Александр Жабинский - Другая история литературы. От самого начала до наших дней Страница 105

…

Следует заметить, что содержание в этой книге очень скудно, незатейливо и построено на небольшом материале. И если бы поэт не ввел – что он и сделал – в разные места поэмы замысловатые эпизоды, растягивающие действие, как, например, плавание Телемаха, долгую беседу у феакийцев, блестящую маскировку у Эвмея и другое, казалось бы, что у него события поэмы словно вытянулись вдоль узкого ущелья.

Придумывая и другое в таком же роде, поэт тем не менее строго следит за цепью событий в книге и пробует свои силы на поприще логографии: словно бурные реки несутся с горных вершин, – так изобилует он риторикой. Она наводняет и «Илиаду». Поэтому-то некто Тимолай, не то лариссец, не то македонянин по происхождению (а возможно – это два человека), порицая и осуждая Гомера за этот поэтический океан, нарушил границы дозволенного, выкинув из поэм, как ему казалось, ненужное. Он подобрал стих за стихом и написал поэму «Троянские события» в сжатом виде. Например:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,Гнев, что наслал Аполлон, за дочь рассерженный Хриса.Грозный, который Ахейцам тысячи бедствий соделал.

Так, говорят, этот пресловутый Тимолай исковеркал, насколько мог, гомеровскую «Илиаду». А Трифиодор, рассказывают, пошел вслед за ним и переписал в изуродованном виде «Одиссею», убрав всюду в ней сигму. Но возможно, чтобы не быть бездоказательным, он отказался от бесполезной болтовни о ней. Так люди картавящие отказываются произносить в стихах звук «р», чтобы не выдавать свою картавость…»

Существуют капитальные исторические труды, такие, например, как труд А. А. Васильева «История Византийской империи (324-1453)» в двух томах, являющиеся как бы описанием модели, созданной хронологами. Возможно, нам удастся вскрыть суть всей конструкции при критическом разборе подобного описания. Поэтому давайте кратко пройдемся по списку основных литераторов Византии, упомянутых А. А. Васильевым, отмечая параллели в их творчестве и в истории империи вообще. К сожалению, это с неизбежностью сделает наше изложение темы сухим, тем более что здесь будет мало литературных цитат, но мы с лихвой восполним этот недостаток в следующей главе («Загадка XII века»).

Линия № 5, реальный XIII век.

«Время Македонской династии имеет большое значение для истории византийского искусства, – пишет А. А. Васильев. – Однако искусство македонской эпохи не ограничивалось имитацией или копией этих сюжетов. Оно создало кое-что новое и оригинальное. Вновь оживший греческий стиль македонского и комнинского периодов дал нечто большее, чем физическая красота греческих образцов IV века».[81]

Только взялись за эту тему, и сразу на линии № 5 «связались» XIII век с IV веком, не с VII, обратите внимание, не с Х, а именно с IV веком. И кто же их связал, кто увидел параллели? Выдающийся ученый-византинист А. А. Васильев.

Мы приводили уже мнение другого литературоведа, что античная система верований и власти «через много веков очень понравится итальянским гуманистам, которые… называли бога отца Юпитером, а богородицу – Дианой». Речь там шла о линии № 7, о Солнце-Аполлоне, единобожии и императоре, который, вроде папы «в другие времена», был наместником Бога на земле. А вот что пишет Васильев о линии № 5, то есть о византийской жизни за 200–300 лет до упомянутых итальянских гуманистов, любящих Юпитера и Диану:

«…Языческое общество было постепенно обращено в христианство. Процесс этот получил особый размах в IV веке. Ему помогали, с одной стороны, поддержка правительства, с другой – многочисленные так называемые ереси, которые пробуждали интеллектуальные диспуты, служили доводом для страстных дискуссий и создавали целую серию новых важных вопросов. Тем временем христианство постепенно поглощало многие элементы языческой культуры, так что, согласно Крумбахеру, «христианские положения бессознательно облачались в языческие одеяния». Христианская литература IV и V веков обогатилась сочинениями значительных писателей как в области прозы, так и в области поэзии. В то же самое время языческие традиции продолжались и развивались представителями языческой мысли».

В рамках нашей «объемной» истории можно сделать вывод, что, напротив, не «греческое язычество» образца V–IV веков до н. э. превращалось в христианство, а христианство находилось в какой-то момент на грани перерождения в «язычество», то есть в иную систему религии. В конечном итоге «языческая» система верований, развивавшаяся от XIII до XVI века (и даже занесенная во внешних своих проявлениях русским императором Петром Великим в Россию), была христианством побеждена, а ее «история» размещена в дохристианских временах, но мы все время наталкиваемся на эту будто бы древнюю систему в Средневековье.

С IV до начала VI века шло выяснение взаимоотношений между христианством и «старинным языческим миром», пишет А. А. Васильев. Задуматься бы ему о смысле высказанного. Ведь не может быть спора с идеей, если отсутствует человек, носитель этой идеи. А если такой человек есть, если идеи не только бродят, но даже имеют свое выражение в книгах, статуях, зданиях в его, человека, современности, то какой же это «старинный мир»? Так, нынче в России спорят между собой «демократы» и «коммунисты». Можно ли назвать коммунистов представителями «древнего мира»? Ведь они застали его при своей жизни, сами еще живы вполне!.. А вот спорщиков, требующих вернуть на престол рюриковичей, вы не найдете.

А нам к тому же объявляют, что, помимо спора христиан с язычниками, шел спор между самими христианами: одни находили достоинство в греческой культуре и считали возможным примирить ее с христианством, другие не допускали, что «языческая древность» может иметь какую-либо ценность для христианина, и отвергали ее. Понятно, что определения типа «старинный», или «древний», или «языческий» привнесли в эти споры тоже последующие историки.

В Александрии царило иное отношение к совместимости христианства и «древнего язычества» (не вчерашнего язычества, а именно «древнего», так пишут историки, не понимая, что делают). Александрийские греческие философы стремились увязать вместе эти два на вид несовместимых элемента. Однако проблема взаимоотношений языческой культуры и христианства никоим образом «не была решена во время дебатов первых трех веков христианской эры», пишет Васильев. Если же мерить историю не веками, а «линиями веков», то удастся найти, что проблема была решена. Ведь она действительно была решена.

Но раз мы собирались перечислять писателей, то начнем. В IV веке Аммиан Марцеллин, сирийский грек родом из Антиохии, писал свои «Деяния», то есть историю Римской империи на латинском языке, стремясь быть продолжателем истории Тацита:

«Его сочинение является важным источником для времени от Юлиана до Валента, а также для готской истории и ранней истории гуннов. Его литературные способности были весьма высоко оценены сегодняшними исследователями. Э. Штайн называл его величайшим литературным гением в мире между Тацитом и Данте (то есть все трое относятся к линиям № 5–6), а H. Бейнз называл его последним великим историком Рима».

В то время в Антиохии жили не только «язычники», но и христиане. Им ничто не мешало сосуществовать рядом. Антиохия в противовес александрийской школе нашла собственное направление в теологии, которое защищало буквальное понимание Священного Писания без аллегорических интерпретаций. Это движение возглавлялось таким необычным человеком, каким был Иоанн Златоуст: «…литературные течения последующих периодов заимствовали идеи, образы и выражения из его трудов как из неисчерпаемого источника. Его репутация была столь велика, что в течение времени многие сочинения безызвестных авторов были приписаны ему. Отношение к нему последующих поколений хорошо характеризуется византийским автором XIV века, Никифором Каллистом (линия № 6, следующая за линией жизни Иоанна Златоуста), который писал: «Я прочитал более тысячи его проповедей, которые источали невыразимую сладость. С самой моей юности я любил его и слушал его голос, как если бы это был голос Господа. И всем, что я знаю, и всем, что я есть, я обязан ему».

Итак, автор XIV века (линия № 6) лично сообщает, что не только прочел произведения автора IV века (линия № 5), но в юности также с любовью слушал его голос. Если историки не смогут предъявить публике граммофон, изобретенный в IV веке, то им придется серьезно отнестись к нашей версии, сближающей времена.

Из палестинского города Кесария происходил «отец церковной истории» Евсевий (IV век). Жизнь этого очередного «отца истории» приходится на ту же линию № 5, что и жизнь «отца истории» Геродота (V до н. э.). Хроника, написанная Евсевием, содержит краткий обзор истории халдеев, ассирийцев, евреев, египтян, греков и римлян. А. А. Васильев пишет, что представляла собой эта хроника: