Франсина Доминик Лиштенан - Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других Страница 9

Восшествие на престол Екатерины I, воспринятое довольно кисло, ничего не уладило; впрочем, она и сама не слишком настаивала на том, чтобы за ней признали дарованный супругом титул императрицы. Мало-помалу скандальные обстоятельства были забыты. Но пора же было выдавать замуж Елизавету. Ее отца, который навязывал бы свои предпочтения и выискивал предлоги, чтобы оставить любимицу подле себя, более не было рядом. Естественно, что царица возвратилась к его первоначальному замыслу и обратила взор на Людовика XV. Она попыталась заручиться содействием Кампредона, зная его восхищение (искреннее или притворное) умом и элегантностью Елизаветы. На сей раз Версаль не пытался тянуть время. Было заявлено, что непременный переход очаровательной русской царевны в лоно католической церкви поставит в этом случае будущую королеву Франции перед трудной дилеммой, коль скоро она, будучи одновременно потенциальной наследницей своего прославленного отца, в конечном счете является опорой православной церкви{56}. Плоская увертка! Согласно секретному донесению, реальной причиной отказа явилось варварское происхождение царской дочки; дому Романовых, не знающему прав первородства и салического закона, не хватало безукоризненной легитимности, достойной первого христианского двора Европы{57}.

Слабые надежды русских рассыпались в прах при известии о скором бракосочетании Людовика с Марией Лещинской — в глазах многих придворных это был мезальянс{58}. Подобную обиду нанесли не одной Елизавете — напротив, она оказалась в великолепной компании. Самую серьезную кандидатку, испанскую инфанту, в ожидании скорой свадьбы уже поселившуюся в Париже, под фальшивым предлогом отослали к родителям. Не меньше шума вызвал отказ от кандидатуры Елизаветы Лотарингской. Как мог Филипп Орлеанский предпочесть им польку, чей отец потерял не только трон, но и уважение знати своей страны? Что до юной русской царевны, о ней во Франции никто не сожалел, общественное мнение не успело заинтересоваться ею. А ей самой, девушке, которой только сравнялось шестнадцать, и подавно не было резона грустить. Царевну сверх меры занимало другое — как понравиться окружающим ее юнцам. Она быстро выбросила Людовика из головы. К тому же большой вопрос: вправду ли «Лизочка» хотела на долгие годы покинуть родину? Выскочка, захватившая власть, она так никогда и не выезжала за границу; зато в пределах своей огромной империи, пока здоровье позволяло, постоянно затевала продолжительные путешествия. Первые годы вольного полудеревенского воспитания наложили на русскую царевну слишком глубокий отпечаток — она не могла представить себе жизни в лоне цивилизации, не похожей на ее собственную. Она усвоила из нее лишь некоторые наиболее занимательные элементы: кое-что из области культуры и искусства жить с приятностью. Салический закон, переход в католичество, этикет и вопросы ранга оставались всего лишь утомительными формальностями в глазах этой девушки, чье воспитание, разумеется, недостаточное, было для того времени очень свободным.

Помимо религиозных расхождений и соображений иерархии, брак между королем Франции и наследницей Романовых исключался из-за распрей между северными державами. Екатерина не разделяла настроений своего покойного супруга в том, что касалось выбора женихов для дочек или племянниц. Она не собиралась усложнять себе жизнь, обзаведясь слишком обременительными зятьями. Тем не менее международное положение вынуждало ее подумывать о браке дочери с германским принцем. По наущению Анны и ее мужа Екатерина дала согласие на предложение голштейнского принца Карла Августа, который приходился кузеном Карлу Фридриху и недавно получил место епископа в Любеке. Однако при подобных обстоятельствах либо его избранница Елизавета (хотя допускалось, что таковой могла стать и Наталья, несмотря на юный возраст) должна была переменить конфессию, либо потенциальному жениху пришлось бы отказаться от своих почетных обязанностей.

Впрочем, вскоре появился другой претендент, чья персона заняла помыслы царского семейства, — Мориц Саксонский. Этот бравый вояка дал понять, что согласен взять Елизавету в жены, но только с Курляндским герцогством в придачу. Такая идея натолкнулась на сопротивление Карла Фридриха Голштейнского. Коль скоро ему столько времени было отказано в его доле Шлезвига, он рассчитывал получить Курляндию в качестве компенсации. В ходе этих деликатных переговоров всплыла и еще одна соперница — Анна Иоанновна, племянница Петра Великого{59}. Она унаследовала Курляндию после кончины в 1711 году супруга герцога Курляндского Фридриха, но родной дядя последнего Фердинанд оттеснил ее от этих владений. Весной 1726 года он уже лежал при смерти (он умер в 1727 году), его герцогская корона прельщала многих, в том числе на нее зарились маркграф Альберт Бранденбургский и Александр Меншиков. Для курляндцев это означало неминуемое признание либо российского, либо прусского покровительства. Поначалу Мориц Саксонский был в преимущественном положении благодаря осторожной поддержке своего отца Августа II. Посланцы курляндской знати приветствовали его кандидатуру. Анна Иоанновна, бездетная вдова, влюбилась в Морица с первой же встречи и уповала, что «разделит судьбу» этого молодцеватого воина{60}.

В Петербурге интересы графа Саксонского отстаивал саксонский посланник Лефорт: он не понимал, чего ради жениться на уродливой Анне, которой перевалило за тридцать, если «белокурая дочь Петра Великого, имеющая шанс получить власть» еще не замужем? Он начал переговоры, даже не уведомив главное заинтересованное лицо. Елизавета наблюдала за всеми этими интригами, ни во что не вмешиваясь: по-видимому, многочисленные брачные прожекты вокруг ее персоны царевну мало занимали. Очаровательный Мориц в своих курляндских видах предпочел более реальный путь, чем женитьба на дочке Петра Великого, возможной наследнице российского престола, — этот ход выглядел слишком авантюрным. Наперекор запрещению своего родителя, саксонского курфюрста и польского короля, а также угрозам польских магнатов, жаждущих прибрать Курляндию к рукам, Мориц отправился в Митаву и в июне 1726 года был торжественно избран герцогом Курляндским и Семигальским. Реакция России, стянувшей свои войска к границам герцогства, не заставила себя ждать. Пятнадцать дней спустя Меншиков вступил в Митаву. Результатом встречи двух мужчин стал десятидневный ультиматум. Однако внезапный поворот событий возродил надежды графа Саксонского: Екатерина приказала своему посланцу ретироваться из курляндских земель. Нет сомнения, что здесь на нее повлиял Остерман, озабоченный сохранением равновесия в отношениях северных держав. Петербург пытался отстоять права Анны Иоанновны как наилучшего гаранта благоприятной для России политики, но с условием, что она не выйдет за красавца Морица. Все эти построения были сметены посланием Августа II: он, на сей раз выступив против интересов своего сына, постановил присоединить Курляндию к Республике Короны Польской (Речи Посполитой). Тогда Россия сочла необходимым вторгнуться с восьмитысячным войском, дабы восстановить порядок и изгнать свободно избранного герцога. Разразившаяся в августе 1727 года война за курляндское наследство положила конец авантюрным притязаниям маршала Саксонского. Его мечта рухнула по вине собственного отца, который вел тонкую двойную игру: как курфюрст Саксонский он поддерживал своего незаконного сына в его курляндском предприятии, что предполагало суверенитет этого края, а как польский монарх — претендовал на контроль над этим герцогством. Но такая позиция в любом случае противоречила интересам России и исключала союз графа Саксонского с имперской цесаревной, будь то Анна Иоанновна, Елизавета или Наталья. На сей раз в противоположность предыдущей ситуации главным препятствием для возможного сватовства было сомнительное происхождение жениха: Мориц, отпрыск внебрачного союза, не годился в мужья царевне. Екатерина, раздраженная всеми этими фокусами, приняла решение в пользу герцога Голштейнского, не такого беспокойного и способного усилить позиции России в региональных конфликтах.

26 октября 1726 года Карл Август прибыл в Кронштадт и несколько дней спустя был представлен ко двору. Молодой герцог пришелся Елизавете по душе, и вскоре они стали неразлучны. Он получил орден Святого Андрея Первозванного, помолвка уже казалась делом решенным, но свадьба откладывалась из-за обострения международных дрязг и курляндского кризиса. Карл Август только что унаследовал место епископа в Любеке — эта миссия требовала его присутствия в Голштейне. Согласится ли Елизавета на перемену конфессии с риском утратить наследственные права на трон Романовых? И ведь ей, не в пример сестре, придется, выйдя замуж, последовать за супругом на чужбину. А какая удача для недоброжелателей — видеть, как дочери Петра одна за другой лишаются возможности занять родительский трон! К концу декабря этот брак уже казался несколько под вопросом: Карлу Августу пора было возвращаться на родину, свадьба, по-видимому, откладывалась{61}. Продолжительная болезнь Екатерины и ее смерть еще более отдалили окончательное решение. А между тем брак Елизаветы с голштейнским принцем становился единственным средством укрепить положение потомков Петра. При условии, что и вторая сестра с мужем останется в Петербурге! Вчетвером, при поддержке мощной группы заговорщиков, эти две пары еще смогли бы противостоять Меншикову и его клану, которые уже норовили отнять у них власть. Но судьба ополчилась на Елизавету: 1 июня 1727 года Карл Август скончался от оспы, оставив ее безутешной. Она понимала, что Меншиков постарается устранить ее от родительского наследия. И предпочла на два месяца затвориться в Царском Селе, в построенном ее матерью небольшом дворце, не желая ничего слушать о претендентах и женихах. Царствование Екатерины, занявшей место Петра, было лишь эпизодом, назначение коего — отсрочить решение проблемы, ставшей теперь предметом светских пересудов и оживленной дипломатической переписки. Отсутствие завещательного распоряжения, имеющего маломальский вес, давало простор грызне между группировками и дворцовым интригам, всему тому, что прежде держала в узде железная рука Петра. Его дочери стали первыми жертвами этой возни, ведь в основе династической неразберихи лежала семейная драма: преждевременная подозрительная смерть в 1718 году единственного законного наследника трона.