Чарльз Данн - Традиционная Япония. Быт, религия, культура Страница 30

Кроме священнослужителей существовали предсказатели, имеющие практические навыки китайской науки об инь и ян – женском и мужском началах. Они занимались составлением календарей и изучали звезды, были знакомы с компасом и с физиогномикой, с ними советовались практически в самых различных сферах человеческой деятельности. Дата свадьбы выбиралась в соответствии с гороскопами вступающих в брак; день начала строительства дома, направление, куда дом должен быть обращен, расположение комнат – все зависело от их наставлений. В VIII веке выбор места, где закладывать город Киото, был осуществлен по их советам, предусматривавшим, в том числе, и защиту от демонов горами, которые окружают город со всех сторон, за исключением юга, – и с плачевным результатом: в Киото холодно зимой и жарко летом. В эпоху Токугава практикующих предсказателей насчитывалось несколько десятков тысяч, и они были облечены значительной властью. Некоторые буддийские и синтоистские священнослужители были к тому же опытными астрологами, поэтому занятия предсказателей не всегда существовали отдельно от этих двух религий.

Еще одну группу профессионалов, которые также были вне сословной системы, составляли лекари. Им также было даровано право носить большой меч, иметь фамилии. Волосы у них обычно были коротко пострижены, но без выбритой зоны, и, таким образом, их было легко узнать по внешнему виду. Лекари передавали свои знания сыновьям, которых они также отправляли работать под руководством искусных знатоков своего дела в Киото и другие города. Их умения в основном базировались на достижениях китайской медицины, в которой широко используются растительные средства; снадобья врачеватели приготавливали своими руками, выращивая растения в садах, примыкающих к их домам. Лекарства, которые они использовали от внутренних болезней, часто бывали эффективными, а многие применяются до сих пор; лекари также были искусны во врачевании ран от меча, но хирургия была не на высоте, хотя контакт с военными врачами голландской фактории в Нагасаки привнес новые, более глубокие знания в анатомии, и к XIX веку лучшие лекари сочетали передовые восточные и западные приемы лечения. Фактически в некоторых областях японская медицина опережала западную, и метод общей анестезии был открыт в Японии раньше, чем в Америке.

Лекарства обычно принимали в форме порошков, и для каждого больного специально разрабатывали состав, который подходил ему лично. Почти каждый имел при себе запас своих особенных средств, и попотчевать ими из коробочки на поясе – инро – какого-нибудь несчастного незнакомца, с приступом заболевания или раной, считалось одолжением со стороны прохожего.

Рис. 53. Слепой массажист

Существовали некоторые формы лечения, которые практиковались узкими специалистами. Очень часто можно было видеть слепых массажистов, бредущих по своим делам с посохами, играющих на флейтах, оповещая о своем появлении всех встречных. Японские мастера владели различными техниками массажа – от быстрого похлопывания и растирания плеч, чтобы снять усталость и напряжение (это должна была уметь делать любая покорная жена для своего мужа или свекрови), до массажа всего тела с поколачиванием и растягиванием. Ломоту и боли и даже некоторые болезни лечили моксой[51]. Для этого щепотку растительного порошка клали на одно или несколько определенных мест на теле и поджигали. Такая процедура считалась особенно эффективной при мышечных болях. Другие практикующие лекари использовали тонкие серебряные иглы, глубоко вкалывая их в строго определенные тщательно выбранные места на теле (акупунктура). Оба этих способа лечения до сих пор широко применяются, и проводятся исследования, чтобы дать научную оценку эффективности такого метода.

Кроме священнослужителей и лекарей в Японии были и другие ученые люди. В их число входили конфуцианцы, а также те, кто изучал литературу и историю Японии. Жизнь великого поэта Басё вполне может служить примером того, как некоторые японцы выпадали из сословной системы, особенно если имели литературные или интеллектуальные способности. Более удобно называть его Басё, хотя он был известен под этим именем лишь в период приблизительно между 1680 годом и годом его смерти – 1694. Его подлинное имя – Мацуо Мунэфуса[52]. Мацуо было фамильным именем, и, как приличествует человеку самурайского происхождения, он имел обычный список личных имен, которыми пользовался в разное время и для различных целей (а также необычно большой коллекцией из пятнадцати псевдонимов, которыми он пользовался в разные периоды своей жизни). Он родился в 1644 году в маленьком призамковом городке Уэно, провинция Ига, и был взят на службу в замок, чтобы составить компанию одному из сыновей господина, имя которого было Тодо Ёситада.

Видимо, Басё пришлось учиться вместе с Ёситадой у тех же учителей, один из которых произвел на него особенно сильное впечатление. Этот наставник читал со своими учениками древнюю японскую литературу и учил их состязаться в стихосложении – утаваси, что было в моде в то время (сочинение семнадцатислоговых стихов, позднее названных хайку (хокку), с добавлением чередующихся строк из четырнадцати и семнадцати слогов, группой стихотворцев, собиравшихся ради этого вместе, как на праздник). Ёситада и его товарищ также изучали военные искусства и китайскую классику. В 1666 году молодой господин умер, и потрясение от его смерти подвигло Басё на бродячую жизнь. Для этого он разорвал свои феодальные обязательства и стал беглецом, но, видимо, его не преследовали, и тревоги он не испытывал. Такой образ жизни он вел приблизительно до 1680 года. Какое-то время он проживал в Эдо под покровительством одного ученика своего старого учителя стихосложения; этот человек даже нашел ему должность, имевшую отношение к каким-то гидротехническим работам, что, видимо, вряд ли было подходящим занятием для Басё.

Рис. 54. Басё в странствии со своим спутником

Он приобретал все большую известность как поэт, а собрания его сочинений публиковались все чаще. В Японии издавна существовала традиция, по которой человек с литературными талантами мог стать индзя[53] – удалиться от мира в хижину отшельника, где его жизнь будет протекать в созерцании природы, разговорах с друзьями-единомышленниками и записывании своих мыслей. Теперь у Басё появился шанс вести такую жизнь, поскольку один из его покровителей имел поместье в Фукугаве, в то время сельскохозяйственном районе к востоку от Эдо, и здесь он разрешил Басё жить в хижине, где прежде размещались те, кто охранял его владения, а к тому же обеспечивал поэта пищей и одеждой. Друзья Басё помогли ему переехать (что не представляло труда, – ведь ему нужна была лишь самая простая утварь), и один из них подарил ему декоративное банановое деревце – басё, чтобы посадить рядом с хижиной.

Его жилище стали называть «обителью банановых листьев» – «басё-ан». С тех пор поэт стал известен как «мудрец басё», это имя он и принял – Басё.

В уединении он вел простую жизнь, насыщенную поэтическим вдохновением и работой мысли. У хижины собирались его друзья, они приходили пешком или, возможно, приплывали на лодке, и обычно все вместе занимались сочинением стихов, обсуждали написанное, стремились добиться поэтического совершенства, выработать свой собственный стиль. Гости обычно приносили Басё подарки, в основном еду, точно так же и сегодня люди, обучающиеся традиционным искусствам, считают своим долгом отблагодарить преподавателей за науку. Басё тоже, в свою очередь, навещал наставников, которые обучали его китайскому стихосложению, живописи (это было взаимовыгодное предприятие, поскольку его учитель рисования был одним из тех, кого он обучал стихосложению) и прежде всего дзэн-буддизму.

В последние десять лет жизни, в подражание китайским и японским поэтам прошлого, Басё отправлялся в путешествие по Японии, пользуясь возможностью неоднократно навещать свою семью в провинции Ига. Для таких странствий он одевался как буддийский монах: и в практических целях – чтобы миновать заставы без особых расспросов, и из-за действительно почти монашеского образа жизни, отрешения от суетного мира (он даже дал обет безбрачия), преданности дзэн-буддизму. В одном из своих дневников поэт повествует нам о многочисленных прощальных вечеринках, которые устраивались в его честь, когда он отправлялся в одно из своих странствий. Ученики развлекали его, а один стихотворец, бывший владелец замка, который удалился от дел, чтобы проводить свои дни в занятиях искусством, милостиво послал ему свое сочинение; другие брали его с собой на лодочные прогулки, в то время как некоторые дарили теплые носки или деньги на новые сандалии.

Басё нужно было брать с собой совсем немного багажа, поскольку он полагался в основном на гостеприимство бывших учеников и собратьев-поэтов. В благодарность за гостеприимство Басё обычно оценивал их стихотворения, принимал участие в поэтических состязаниях и оставлял им свои стихи. Когда Басё находился в пути, а шел он обычно пешком, лишь изредка ехал верхом на вьючной рабочей лошади – ведь он не торопился, – то обычно наблюдал природу и сочинял об этом стихи. В конце жизни, перед смертью, в одном из таких путешествий в Нагою, он написал прощальное стихотворение, в котором кратко изложена вся его жизнь: