Коллектив авторов - Время, вперед! Культурная политика в СССР Страница 30

Статья Когана была перепечатана в виде предисловия к брошюре «Движение – жизнь», содержащей манифест Дункан[317] и программу первого концерта 7 ноября, в который были включены вступительное слово А. В. Луначарского, «Интернационал», Шестая «Патетическая» симфония и «Славянский марш» Чайковского и еще один «Интернационал» – уже с большой группой подготовленных в течение трех месяцев детей[318].

Когану вторит передовой журналист Михаил Кольцов. Он не только убеждает советских людей в том, что танцовщица горит желанием «отдать накопленное… миллионам людей с полей и фабрик, которым должна быть возвращена первородная радость человеческой пляски, украденная и затаенная в балетных школах»[319], но и формулирует мысль, что «в могучей тяжелой ритмике, в счастливой поступи революционных масс… разве не в этом высшее очарование нашей революции в глазах мира?»[320]. Здесь он явно приближается к объяснению необходимости создания той зрелищной физической культуры, которая впоследствии воплотится в массовых парадах эпохи сталинизма.

Танцовщица отвечает руководителям государства взаимностью. Ее заявления 1921 г. проникнуты чувством революционного романтического порыва. «Настоящий коммунист безразличен к жаре, холоду и голоду и к материальным страданиям. Как ранние христианские мученики, они живут идеями и просто не замечают остального»[321], – писала она под впечатлением от общения с большевиком Н. Подвойским, который занимался воспитанием нового советского человека, основываясь на физической подготовке молодежи. Или: «…русских не очень понимают. Они могут не иметь достаточно еды, но они абсолютно уверены, что искусство, образование и музыка должны быть бесплатны для всех»[322].

И действительно, планировалось, что школа Дункан будет бесплатной для учащихся. Это стало одним из условий приезда Айседоры в Россию[323]. Но очень скоро жизнь внесла коррективы. Во-первых, вместо желанной тысячи пролетарских детей было набрано всего 40 – ровно столько кроватей вмещалось в общежитие[324]. И – что гораздо хуже – вскоре после открытия нового учебного заведения, которое состоялось 3 декабря 1921 г., в финансовой помощи школе было отказано, и Дункан приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы добывать дрова и еду для детей. В апреле 1922 г., когда поддержка американской организации помощи АРА прекратилась, начался набор в платную группу[325]. В октябре 1923 г. пресса отмечает, что из 50 человек только 35 учатся бесплатно[326].

Школа основывалась на принципах пансиона и отрыва детей от неблагоприятного влияния родителей, как и две предыдущие школы, где учащихся погружали в атмосферу красоты и гармонии. Принципы сформировались еще в 1904 г., ко времени открытия первой немецкой школы в Грюневальде – о них оставила свои свидетельства ее выпускница Ирма Дункан, в дальнейшем – приемная дочь и помощница Айседоры, единственная из шести первых учениц, решившихся сопровождать танцовщицу в Россию[327].

Итак, правительство выделило под школу двухэтажный особняк на Пречистенке, 20, в начале XX в. принадлежавший балерине Большого театра А. Балашовой и ее супругу, чаеторговцу, А. Ушкову. Помещения поражали воображение причудливой смесью ампира и рококо и служили «яркой иллюстрацией напыщенной дурной склонности к богатству русского буржуазного интерьера»[328], что, с одной стороны, плохо вязалось с убогой российской действительностью, но с другой – вызывало необыкновенный восторг обучавшихся[329], освободившихся от тягот нехитрого послевоенного быта.

Начало 1920-х годов – довольно бурное время как для советского театра в целом, так и для развития танца[330]. В стране проводится даже танцевальная Олимпиада, которую организовал А. А. Сидоров, автор книги «Современный танец»[331] и активный деятель Хореологической лаборатории ГАХН[332]. В крупных городах невероятно популярны танцы зарубежного происхождения, такие как фокстрот[333], что вполне соответствует духу нэпа и пока особенно не преследуется. Работают многочисленные студии пластического танца, начинаются серьезные исследования в сфере движения вообще и танца в частности[334].

По поводу школы Дункан в прессе ведутся бурные дискуссии. У нее есть и свои защитники, и противники. Каждое публичное выступление учащихся вызывает споры, а число этих выступлений, согласно опубликованной в 1926 г. таблице, неуклонно растет: от 10 в 1922 г. до 108 в 1925 г.[335]

Названия статей в «Петроградской правде» после гастролей школы в Петрограде в августе 1922 г. говорят сами за себя: «Большая радость», «Пахнуло свежим ветерком». «Я просто отдохнул после академической позевоты», «…школа Дункан – прекрасное начинание, которое всячески надо поддерживать и приветствовать», – пишут молодые корреспонденты[336]. Вечер называют «художественным отдыхом» после «маленьких и больших театральных вертепов и кабаков»[337].

Но есть и противники школы. Балетный критик А. Волынский в сентябре 1922 г. осуждает как педагогическую систему Дункан, так и пластическую палитру танцовщицы. Движения, которым обучают детей, он называет «манерно-изысканными, аристократически-вычурными, бестемпераментными, почти лимфатическими». Он считает, что «эта мягко-зыбкая, кокетливо-вьющаяся, без металлического каркаса внутри пластика, с пассивностью паразитарных растений, может по законам обратного рефлекса только ослабить психику подрастающего поколения, привить к ней вялый тонус идейной пульсации и вконец парализовать активность, драгоценное начало воспитания детей», в то время как для воспитания становятся актуальными «морализирование и героизация человеческой души»[338].

Издание «Зрелища» повествует «о плачевном положении школы», описывая ведомственную неразбериху (школу передают из Главпрофобра в Главсоцвос[339]), нищенское существование педагогов; сообщается, что половина учеников распущены, набраны платные ученики вместо них[340].

Все это заставляет И. И. Шнейдера защищаться и доказывать, что первый год в школе прошел с большой пользой как для учеников, так и для страны в целом. Мало того, что «за год дети преображены, стали неузнаваемыми, окрепли», но еще немаловажно, что школа получила международную известность и вместе с ней «пять приглашений выступить за границей: в парижском Трокадеро, Берлине, Остенде (на Олимпиаду)», Лондоне и США[341].

Очередной вехой в оформлении культурной политики государства становится 1923 г. С одной стороны, на XII съезде РКП(б) принимается решение об использовании театра для систематической массовой пропаганды идеи борьбы за коммунизм, и от театрального искусства уже начинают требовать героики[342]. С другой – активно работает Хореологическая лаборатория ГАХН под руководством А. А. Сидорова и А. И. Ларионова, которая занимается научным исследованием движения, а также служит прибежищем для различных пластических студий, вскоре переведенных на нелегальное положение[343]. Попутчики пока являются главной опорой советской литературы, так как пролетариат недостаточно культурен[344], но зато начинают возникать антизападные настроения, которые К. Кларк, например, связывает с поражением революционного восстания в Германии в октябре-ноябре[345]. Кроме того, конец года ознаменован введением платы за обучение в вузах[346], а также делом четырех поэтов, среди которых – Сергей Есенин, муж Дункан.

Школа Дункан продолжает бороться за существование. Пятнадцать платных учащихся и вечерняя группа приносят некоторый доход, а летом на загородной даче ведутся «огородные работы», в результате которых учащиеся запасают для себя на всю зиму картофель. «Средств никаких, но школа внутри себя живет полной жизнью»[347].

В прессе появляется все больше скептических отзывов как о самом искусстве американской танцовщицы, так и о ее школе. «Дункан все еще показывает нам „эмоции гармонического человека“… Но гармонических людей создает… среда. Такой среды теперь нет, и никакие исторические воспроизведения на феерической подкладке не создадут новых эллинов», – пишет критик В. Ардов[348].

Однако в августе 1923 г., после возвращения Дункан из Америки, пресса снова радуется внутренней связи Айседоры с советской идеологией – ведь агитационная кампания, которую невольно провела танцовщица на своей родине в пользу большевизма и в результате которой была лишена американского гражданства, получилась вполне удачной для Советского государства: «Дункан вернулась в Россию, с которой она себя считает духовно связанной. Ее идея о свободном, гармоничном воспитании духа и тела в красоте может, по ее мнению, найти корни только в России», – отмечает журнал «Огонек»[349]. А образовательная система Дункан снова признается крайне полезной. «Взять бедного пролетарского ребенка и сделать из него здоровое, радостное существо – это большая заслуга»[350], – пишет балетный критик В. Ивинг в газете «Правда» после ноябрьского выступления студиек в Театре Зимина в Москве.