Александр Жабинский - Другая история литературы. От самого начала до наших дней Страница 127

«ВАТИКАН…сосредоточены ценнейшие сокровища культуры и искусства. Собор св. Петра (Сан-Пьетро, 15–18 вв.); барочная пл. св. Петра (17 в., Л. Бернини); дворцовый комплекс: Скала Реджа (17 в., Л. Бернини), Зала Реджа (16 в., А. Да Сангалло Мл.); капеллы: Паолина (16 в.), Сикстинская (15 в., Дж. Дольчи, фрески Микеланджело и др.), Николая V (15 в.), апартаменты Борджа со Станцами Рафаэля; дворы: Сан-Дамазо с Лоджиями Рафаэля, Бельведера (16 в., Д. Браманте); сады с Казино Пия (16 в., П. Лигорио), Базилика, худ. музеи».

«РИМ…Богатые архитектурные комплексы разных эпох: руины римских и императорских форумов (Триумфальная арка Тита, 81; колонна Траяна, 111–114), Колизей, Пантеон, термы Каракаллы, Аппиева дорога и др. Раннехристианские катакомбы, христианские базилики. Ренессансные дворцы (Канчеллерия, Фарнезе), виллы (Фарнезина, Мадама), ансамбль пл. Капитолия (с 1546), собор св. Петра (1506–1614). Динамические ансамбли (пл. св. Петра, 17 в.), церкви (Сан-Карло алле Куатро Фонтане, Сант-Андреа) и дворцы эпохи барокко».

О строительстве при Вергилии И. Шифман пишет:

«Август (современник Вергилия) видел одну из своих заслуг в том, что он развернул в Риме интенсивное строительство. И он, и его ближайшие сотрудники организовали работы по благоустройству города… По словам Светония, Август гордился тем, что оставляет мраморным Рим, который принял кирпичным. По другой версии, Август говорил перед смертью своим друзьям, что принял Рим земляным (!), а оставляет им его каменным».

Во-первых, здесь мы видим, как первоначальный текст менялся при обработке его самим Светонием (да и только ли Светонием?) Во-вторых, что же означает весь этот эпизод? Что царский и республиканский Рим во времена Вергилия и Августа был земляным? Куда-то делась его древность… Ведь если Рим строили при Вергилии, а его жизнь относят на I век до н. э., то легенда о Ромуле, вместе с датировкой того Ромула VIII веком до н. э., переходит целиком в разряд легенд. Но ведь дату «от сотворения Города» историки оставляют прежней – 753 год до н. э.!

«Вергилий, как кажется, далеко выходит за пределы простого выявления параллелей между правителями. Им, по-видимому, движет представление о том, что предназначением Августа было воспроизвести деяния Энея и как бы заново основать Рим», – пишет П. Берк в статье «История как аллегория». Ну что ж, если возможно допущение, что автор (Вергилий) в угоду живущему при нем императору (Августу) берется писать поэму о событиях, произошедших в Риме за семьсот лет до его рождения с героями, покинувшими Трою за тысячу двести лет до его рождения, то ничего другого, кроме аллегорий, историку от этой истории ждать не приходится.

Уже совсем другую картину Рима дает нам Ювенал, живший более чем двумя столетиями позже Вергилия (II век н. э.):

Тот, кто в Тренесте холодной живет, в лежащих средь горных,Лесом покрытых кряжей Вольсиниях, в Габиях сельских,Там, где высокого Тибура склон, – никогда не боится,Как бы не рухнул дом, а мы населяем столицуВсе среди тонких подпор, которыми держит обвалыДомоправитель: прикрыв зияние трещин давнишних,Нам предлагают спокойно спать в нависших руинах.Жить-то надо бы там, где нет ни пожаров, ни страхов.Укалегон уже просит воды и выносит пожитки,Вот задымился и третий этаж, а ты и не знаешь.

В соответствии с нашей синусоидой это конец XIV – начало XV века, последние десятилетия существования Византийской империи. Рим еще не входит в состав Священной Римской империи, он – византийский. Городу почти полтораста лет. Уже много построено здесь знаменитых «древних» сооружений из мрамора, простой же люд теснится по-прежнему в Риме земляном и кирпичном, пусть даже и в трехэтажных домах, по свидетельству Ювенала. (Сравните с описаниями Петербурга у Гоголя, сделанными через 130–140 лет после основания новой столицы России.) То, что пишет Ювенал о Риме, аналогично многим описаниям средневековых городов, разница только в хронологии. Не пора ли ее поправить?

Большая часть больных умирает у нас от бессонниц;Полный упадок сил производит негодная пища,Давит желудочный жар. А в каких столичных квартирахМожно заснуть? Ведь спится у нас лишь за крупные деньги.Вот потому и болезнь: телеги едут по узкимУлиц извивам, и брань слышна у стоящих обозов, —Сон улетит, если спишь ты как Друз, как морская корова.

Если богач спешит по делам, над толпы головами,Всех раздвинув, его понесут на просторной либурне;Там ему можно читать, писать или спать по дороге, —Ежели окна закрыть, то лектика и дрему наводит;Все же поспеет он в срок; а нам, спешащим, мешаетЛюд впереди, и мнет нам бока огромной толпоюСзади идущий народ: этот локтем толкнет, этот палкойКрепкой, иной по башке заденет бревном иль бочонком;Ноги у нас все в грязи, наступают большие подошвыС разных сторон, и вонзается в пальцы военная шпора.[90]

Это время, когда, как сообщается в книге М. Гаспарова, «сенатор Фабий Пиктор… пишет на греческом языке и для греческих читателей первый обзор римской истории, выставляя на вид троянское (византийское) происхождение, исконную доблесть и высокие цели Рима». Правда, историк полагает, что речь идет о II – начале III века. Для нас же здесь важно, что на уровне линий № 6–7 (XIV–XV реальные века) «город (Рим) обстраивается греческими храмами, учреждает новые пышные празднества по греческому образцу…» и что «Все поэты первого столетия римской литературы (Ливий Андроник, Гней Невий и Макций Плавт) происходят… не из Рима, а из более глубоко эллинизированных областей Италии».

Это описание полностью подходит для реальной ситуации, которая сложилась в итальянском Риме, когда сюда валом хлынули греки накануне и после падения Константинополя в 1453 году. Вот о чем пишет Ювенал, причем надо учитывать, что при нем – явно до падения Константинополя – приток греков и других народностей империи еще не столь велик:

Высказать я поспешу – и стыд мне не будет помехой, —Что за народ стал приятнее всем богачам нашим римским:Я от него и бегу. Перенесть не могу я, квириты,Греческий Рим! Пусть слой невелик осевших ахейцев,Но ведь давно уж Оронт сирийский стал Тибра притоком,Внес свой обычай, язык, самбуку с косыми струнами,Флейтщиц своих, тимпаны туземные, разных девчонок:Велено им возле цирка стоять. Идите, кто любитЭтих развратных баб в их пестрых варварских лентах!Твой селянин, Квирин, оделся теперь паразитом,Знаком побед цирковых отличил умащенную шею!Греки же все – кто с высот Сикиона, а кто амидонец,Этот с Андроса, а тот с Самоса, из Тралл, Алабанды, —Все стремятся к холму Эсквилинскому иль Виминалу,В недрах знатных домов, где будут они господами.Ум их проворен, отчаянна дерзость, а быстрая речь их,Как у Исея, течет. Скажи, за кого ты считаешьЭтого мужа, что носит в себе кого только хочешь:Ритор, грамматик, авгур, геометр, художник, цирюльник,Канатоходец и врач, маг, – все с голоду знаетЭтот маленький грек; велишь – залезет на небо;Тот, кто на крыльях летал, – не мавр, не сармат, не фракиец,Нет, это был человек, родившийся в самых Афинах.

Тот же народ, умеющий льстить, наверно похвалитНеуча речь, кривое лицо покровителя-друга,Или сравнит инвалида длинную шею – с затылкомХоть Геркулеса, что держит Антея далеко от почвы,Иль восхвалит голосок, которому не уступаетКрик петуха, когда он по обычаю курицу топчет.Все это можно и нам похвалить, но им только вера.Кто лучше грека в комедии роль сыграет Фаиды,Или же честной жены, иль Дариды совсем не прикрытой,Хоть бы рубашкой? Поверить легко, что не маска актера —Женщина там говорит: настолько пусто и гладкоПод животом у нее, где тонкая щелка двоится.

Весь их народ: где смех у тебя – у них сотрясеньеГромкого хохота, плач – при виде слезы у другого,Вовсе без скорби. Когда ты зимой построишь жаровню,Грек оденется в шерсть; скажешь: «жарко», – он уж потеет.С ним никак не сравнимся мы: лучший здесь – тот, кто умеетДенно и нощно носить на себе чужую личину,Руки свои воздевать, хвалить покровителя-друга.

Раз уж о греках зашла наша речь, прогуляйся в гимназий, —Слышишь, что говорят о проступках высшего рода:Стоиком слывший старик, уроженец того побережья,Где опустилось перо крылатой клячи Горгоны,Друг и учитель Бареи, Барею он угробил доносом, —Римлянам места нет, где уже воцарился какой-тоИль Протоген, иль Гермахт, что по скверной привычкеДругом владеет один, никогда и ни с кем не деляся;Стоит лишь греку вложить в легковерное ухо патронаМалую долю отрав, естественных этой породе, —Гонят с порога меня, и забыты былые услуги:Ценится меньше всего такая утрата клиента.

На протяжении XIV–XV веков турки теснили греков, а в середине XV и вовсе отняли у них Византию. Греки, вместе со своим языком и культурой, окончательно заполонили Рим. По нашей реконструкции (по синусоиде) в новый пласт культуры должна попасть «древнегреческая» литература IV–III веков до н. э., «древнеримская» от минус III до плюс III века и собственная литература итальянского Рима XIV–XV веков.