Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни Страница 35

Из письма другого доброжелателя видно, что пристав 2-го Арбатского участка Жичковский и его помощник Шершнев не сидели сиднями, а, напротив, развили бурную деятельность. Вот только их активность была далека от охраны общественного порядка:

«[…] Когда Жичковский, расплодив в своем участке всюду тайную торговлю вином и нажив на этом деле состояние, купил для своих двух содержанок автомобиль, пару лошадей и мотоциклет двухместный, то его, четыре месяца тому назад, перевели в 3-й Пресненский участок […] Хозяином положения по винной торговле остался его старший помощник Шершнев, который скрыл от нового пристава все тайные торговли вином в участке и месячные подачки стал получать один за себя и за пристава в тройном размере.

Однажды вновь назначенный околоточный надзиратель, заметив, что Меркулов торгует вином, поймал его, то Меркулов об этом сейчас же сообщил Шершневу, последний вызвал к себе в кабинет этого надзирателя и сделал ему строгое внушение «не совать носа, куда его не посылают», и что он слишком молод.

На Пасху […] пристав поручил Шершневу произвести у Меркулова обыск и найти вино, и Шершнев предупредил об этом Меркулова и в условленный с ним час явился к нему в лавку с двумя понятыми и, осмотрев все квасные бутылки, ушел с понятыми в участок писать протокол о том, что при обыске у Меркулова вина в лавке не найдено. А возвращаясь из участка, понятые эти зашли к Меркулову, купили у него спирта в лавке и с досады на такие грязные и явно преступные действия начальства напились, и теперь без гомерического хохота не могут вспомнить об этом обыске и, рассказывая о нем всюду, не стесняясь, берутся за животы».

Генералу Шебеко судьбой было назначено командовать полицией в дни Февральской революции. Как оказалось, блестящий гвардеец не смог организовать защиту самодержавия в Москве. Ему не удалось ни воспрепятствовать движению демонстрантов к зданию городской Думы, ни разгромить штаб восстания, пока оно не набрало силу. В том, что такая возможность существовала, позже признался участник событий А. Н. Вознесенский:

«Чем ближе к Думе, тем больше народа на тротуарах: шпалерами вытянулись черные толпы вплоть до Охотного Ряда. Но дальше Охотного в сторону Думы — пустыня. Боязнь сковала любопытных. Впереди за пустым промежутком снова темнеют люди. Эти уже действуют. Их немного, до смешного немного. Когда наш автомобиль остановился на площади, раздавая солдатам последние прокламации, моим глазам представилась следующая картина: человек около ста молодых солдат расположились на позиции, спиной к Думе. Несколько маленьких пушек были устремлены жерлами в сторону Театральной площади, одна направлена в сторону Тверской. Молоденький офицер (Ушаков) нервно бегал, отдавая распоряжения. В память врезался молоденький солдатик, который суетливо подбежал к нам с криком: «Товарищи, где санитарный автомобиль?» На лицах солдат я видел еще выражение неуверенности и волнения. Активная революционная группа была совершенно незначительна, энергичного отпора она еще не смогла бы дать. Сразу бросалось в глаза, что она беззащитна с тыла. Со стороны Иверских ворот не было ни часовых, ни вообще какого-либо прикрытия.

У градоначальника Москвы Шебеко был план пустить конных и пеших городовых на революционеров со стороны Никольской улицы. Если бы эту атаку удалось провести решительно, революционное ядро было бы смято с тыла, и неизвестно, кончилась ли бы так легко московская революция».

Утром 28 февраля 1917 г., когда рядовые полицейские еще находились в местах, определенных им приказами, градоначальник стал готовиться к спасительному бегству. Позже, во время следствия, проведенного представителями демократической власти, была восстановлена подробная хронология его действий. Сначала он, запершись в кабинете, был занят писанием писем и переговорами по телефону. В полдень Шебеко вышел в приемную. Прислуге, собравшейся по его просьбе, генерал выплатил положенное жалованье, добавив от себя щедрые чаевые. Затем он надел шинель, папаху и покинул квартиру, но буквально через минуту вернулся. Жандарму, так и не снятому с дежурства, Шебеко приказал телефонировать управляющему канцелярией градоначальничества И. К. Дуропу о том, что посылает ему пакет. По утверждению московских газет, в пакете было «… формальное заявление, что в случае выезда его из Москвы он управление городом передает полковнику В. И. Назанскому, своему помощнику».

Москвичи возле здания городской Думы (1917 г.).

А. Н. Вознесенский, которому, по всей видимости, приходилось вести расследование действий градоначальника, привел в мемуарах такие подробности:

«Назанский говорит, что с Шебеко случился припадок болезни печени — он потерял сознание. С момента этого, некстати случившегося припадка Назанский остался хозяином градоначальства. Но он понял, что делать уже было там нечего.

Назанский и Шебеко, переодевшись в штатское платье, пройдя черным ходом, покинули здание градоначальства; с Тверского бульвара они перебрались в квартиру сестры Шебеко на Остоженку, откуда телефонировали Мрозовскому, что они покинули свой пост, о чем Мрозовский и поспешил телеграфировать в Петроград. На другой день, не чувствуя себя в безопасности в квартире на Остоженке, Шебеко и Назанский перебрались на Новинский бульвар в квартиру Назанского, там вскоре были оба арестованы и отправились в Кремлевскую гауптвахту».

Такую деталь, как облачение Шебеко в штатский костюм при оставлении гибнущего корабля, любопытно сопоставить с рассказом А. П. Мартынова:

«У генерала были забавные взгляды на вещи. Однажды его секретарь, с которым у меня установились приятельские отношения, по секрету посоветовал мне, чтобы не вызвать неудовольствия у градоначальника, приходить к нему с докладами в военной форме, так как В. Н. Шебеко никак не может понять, как ему относиться «к полковнику в пиджаке»!

Это курьезное желание градоначальника мне очень мешало, так как для удобства я постоянно ходил в штатском платье. Но ничего не поделаешь; с тех пор пришлось наскоро облекаться в военную форму, когда я отправлялся с докладом к градоначальнику, что в иной день приходилось проделывать не раз!

Действительно, я заметил на лице градоначальника большее удовлетворение, когда он увидел меня в полковничьих погонах».

Заключение под стражей генерала Шебеко длилось недолго. Его жена с разрешения новой власти разделила с бывшим градоначальником тяготы тюремного заключения. Супругам было позволено держать при себе прислугу.

Должность градоначальника и его помощника были ликвидированы в сентябре 1917 г. постановлением Временного правительства «Об упразднении и преобразовании градоначальничеств и об учреждении должностей столичных и городских комиссаров».

Генерал Рейнбот

Генерал Рейнбот сказал: «Раз эти деньги даны в мое распоряжение — они принадлежат мне лично. Я трачу их, как хочу, и никому отчета в них давать не обязан».

Арбатский полицейский дом в Столовом переулке

Генерал Рейнбот оказался в отставке, поэтому памятник Гоголю открыли уже без него.

Сидит и думает Рейнбот:

«Ах, был я главным на закладке!

Но очень скверный анекдот

Сыграли ровно через год

Со мною русские порядки!

Испортит весь церемоньял

Гучков без моего надзора.

О, бедный автор «Ревизора»,

Убит твой праздник наповал:

Он в блеске много потерял.»

(кар. и стихи из журн. «Будильник». 1909 г.)

В череде градоначальников особое место занимает генерал-майор Рейнбот. Его карьерный взлет был стремителен, и служба в Первопрестольной открывала ему прямой путь к чиновничьему Олимпу. Одни считали его прекрасным начальником полиции, принесшим Москве несомненную пользу, но павшим жертвой придворных интриг. Другие видели в нем беспардонного коррупционера, превратившего правоохранительные органы в шайку вымогателей. Рейнбота судили открытым судом, но процесс так и не дал ответа на вопрос: кем же в действительности был московский градоначальник?

Анатолий Анатольевич Рейнбот (1868–1918?), потомственный дворянин по происхождению, сын кадрового военного, получил образование в Александровском кадетском корпусе и Михайловском артиллерийском училище. Строевую службу он начал в 1886 г. подпоручиком артиллерии, а четыре года спустя был переведен в гвардию. Затем была учеба в Николаевской академии Генерального штаба (окончил по 1-му разряду), преподавание тактики в Санкт-Петербургском юнкерском училище.