Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на историю 1660-1783 Страница 98

Прибыв к берегу Джорджии 1-го сентября, д'Эстьен застиг англичан совершенно врасплох; но роковой недостаток быстроты действий, который и ранее характеризовал командование этого весьма отважного человека, опять помешал ему докончить дело, начатое так удачно. Замешкавшись сначала перед Саванной, он пропустил много драгоценных дней, в течение которых условия изменились, и приближение неблагоприятного для мореходства времени года побудило его, столь медлительного сначала, к слишком поспешной атаке Саванны. Здесь он выказал свою обычную храбрость, сражаясь во главе колонны, как сделал это и американский генерал; но результатом было кровавое поражение союзников. Осада была снята, и д'Эстьен отплыл сейчас же во Францию, не только отказавшись от своего проекта нападения на Нью-Йорк, но и покинув южные штаты на произвол неприятеля. Значение для американцев этой помощи большой морской силы Франции — таким образом, раздразнившей надежды их только для того, чтобы быть отозванной назад, — ясно из действий англичан, которые покинули Ньюпорт в крайней поспешности, когда узнали о присутствии французского флота. Уход их отсюда был решен уже ранее, но прибытие д'Эстьена побудило их к настоящему бегству.

После отплытия из Америки д'Эстьена, или, что то же, всего французского флота, так как корабли, не ушедшие назад во Францию, возвратились в Вест-Индию, англичане возобновили прекратившиеся было нападения на Соединенные Штаты.

Флот и армия вышли из Нью-Йорка в Георгию в последние недели 1779 года и, собравшись в Тибее (Tybee), двинулись на Чарльстон через Эдисто (Edisto). Бессилие американцев на море не позволило им помешать этим движениям, если не считать одиночных действий крейсеров, которые подобрали несколько отсталых транспортов, дав еще один урок маловажности результатов крейсерской войны самой по себе.

Осада Чарльстона началась в конце марта, причем английские корабли скоро прошли через бар и мимо форта Моультри (Moultry) без значительных повреждений и встали на якорь в расстоянии пушечного выстрела от него. Форт Моультри был скоро и легко взят при посредстве береговых апрошей, и сам город сдался 12-го мая, после сорокадневной осады. Весь штат был тогда быстро занят войсками и приведен к подчинению.

К остаткам бывшего флота д'Эстьена присоединилось подкрепление из Франции, под начальством графа де Гишена (Comte de Guichen), который принял главное командование в Вест-Индских морях 22-го марта 1780 года. На следующий день он отплыл к острову Санта-Лючия, надеясь застичь его неподготовленным к отпору нападения, но суровый, закаленный в боях старый адмирал традиционного английского типа, сэр Гайд Паркер (Hyde Parker), так расположил там на якорях свои шестнадцать кораблей, что Гишен не захотел атаковать их со своими двадцатью двумя. Благоприятный случай, если только он и был тут, не повторился для него. Де Гишен, возвратившись к Мартинике, встал там на якорь 27-го, и в тот же самый день с Паркером соединился новый английский главнокомандующий, Родней.

Этому адмиралу, впоследствии знаменитому, но тогда еще только выдающемуся, было шестьдесят два года отроду, когда он принял то командование английскими морскими силами, в котором ему суждено было приобрести бессмертную славу. При замечательном мужестве и искусстве в своей профессии, он отличался несдержанностью, чтобы не сказать нравственной распущенностью, и в то время, как война началась, он, из-за денежных затруднений, жил в изгнании из отечества, во Франции. Хвастовство его тем, что он мог бы справиться с французским флотом, если бы обстоятельства позволили ему возвратиться в Англию, подстрекнуло одного французского дворянина, слышавшего это, принять на себя его долги, — из побуждений, в которых чувства рыцарства и оскорбленного национального самолюбия играли, вероятно, одинаковую роль. По возвращении на родину Родней получил командование флотом в двадцать линейных кораблей и отплыл с ним в январе 1780 года на выручку Гибралтара, тогда выдерживавшего серьезную осаду. Близ Кадикса, сопутствуемый своим обычным счастьем, вошедшим в поговорку, он встретился с испанским флотом из одиннадцати линейных кораблей, которые не замечали угрожавшей им опасности до тех пор, пока бежать было уже слишком поздно[130]. Сделав сигнал общей погони и взяв на пересечку курса неприятеля, под ветер, между ним и портом, Родней, несмотря на темную и бурную ночь, успел взорвать один корабль и взять в плен шесть. Поспешив затем дальше, он выручил Гибралтар, совершенно обеспечив его всем необходимым, и затем, оставив там свои призы и большую часть флота, отплыл с остальною на свою станцию.

В противоположность своей блестящей личной храбрости и профессиональному искусству, в котором в сфере тактики он далеко опередил своих современников в Англии, Родней, как главнокомандующий, скорее принадлежал к сдержанной, осторожной школе французских тактиков, чем походил на пылкого и страстного Нельсона. Как в Турвиле мы видели переходный тип от отчаянного бойца семнадцатого столетия, не желавшего оставить своего врага, к бойцу, щеголявшему формальной, искусственной, — мы можем почти сказать, — пустой, парадной тактикой восемнадцатого столетия, так в действиях Роднея мы увидим переход от этих церемониальных поединков к бою, который, будучи весьма искусным по замыслу, преследовал всегда серьезные результаты. Сравнивать же Роднея с французскими адмиралами его времени было бы неправильно. Искусство его, которое де Гишен понял, как только они скрестили шпаги, выражалось не в праздных, а в опасных для неприятеля приемах. Какие бы благоприятные случаи легкого успеха ни представлялись ему по пути, истинным предметом действий его, с которого он никогда не спускал глаз, был французский флот, организованная военная сила неприятеля на море. И в день, когда фортуна покинула противника, который пренебрег ее предложениями, когда победитель Корнуолиса упустил благоприятный случай напасть на Роднея, последний одержал победу, которая освободила Англию от глубоких тревог и возвратила ей одним ударом все острова, за исключением только Тобаго, отнятые, было, у нее осторожной тактикой союзников.

Родней и де Гишен встретились в первый раз 17-го апреля 1780 года, через три недели после прибытия первого. Французский флот лавировал в проливе между Доминикой и Мартиникой в то время, как неприятель показался на юго-востоке. День был потрачен в маневрировании для занятия наветренного положения, которого добился Родней. Оба флота были теперь значительно под ветром островов (План XI)[131], оба на правом галсе, лежа к северу, французские корабли на подветренном крамболе у английских. Родней, который форсировал парусами, сделал сигнал своему флоту, что предполагает атаковать арьергард и центр неприятеля всей своею силою; и когда он достиг положения, казавшегося ему удобным для начала маневра, то приказал своим кораблям спуститься на восемь румбов (90°) всем вместе (А, А, А). Де Гишен, поняв опасность для своего арьергарда, повернул всем флотом через фордевинд и спустился на помощь к нему. Тогда Родней, увидев, что его намерения расстроены, привел опять к ветру на одном галсе с неприятелем, после чего оба флота лежали к юго-востоку[132]. Потом он опять поднял сигнал начать бой, и затем, через час, ровно в полдень, приказал (как говорит его собственная депеша) "каждому кораблю спуститься и направиться на соответствующего противника неприятельской линии". По объяснению Роднея, эти слова, напоминающие старый порядок боя, — корабль против корабля, обозначали, что каждый корабль должен был атаковать того противника, который соответствовал ему по положению в тот момент, а не того, который имел в своей линии номер, одинаковый с его номером. По выражению самого Роднея: "В косвенном направлении, чтобы мои головные корабли могли атаковать авангардные корабли центральной дивизии неприятеля и чтобы весь британский флот был противопоставлен только двум третям неприятельского" (В, В). Затруднения и недоразумения, имевшие место, возникли, главным образом, вследствие неудовлетворительности сигнальной книги. Вместо того, чтобы поступить так, как желал адмирал, авангардные корабли (а) поставили паруса так, чтобы занять положение на траверзе у противников, имевших одинаковые с ними номера в строе. Родней утверждал впоследствии, что когда он спустился во второй раз, то французский флот был в весьма растянутой линии баталии, и что если бы его приказания были исполнены, то центр и арьергард противника были бы разбиты прежде, чем к ним успел бы присоединиться авангард.

Имеются, кажется, все причины думать, что намерения Роднея действительно состояли в том, чтобы поставить французов между двух огней, как он это утверждал. Неудача произошла от неясности сигнальной книги и от тактической несостоятельности его флота, за которую он, как принявший командование над последним лишь недавно, не был ответствен. Но безобразное исполнение англичанами описанного маневра было настолько очевидно для де Гишена, что он, когда английский флот спускался в первый раз, воскликнул, что шесть или семь его кораблей ушли, и послал к Роднёю письмо, говоря в нем, что если бы послушались его сигналов, то ему (де Гишену) пришлось бы быть его пленником[133]. Более убедительное доказательство, что он понял опасность своего противника, следует видеть в том факте, что он тщательно старался в следующих встречах с ним не занимать подветренного положения. Родней, после того, как тщательно обдуманные планы его были расстроены, показал, что вместе со способностью комбинировать их он владел непреклонным мужеством самого прямолинейного бойца: подойдя на своем корабле близко к неприятельскому, он не переставал обстреливать его до тех пор, пока тот не вышел из строя без фок-мачты и грота-рея и с таким поврежденным корпусом, что едва-едва держался на воде.