Людмила Иванова - Карельская баня: обряды, верования, народная медицина и духи-хозяева Страница 11

Крещение карелов началось в 1227 году. При этом на протяжении нескольких столетий священники писали, насколько тяжело приживается здесь христианская вера[187]. Карелы же, считая баню сакральным локусом, в своем миропонимании даже в XX веке уравнивали ее с церковью. В северной Карелии говорили: «Sauna on niinkun kirkko, kun siellä ollahan alasti» – «Баня – это как церковь, в ней все обнажены»[188]. Но, конечно же, это была не церковь в христианском понимании, а некий сакральный локус, место обитания душ предков и банных духов и проведения многочисленных ритуалов.

Баня для карелов, по сравнению с избой, была «иномирным» пространством. Поэтому, придя после бани в избу, следовало обязательно ополоснуть руки и лицо водой из рукомойника, вода в котором считалась по-домашнему чистой. После мытья в бане часто ополаскивались в озере, а еще лучше, если водоем был проточный. Домашнюю одежду было запрещено заносить в саму баню, ее оставляли в предбаннике. Вероятно, все банные предметы, согласно народным представлениям, «загрязнялись», так как в бане не только жили покровительствующие предки и добрый хозяин бани, но к нему могли приходить помыться и попариться и нечистые духи, например, хозяин леса. Возможно, старые карелки еще в середине XX века чувствовали несовместимость христианских догм (их олицетворял крест на груди) и древнего поклонения культу предков (и более позднего, развившегося из первого, культа духов-хозяев бани), поэтому они снимали и оставляли в предбаннике нательный крест. Обычный банный веник без листьев карелы использовали для подметания полов в избе. Но прежде, чем занести в дом, его следовало прополоскать в озере. Об этом говорили, например, в Вокнаволоке[189].

И в то же время по подавляющему большинству свидетельств баню карелы считали самым чистым местом во всех отношениях, именно поэтому в ней нельзя было стирать, заниматься сексом. И эта чистота ощущалась даже не столько в физическом (баня топилась по-черному, и все в ней, кроме лавок, полка и пола, было покрыто копотью), сколько в моральном, духовно-нравственном плане. В бане, особенно зимой, могло собираться по полдеревни чужих людей обоих полов, и никто не замечал обнаженности ни своей, ни соседа. Это состояние напоминает библейский рай до того, как Ева сорвала запретный плод и дала его попробовать Адаму, после чего они впервые почувствовали стыд из-за собственной наготы. По свидетельствам финских исследователей, в районе Тампере и Хельсинки вместе мылись представители обоих полов даже в первой трети XX века[190].

Как отмечает А. К. Байбурин на русском материале, с помощью разного рода «инверсий обыденных норм» и различных табу роженица постепенно как бы отделяется от своего мира и приближается к «иному». Происходит нарастание признаков «чужести», вплоть до отхода к «смертному» состоянию. Окончательная изоляция роженицы от остальных людей чаще всего «манифестируется пространственным перемещением». Маргинальное положение бани на грани «своего» и «чужого» пространства «согласуется с маргинальным состоянием роженицы (между своим и чужим, между жизнью и смертью) и с посреднической ролью повитухи, осуществляющей связь между этими сферами»[191]. Карельский материал подтверждает эту точку зрения. Роженица, уходя в баню, прощается с окружающим миром, как бы умирает и переходит в иной мир, под защиту духов предков.

Повитухой в карельской деревне была пожилая женщина, часто одинокая старушка, иногда в этой роли могла выступать и свекровь. Карелы называли повитуху n’äbaboabo (букв.: пуповая бабушка), а иногда и kylyboabo (букв.: банная бабушка). Но второе название чаще давалось старушкам, которые парили и лечили младенцев от различных детских болезней. Повитуха (по некоторым сведениям, и сама роженица), если успевала в холодное время года, топила баню заранее. Если нет, приводила туда женщину сразу после родов, которые могли произойти и в лесу, и в поле, и в хлеву, так как женщины скрывали срок беременности и работали до самого последнего момента. Считалось, что чем меньше людей знает о сроке родов, тем они легче пройдут и не будет никаких осложнений ни для роженицы, ни для ребенка.

В целом существовало множество запретов, связанных с беременностью. Некоторые из них касались поведения в бане. Например, беременной женщине нельзя бросать пар. Нельзя мыться на земле (полу), можно только на лавках, иначе роды будут тяжелыми. После бани запрещалось вытирать волосы, тогда ребенок родится румяный и здоровый[192].

Есть сведения, что дрова для родильной бани требовались особые, но более конкретных данных об этом получить не удалось.

В Приладожье говорили, что, «если бы мать знала, как сделать хорошую баню для ребеночка, она бы и прялку сожгла бы и истопила бы баню, если бы иначе нужных дров не добыла»[193].

Лежала роженица на полу или на лавке, на соломе, накрытой тряпьем. Если хотели, чтобы родился мальчик, сверху постилали мужское белье или рубашку. Под постелью с краю лежали ножницы для стрижки овец. На ночь она с ребенком поднималась на полок, где было теплее. Роженица оставалась в бане не менее трех суток, а чаще – дольше. А так как человек после захода солнца не имел права находиться там, и ночь считалась временем для мытья не только самого духа-хозяина бани, но и других духов, в том числе и леса, – повитуха совершала обряд оберегания. Она обходила сначала место роженицы, затем всю баню вокруг, держа в руках железный предмет (например, топор или косу), огонь (горящие лучины) и нередко икону Девы Марии, Которая считалась помощницей рожениц. При этом n’äbaboabo читала заговор, замыкая тем самым и вербальный круг:

Hospodi, plahoslovi!Spoassu ta hyvä Pohoroccaolkah yöllä ympärilläpäivällä peän peällä,varomah, varjelomah,vassen kohti vassuksie,kohte kaikkie kovie[194].

Господи, благослови!Спас да хорошая Богородицапусть будут ночью вокруг,днем – над головой,охранять, оберегать,от всего встречного,от всего опасного.

Затем повитуха ставила топор перед порогом лезвием вверх [195] или острием в сторону двери. Иногда на все трое суток в бане оставалась и повитуха, так как есть сведения, что роженице, несмотря на все предпринятые усилия, угрожали различные опасности, в первую очередь со стороны злых духов[196]. Именно поэтому ее нельзя было оставлять в бане одну на ночь.

Обряд оберегания совершала и сама роженица. Так, С. Паулахарью следующим образом описывает ритуал у северных карелов. Отправляясь в баню в сопровождении повитухи, женщина под мышкой правой руки несла не начатый свежеиспеченный каравай хлеба. Повитуха, стоя за порогом внутри бани, давала откусить хлеб роженице, которая стояла по другую сторону порога вне бани. В это время повитуха читала заговор, приветствуя пар:

Löylyni, Jumalan luoma,hiki vanhan Väinämöisen,sala nuoren Joukahaisen,elä, löyly, luokseni tule,lämpöni lähellä käy!…Mäne simoina sisällä,mennä vacah vajuo,kipehillä voiteluksi,vammoilla valivesiksi,pahoilla parentimiksi.

Парок, Божье творенье,пот старого Вяйнямёйнена,секрет молодого Ёукахайнена,Не проникай, пар, в кости,теплом вокруг обходи!…Медом проникни вовнутрь,пролейся в живот,чтобы больное смазать,травмы излечить,плохое исцелить.

Затем она обходила по кругу сначала саму баню, а затем внутри бани то место, куда предстояло лечь роженице[197].

Иногда, особенно, если хотели, чтобы родился мальчик, женщине, идущей в баню рожать, давали в руку сковородник. Одна из рассказчиц из д. Покровское (Kumsarvi) Медвежьегорского района вспоминала: «Siizma käd’ee annetaa da… Se poiga ku pid’anou suaha, ni siizma käd’ee. Dan’iin iče matkuat siizman kera sen kylyy. Miula annettii raukka käd’ee se siizma. Ко on huigie, huigie matata… Stobi pojan suaz’in» – «Сковородник в руку дают да… Это когда сына надо родить, то сковородник в руку. Да и идешь сама в баню со сковородником в руке. Мне дали в руку этот сковородник. Как стыдно-то, стыдно идти… Чтобы сына родила»[198]. Во многих семьях хотели, чтобы родился мальчик. Сын был и помощником, и продолжателем рода, и главной опорой для родителей в старости. Поэтому было много примет, связанных с этим. Например, под кровать клали топор или что-то из лошадиной упряжи. Пока жена рожала в бане, муж стоял с дугой на шее, на голове – мохнатая (меховая) шапка, на руках – рукавицы. В Сортавале рассказывали случай, когда муж все время родов держался за плуг и приговаривал: «Сына, сына!»[199].

Чтобы роды прошли легко и чтобы «открыть все ходы для ребенка», роженице сразу же развязывали все узлы на одежде, снимали пояс, распускали волосы.

Если роды затягивались, существовало множество способов помочь роженице. Ее клали на порог или опускали в подполье (в бане оно тоже иногда было kylynkarzina), проводили ритуальные действия, связанные с печным локусом, то есть обращались за помощью к спасам-прародителям и добрым духам – именно с их пребыванием ассоциируются эти места. Имитируя выход ребенка и как бы открывая женские родовые пути, воду пропускали через различные отверстия: печную трубу, змеиную кожу, ружейный ствол, через три дверные ручки, сквозь отверстия в прялке и скамье. Лили воду через углы и ножки стола, а также через umpipuu. Это природный магический предмет, очень часто используемый в знахарской и колдовской практике. Он представляет собой кусочек древесины с отверстием посередине.