиров. С восторгом принимала публика концерты своего кумира Леонида Собинова в 1900-х годах, поклонницы «русского Орфея» неистовствовали. У Тэффи в одной из ее зарисовок фигурирует «собиновская психопатка на концерте в Дворянском собрании».

Чтобы выступать вне сцены императорского театра, ее актеру нужно было еще просить разрешения, ибо дирекция запрещала всякого рода антрепризы. В таких случаях артисты повторяли слова из гоголевского «Ревизора»: «Помилуйте, казенного жалованья не хватает на чай и сахар». И тогда им шли навстречу, разрешая выступать на благотворительных вечерах, но при одном условии - только не под своими фамилиями. Вот и висели в собрании афиши, где вместо знаменитых фамилий в каждой строчке только точки. Но публика знала, если напротив Ленского стоят точки, значит, поет Собинов, а монолог Чацкого и Гамлета исполнит Южин из Малого театра. Фамилии остальных участи и ков благотворительных концертов остроумно сокращали - Д. Ал. Матов, Х.О. Хлов, П.Р. Авдин. В одной из газет после концерта как-то написали: «И даже некто П.И. Рогов поет как будто Пирогов». Случались в собрании и комические происшествия, в которые приходилось вмешиваться полиции. На рубеже XIX-XX веков в Москве организовался литературный кружок «Среда», одним из вдохновителей которого явился Николай Телешов. Диапазон кружка был весьма широким, кто только не выступал на его собраниях! В декабре 1902 года Леониду Андрееву, члену кружка, было поручено устроить литературный вечер в пользу Общества помощи учащимся женщинам. Андреев согласился, позвав с собою коллег из «Среды». Телешов рассказывал: «Сам он (Андреев. - А.В.) решил прочитать новый рассказ “Иностранец”, Найденов - отрывок из пьесы “Жильцы”, Бунин - “На край света”, на мою долю досталась легенда “О трех юношах” и на долю Скитальца[39] - стихи. Интерес к группе писателей из “Среды” в то время только что разрастался, и билеты брались бойко. Громадный Колонный зал бывшего Благородного собрания, теперешнего Дома союзов, был переполнен. Авторов, впервые появившихся перед публикой на эстраде, шумно и долго приветствовали; успех вечера ярко определился. По установившемуся обычаю, на больших вечерах, особенно в лучшем из московских помещений, исполнители одевались парадно: певицы - в бальных платьях, чтецы и музыканты - во фраках. Один только Скиталец, пришедший к самому концу вечера, явился в неизменной своей блузе и только вместо обыкновенного галстука размахнул по всей груди какой-то широкий синий бант. Ввиду опоздания ему достался самый последний, заключительный номер. И вот в раскаленную уже успехом вечера атмосферу, после скрипок, фраков, причесок и дамских декольте, вдруг врывается нечто новое, еще невиданное в этих стенах - на эстраду почти вбегает косматый, свирепого вида блузник, делает движения, как бы собираясь засучивать рукава, быстрыми шагами подходит к самому краю помоста и, вскинув голову, громким голосом, на весь огромный зал, переполненный нарядной публикой, выбрасывает слова, точно камни:

... Пусть лежит у вас на сердце тень! Песнь моя не понравится вам: Зазвенит она, словно кистень, По пустым головам! Я к вам явился возвестить: Жизнь казни вашей ждет! Жизнь хочет вам нещадно мстить — Она за мной идет!..

Когда он кончил это стихотворение и замолк, то поднялся в зале не только стук, треск и гром, но буквально заревела буря. По словам газеты “Курьер”, сохранившейся у меня в вырезке, “буря эта превратилась в настоящий ураган, когда Скиталец на бис прочел стихотворение «Нет, я не с вами». Стены Благородного собрания, вероятно, в первый раз слышали такие песни и никогда не видели исполнителя в столь простом костюме...” Так сообщала газета. Так это все и было на самом деле. Но в тогдашних газетах все-таки нельзя было написать обо всем, что случилось. “Я ненавижу глубоко, страстно / Всех вас; вы - жабы в гнилом болоте!” - так выкрикивал Скиталец в публику громовым голосом, потрясая над головой рукою и встряхивая волосами:

Мой бог - не ваш бог; ваш бог прощает... А мой бог - мститель! Мой бог карает! Мой бог предаст вас громам и карам, Господь мой грянет грозой над вами И оживит вас своим ударом!

Полицейский пристав, сидевший на дежурстве в первом ряду кресел, не дожидаясь конца, не поднялся, а вскочил и резко заявил, что прекращает концерт. Публика