Игорь Лебедев - Шут и Иов Страница 38

Должен быть убит армейский офицер, который по сведениям командования является изменником родины, и его необходимо уничтожить.

Казак выполняет задание, и ему дали возможность бежать. Священник писал, что раскрытие тайны исповеди он берёт на себя, но такие сведения о судьбе великого поэта должны принадлежать народу[105].

Но у К. Г. Паустовского в повести «Разлив рек», впервые опубликованной в том же 1954 г., мы читаем: «И последнее, что он заметил на земле, — одновременно с выстрелом Мартынова ему почудился второй выстрел, из кустов под обрывом, под которым он стоял». Е. П. Ростопчина в письме к Дюма в 1858 г. тоже пишет о двух выстрелах. Как же совместить эти противоречия? Но полное описание врачом Барклаем де Толли говорит об одном отверстии справа в боку ниже последнего ребра, второе между 5-м и 6-м ребром слева (на уровне соска у мужчин), а также ранении плеча (3-е и 4-е отверстия на внутренней и наружной поверхности левого плеча) — того, которое было повёрнуто к Перкальской скале. Т. е. раневых каналов два — и оба с удивительным уровнем в 45° (снизу — вверх) и 55° (сверху — вниз)!!!

Нам известен классический рассказ о смерти Лермонтова, данный Васильчиковым: «Лермонтов упал, как подкошенный, не успев даже ухватиться за больное место, как это обычно делают. В правом боку дымилась рана, левее сочилась кровь. Неразряженный пистолет остался в руке». Хотя первое письменное описание дуэли, опубликованное в 1872 г. в «Русском Архиве» (со слов того же Васильчикова) даёт по сравнению с цитированным выше некие нюансы, еле уловимые: «Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни вперёд, ни назад». Но вот недавно был расшифрован конспект беседы Селевского из журнала «Русская старина» опять с тем же Васильчиковым[106].

И вот там рассказывается то, что действительно увидел тогда Васильчиков. Сначала Лермонтов как бы присел, а затем опрокинулся как подкошенный. Первая пуля, выпущенная со скалы, и заставила его сделать естественное в данной ситуации движение, а затем «некто» в упор действительно опрокинул Лермонтова выстрелом из ружья. Причём «некто» мог бить наповал только после выстрела со скалы, который был принят за нападение горцев (возможно, «некто» и раздул панику). Засады и атаки черкесов в то время были делом нередким. Вот в этой и единственной ситуации — все разбегались с места поединка, так как реально не были готовы к схватке с укрывшимися в засаде на скале горцами.

То, что боевые офицеры и дворяне убежали и оставили своего товарища, не зная, жив он или нет — это все и скрывали всю жизнь. Общественная репутация их была бы погублена навечно, узнай «свет» всю правду. А Кушинников и помог (помимо других дел) «сохранить им лицо» и скрыть правду. Осталось только выяснить, кем же был этот «некто» (казак ранил Лермонтова несерьёзно). А непосредственной причиной гибели послужил, как ни удивительно, роман «Герой нашего времени».

Ещё со времён первого основательного биографа Лермонтова Висковатого из темноты дуэли всплыло лицо Рубина Дорохова (как уже здесь писалось, он и послужил прототипом бретёра Долохова из «Войны и мира» Толстому). Но проказы толстовского Долохова — ничто по сравнению с жизнью человека, буквально обуреваемого страстями, и поступки которого на фоне «лихой жизни» гвардейцев в столицах выделялись своей безумной эффектностью. Ещё в 1819 г. 15-летним прапорщиком он «потерял» офицерские эполеты, и лишь через 8 лет смог их себе вернуть.

Осенью 1829 г., возвращаясь из Эрзерума уже поручиком с золотой саблей за храбрость, он был увиденным А. С. Пушкиным. Дорохов после был разжалован ещё не раз, чем побил, видимо, все тогдашние рекорды. В конце 30-х он, например, нанёс несколько ножевых ран прямо в гостиной аристократического дома своему обидчику (а не где-нибудь по пьянке в трактире). Ему уже грозила каторга, но стараниями знакомых он вновь очутился на Кавказе. Трудно найти ему современный аналог, но это к встрече с Лермонтовым был современный «коммандос», для которого война стала жизнью и смыслом, в сочетании со стремлением первенствовать и отличаться. Он сколотил «команду охотников», около 100 человек, напоминающую смесь спецназа и штрафбата с элементами «великолепной семёрки». В «команду Дорохова»[Горцы прозвали Дорохова Мамоном; принятые в отряд брили голову, отпускали бороду, одевались по-черкесски. И имели двуствольную винтовку — один из стволов которой был гладкий, а второй — нарезной.], как её называли, входили люди всех сословий, религий и языков — татары, казаки, кабардинцы, разжалованные офицеры. При приёме в «семью» новичок должен был пройти ряд испытаний, после успешного выполнения которых, принимался в отряд.

К тому же он был обязан знать тюркский язык (и Лермонтов его выучил). Во многих работах, посвящённых Лермонтову, говорится, что Дорохов, будучи раненным, передал ему своих «джигитов». На самом деле Лермонтов принял как старший командование, после того как «из боя вынесли раненного юнкера Малороссийского казачьего № 1 полка Р. Дорохова». И вскоре (хотя Лермонтов командовал отрядом недолго), команда стала именоваться «Лермонтовским отрядом», что не могло понравиться Дорохову. Даже «Лермонтовская энциклопедия» делает «предположение», что архитяжёлые условия дуэли придумал Дорохов.

Но что оказалось тем, что буквально взорвало юнкера, сделав в его глазах Лермонтова ненавистным человеком, которого нужно убить как собаку? Роман «Герой нашего времени». Даже добрейший доктор Майер, узнав себя в Вернере, обиделся и расстроился. Дорохов же современных романов не читал. Вот тут и появился Кушинников, который указал Дорохову на то, что Лермонтов описал его в романе, и описал как псевдохрабреца, а по существу — и труса. Нетрудно представить, себе состояние Дорохова, когда он прочитал такие, например, строки из романа: «Грушницкий слывёт опытным храбрецом: я его видел в деле — он махает шашкой, кричит и бросается вперёд, зажмурив глаза. Это какая-то нерусская храбрость».

Юнкер Дорохов сразу вынес приговор (и скорее всего, стрелял именно из двуствольного ружья, принятого в его отряде)[При чём разыскание Э. Герштейн о том, что у Дорохова видели вещи Лермонтова, и что он позже хорошо отзывался о поэте, этому не противоречат — по существу, его обманули, и «элементы» раскаяния, обнаруженные после, вполне естественны.]. Как тут не вспомнить слова Эмилии Шан-Гирей о Лермонтове: «По-видимому, игра эта его забавляла, просто от нечего делать, и он не переставал меня злить. Однажды он довёл меня до слёз, я вспылила и сказала, что если бы я была мужчиной, я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла в упор»[«Русский архив», 1889, № 6.].

Дорохов выстрелил в упор из-за куста, может быть, он тоже не стал бы драться на дуэли, если бы мог — этого мы не знаем. Но он ещё и не мог, так как его карьера окончательно погибла бы от ещё одной дуэли. Неудивительно, что уже в сентябре 1841 г. действия подполковника жандармерии Кушинникова отмечаются, он всё сделал как надо. Оставалось найти подставного поединщика, обращались ко многим (хорошо известно, как уговаривали Лисаневича «проучить» Лермонтова), но нашли несчастного Мартынова.

Дорохов, безусловно, знал о наличии ещё одного стрелка и ждал его первого выстрела (так как без него, т. е. «нападения горцев» — всё сразу же раскрылось бы). После того, как все разбежались, именно Дорохов оставался с Лермонтовым какое-то время, так как Лермонтов — и к этому всё больше сходятся ныне и врачи, и лермонтоведы — ещё жил несколько часов и тоже истёк кровью, как и Пушкин. К этому ещё хочется добавить (автор не знает — до или после дуэли), что в Санкт-Петербурге тяжело заболел великий князь Михаил. Вот такие странные параллели.

Отпевания при похоронах не было. Еле уговорили (за 200 рублей!) священника сопровождать гроб до могилы. А в столице сразу после прихода известия о гибели Лермонтова, императрица записывает в дневник: «Гром среди ясного неба. Почти целое утро с великой княжной, стихотворения Лермонтова». Через несколько дней царица дарит великой княгине Марии Павловне (тётке поэта) обе книги Лермонтова. На могиле поручика Тенгинского полка лежит камень с надписью «Михаил».

Г. Даумер, историк религий описал, что «Дитя Михаила» представляет собой человека, обречённого на принесение в жертву. Он, например, приводит легенду о том, что в 1458 г. целая толпа детей отправилась к св. Михаилу в далёкое паломничество на скалу, что на Нормандском побережье. Почему они стремились туда и сознательно шли на жертву? В надежде превратиться в ангелов и достичь небесного величия.

Странное изображение можно наблюдать на монастырском дворе в Мемлебене, на котором мы видим Царицу Небесную, держащую в правой руке Св. Младенца, а в левой увенчанного короной ангела, который изображает преображение и возвышенное жертвоприношение. Именно через лермонтовского «Демона» мы войдём в последние ворота нашего рассказа. А пока закроем предпоследнее.