Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на историю 1660-1783 Страница 99

Один случай этого сражения, который упомянут французскими писателями и в труде Ботта (Botta)[134], вероятно пользовавшегося последними, но о котором не говорится в английских описаниях, показывает, что характер атаки, по представлению французов, был серьезен. Согласно им, Родней, заметив разрыв линии неприятеля, образовавшийся потому, что корабль, следовавший за французским адмиралом, был не на своем месте, пробовал прорваться через упомянутую линию (6); но капитан 74-пушечного корабля Destin, поставив еще большие паруса, устремился на пересечку курса английского девяностапушечного корабля. "Поведение Destin хвалили справедливо, — говорит Lapeyrouse-Bonfils. — Флот избежал опасности почти верного поражения только благодаря храбрости г. де Гуампи (de Goimpy). Таково, после этого дела, было мнение всей французской эскадры. Однако, допустив, что наша линия была прорвана, посмотрим какими бедствиями это угрожало бы неизбежно нашему флоту? Не было ли бы всегда легко для нашего арьергарда поправить дело быстрым занятием места отрезанных судов? Такое движение привело бы необходимо к свалке, которая дала бы преимущество флоту, имеющему храбрейших и преданнейших своему долгу командиров. Но тогда, как и во времена империи, было общепризнанным принципом, что отрезанные корабли считались кораблями взятыми, и такое мнение содействовало своему осуществлению".

Последствия прорыва через неприятельскую линию или боевой строй зависят от нескольких условий. Существенная идея его состоит в том, чтобы разделить силы противника, пройдя в сделанный или образовавшийся в ходе боя достаточный для этой цели промежуток между его судами, и затем сосредоточить свои силы на той отделенной части противника, которая может ожидать наименьшей поддержки от другой. В строе кильватера такою частью будет обыкновенно арьергард. Сомкнутость атакованного строя, число отрезанных кораблей, промежуток времени, в течение которого они могут быть отрезаны и выдерживать действие сосредоточенной против них превосходной силы, будут влиять на результат. Весьма важным фактором в окончательном исходе будет моральный эффект — смущение, внесенное в разорванную таким образом линию неприятеля. Корабли, отрезанные прорывом противника через их линию, останавливаются, и арьергард ставится между двух огней, тогда как корабли, находящиеся впереди, продолжают идти. Такой момент — критический и требует немедленных действий, но люди, могущие сразу найтись в непредвиденных случайностях и действовать сообразно обстоятельствам, редки — особенно, если подчиненное положение заставляет их бояться ответственности. В такой сцене смущения англичане, без излишней самонадеянности, рассчитывали воспользоваться превосходством своим в мореходном искусстве, так как в таких случаях требуется не только "мужество и преданность долгу", но и искусство. Все эти последствия "прорыва через линию" выяснились в большом сражении Роднея в 1782 году.

Де Гишен и Родней встретились еще дважды в следующем месяце, но уже ни в одном из последовавших при этом сражений французский адмирал не добивался подветренного положения, столь излюбленного его нацией, а напротив, избегал его. Между тем испанский флот из двенадцати линейных кораблей был на пути к соединению с французами. Родней крейсировал на ветре Мартиники в намерении встретить его; но испанский адмирал взял более северный курс и, будучи в виду Гваделупы, послал депешу де Гишену, который соединился со своими союзниками и провел их в порт. Большой численный перевес флота коалиции возбудил страх на английских островах; но недостаток согласия в упомянутом флоте повел к медлительности и колебаниям; ужасная эпидемия произвела опустошение в экипажах испанской эскадры, и предположенные операции свелись к нулю. В августе де Гишен отплыл во Францию с пятнадцатью кораблями.

Родней, не зная об его назначении и беспокоясь как о Северной Америке, так и об Ямайке, разделил свой флот и, оставив одну половину на островах, с остальною отплыл в Нью-Йорк, куда и прибыл 12-го сентября. Риск такого образа действий был весьма велик и едва ли может быть оправдан; но никаких дурных последствий от такого разделения сил не произошло[135]. Если бы де Гишен намеревался направиться на Ямайку или, как ожидал Вашингтон, на Нью-Йорк, то ни та, ни другая части флота Роднея не могли бы состязаться с ним. Родней подвергнул себя двум шансам поражения тем, что разделил свою силу на две малые части на двух аренах вместо того, чтобы сосредоточиться со всеми силами на одной.

Беспокойство Роднея о Северной Америке было вполне основательно. 12-го июля этого года прибыла из Франции давно ожидавшаяся помощь, — пять тысяч французских солдат, под командою Рошамбо (Rouchambeau), и семь линейных кораблей, под командою де Тернэя (de Ternay). Вследствие этого англичане, хотя все еще превосходя противника в море, сознавали необходимость сосредоточиться в Нью-Йорке и были не в состоянии усилить свои операции в Каролине. Трудность и дальность пути сушей давали такое преимущество морской силе перед сухопутной, что Лафайет настаивал, чтобы французское правительство еще увеличило флот; но внимание Франции естественно и правильно сосредоточивалось все еще на непосредственных ее интересах на Антильских островах… Не пришло еще время освободить Америку.

Родней, избежав своим уходом из Вест-Индии большого урагана в октябре 1780 года, возвратился туда позднее в том же году и скоро после того узнал о войне между Англией и Голландией, которая возникла по причинам, излагаемым нами ниже, и была объявлена 20-го декабря 1780 года. Адмирал сейчас же занял голландские острова Сент-Эсташ и Сен-Мартин, захватив кроме того большое число голландских коммерческих кораблей с грузом, ценность которого доходила, в общем, до пятнадцати миллионов долларов. Эти острова, хотя и оставаясь нейтральными, играли роль, подобную роли Нассау в Американской Междоусобной войне, и служили большим складом контрабандных предметов, попавших теперь в огромном количестве в руки англичан.

1780 год был мрачным годом для Соединенных Штатов. Камденское сражение, казалось, наложило английское ярмо на Южную Каролину, и неприятель питал большие надежды на подчинение себе и Северной Каролины и Виргинии. Последовавшая за тем государственная измена Арнольда увеличила уныние американцев, только отчасти оживленных потом победою при Королевской горе (King's Mountain). Существенная помощь французских войск была самым светлым местом в тогдашнем положении дел. Но даже и оно имело тени, так как предназначенная к посылке из Франции вторая вспомогательная дивизия была блокирована в Бресте английским флотом; тогда как приход Роднея вместо ожидавшегося де Гишена сделал надежды, возлагавшиеся на кампанию, тщетными.

Время жаркой и решительной деятельности было, однако, уже близко. В конце марта 1781 года граф де Грасс отплыл из Бреста с двадцатью шестью линейными кораблями и большим караваном. Близ Азорских островов от него отделились пять кораблей, направлявшихся в Ост-Индию под начальством Сюффреня, о котором ниже нам придется еще много говорить. Де Грасс был в виду Мартиники 28-го апреля. Адмирал Худ (Родней оставался у Сент-Эсташа) блокировал французский порт у Форт-Рояля на подветренной стороне острова, где стояли четыре линейных корабля, когда разведочные суда донесли ему о флоте неприятеля. Худу теперь представлялись две альтернативы: одна помешать соединению блокировавшихся им четырех кораблей с приближавшимся флотом, другая — удержать последний от занятия положения между ним и бухтой Грос-Айлот на Санта-Лючии. Вместо того, чтобы исполнить это в течение следующих суток, выбравшись на ветер относительно Алмазной скалы (Diamond Rock), его флот так упал под ветер, что де Грасс, пройдя через канал 29-го, выбрался по направлению к Форт-Роялю, держа вверенный ему караван между флотом и островом. За эту ошибочную позицию Родней сурово порицал Худа, но она могла быть вызвана слабыми ветрами и подветренным течением. Как бы то ни было, но только четыре корабля, стоявшие в Форт-Рояле, снялись с якоря и присоединились к главному флоту. У англичан было теперь только восемнадцать кораблей, против двадцати четырех французских, бывших при том же на ветре, но хотя силы де Грасса относились таким образом к силам противника, как четыре к трем, и хотя положение его давало возможность атаковать последнего, он не сделал этого. Страх подвергнуть опасности свой караван помешал ему рискнуть на серьезный бой. Велико должно быть недоверие своим силам, чтобы поступить так! Когда есть флот, сильнейший сравнительно с неприятельским, то разве не время сражаться? Он ограничился отдаленной канонадой — с результатами, столь невыгодными для англичан, что отступление его делается еще более непонятным… Могут ли политика или традиции, которые оправдывают такой образ действий, назваться целесообразными?