Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс Страница 39

бездействием, разумностью и безмыслием, энергией и безволием, и наконец, между романтизмом и псевдомантизмом. В жизни каждого человека есть непродолжительное время, когда воображение дает возможность улавливать образы и понимать их смыслы. Важно суметь вовремя остановить этот процесс и перейти к созерцанию. Мы используем слово «разумность», имея в виду не уровень образования, а способность точного восприятия и духовное знание. Работа воображения со временем становится верой, качеством, посредством которого мы впитываем истины, заключенные в образах. Но слишком сильно искушение отбросить созерцание, действовать быстро и сполна насладиться моментом, остановить мгновение и длить его бесконечно. Однако впереди нас может ждать еще многое, пример тому — Дама Окна. Каким бы ярким не был момент, его надлежит подвергнуть сомнению, изучить и отложить, а если такая рекомендация кажется спорной, то следует хотя бы переключить внимание на что-то другое. Данте пребывал словно во сне, «pieno di sonno» — буквально «полный сна», — когда он отказался от искреннего порыва; Паоло и Франческа, не сумев возвыситься над моментом, утонули в своей страсти. Очень заманчивые тропинки ведут в сторону от главного пути, они обещают веселые, пестрые приключения; и потому первые круги ада — земля пестрого зверя, рыси или леопарда. Леопард радует глаз пятнистой шкурой, но потом он неизбежно обернется тощей волчицей, терзаемой (и терзающей) ненасытным голодом, а ее ненасытность — вечный ад; ее настоящая природа становится ясна в тот момент, когда души, потерявшие разум, совершают прыжок к своей гибели: страх превращается в желание. Беатриче может стать Франческой. На земле еще есть возможность повернуть назад, в аду такой возможности нет. Ад в «Комедии» — это Воображение, но каждый его момент окаменел навечно. Если человек не остановится на краю пропасти, то будь он Беатриче или Данте, Франческа или Паоло, вообще любой влюбленный, душа его рухнет в потворство желаниям, а дальше остается только ненасытимый голод, жажда удовлетворения (духовного или плотского — или того и другого). Человек уже не озабочен исполнением своей функции, поскольку теперь рассматривает ее созданной исключительно для него. Священники-скупцы, о которых мимоходом говорит Вергилий, точно иллюстрируют этот тезис. Идет время, человек утрачивает всякую приятность, начинает обижаться на других, особенно на тех, кто ведет себя иначе, потом обида перерастает либо в активную ненависть, либо в пассивную угрюмость. В «Комедии» Беатриче любит Данте, потому и спасает его и служит ему. Но падшая Беатриче стала бы ненавидеть Данте, а не спасать его. Потакание страстям, рождающее ожесточение — только часть гибельного процесса. Обожание, свойственное молодости, может ненадолго сдержать рождение ожесточения, но если оно не обратится к небесам (как у более позднего Данте), оно приведет в ад.

Поэты садятся в лодку с одним гребцом — демоном Флегием, чтобы переправиться через Стигийское болото, но

Посередине мертвого потока

Мне встретился один; весь в грязь одет,

Он молвил: "Кто ты, что пришел до срока?"».

И я: «Пришел, но мой исчезнет след.

А сам ты кто, так гнусно безобразный?»

«Я тот, кто плачет», — был его ответ.

И здесь в голосе Данте появляются новые интонации:

И я: «Плачь, сетуй в топи невылазной,

Проклятый дух, пей вечную волну!

Ты мне знаком, такой вот даже грязный.

Тогда он руки протянул к челну,

Но вождь толкнул вцепившегося в злобе,

Сказав: «Иди к таким же псам, ко дну!»

(Ад, VIII, 31–42)

Грязный дух — это флорентиец Филиппо Ардженти, один из тех, кто, как думал Данте, повинен в печальном упадке Флоренции[95]. Это Флоренция против Флоренции. Но грязный, страшный дух — это образы Беатриче и самого Данте, сложись их судьбы иначе, сверни они на гибельный путь. И души, мучимые в Стигийском болоте, знают, что так могло случиться. Грязное зверство цепляется за борт лодки; «Взгляни смелей! Да, да, я — Беатриче».

Поэты сходят на землю. Конечно, пейзаж вокруг фантастичен, но здесь мы впервые видим конкретные детали, поскольку перед странниками предстает адский город Дит.

«Учитель, вот из-за стены

Встают его мечети, багровея,

Как будто на огне раскалены».

(Ад, VIII, 70–72)

Теперь они видят перед собой рвы и железные стены, ворота и множество падших духов. По словам Вергилия в городе «заключены // Безрадостные люди, сонм печальный». Духи кричат со стен Вергилию:

«Сам подойди, но отошли второго,

Раз в это царство он вступить посмел.

Безумный путь пускай свершает снова,

Но без тебя; а ты у нас побудь».

От этих слов Данте приходит в ужас. Он не может представить, что будет с ним, если он останется без водительства Вергилия, и как сможет выбраться из ада. Пока они разговаривают и ожидают прихода Божьей помощи, над стеной появляются Фурии, призывающие Медузу присоединиться к ним. Вергилий советует Данте отвернуться и закрыть глаза руками, и сам накладывает поверх его рук свои ладони. Ведь если живой увидит Медузу, пути назад не будет. А потом звучат слова:

О вы, разумные, взгляните сами,

И всякий наставленье да поймет,

Сокрытое под странными стихами!

(Ад, IX, 61–63)

Стихи без сомнения странные, но здесь все одинаково странное: и железные стены Дита, и наглость демонов, и сила Медузы (от которой вряд ли спасут повернутая голова и двойной покров поэзии), всё ведет к тому, что таится в городе. После грозных слов ангельского вестника (возможно, речь идет о высокой поэзии?) поэтам уже ничто не грозит, они входят в город и видят вокруг множество раскрытых гробниц, охваченных огнем. На вопрос Данте «кто похоронен // В гробницах этих скорбных, что такими // Стенаниями воздух оглашен?», Вергилий отвечает, что это могилы ересиархов и их последователей и добавляет, что их гораздо больше, чем можно было бы подумать.

Это цитадель упрямства, которую взломало только прямое вмешательство божественной сущности, это город и круг еретиков. Необходимо помнить, что Данте имел в виду под ересью. Для него ересь состояла в упрямстве; в состоянии души, бросающей осознанный вызов силе, обусловленной доверием и послушанием; интеллектуальное упрямство. Строго говоря, еретиком