А. Белоусов - Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты Страница 49

Чагин Г. Н.: 1997,'На земле-то было той, да на язьвинскои, Пермь.

Е. Г. Власова (Пермь)

Пермь в местной фельетонистике конца XIX – начала XX века

С 1894 г. «неофициальная часть» «Пермских губернских ведомостей» начала выходить отдельным ежедневным изданием[131], и это стало поворотным пунктом в пермской историографии. С этого времени черты городской повседневности, доселе растворенные в стихии устной речи, а потому почти неуследимые для историка, увидели свет на печатных страницах: в сообщениях местной хроники, в очерках и фельетонах.

Сосредоточенная на местных проблемах городская газета дает нам, в частности, аутентичный источник и для изучения повседневных представлений пермяков о себе и своем городе, о семиотике городского пространства. Для этих целей именно родской фельетон представляется особенно значимым[132]. Во-первых, фельетон тесно связан со злободневными интересами местного сообщества: фельетонист пишет о том, что всех занимает, что муссируется в повседневных городских толках, слухах и сплетнях. То есть в фельетоне находит отражение повседневное сознание городского большинства и, в частности, характерные для него пространственные образы. Во-вторых, повествование фельетона всегда точно локализовано, привязано к конкретным городским районам, нередко они подробно описываются. Хотя надо учитывать, конечно, специфическую избирательность фельетона. Следуя критической установке жанра, фельетон отображал прежде всего жизнь неблагополучных районов. Поэтому фельетонная карта Перми – это преимущественно карта окраин и маргинальных зон города.

В частности, фельетон сохранил характерный колорит местной неофициальной топонимики. Так, небольшая речка в старой Слободке именовалась пермяками Вшивкой, один из городских районов – Болотом, хлебный рынок – Черным, а сквер на берегу Камы Козьим загоном[133]. Впрочем, и официальная карта города зафиксировала весьма характерные для местной топонимики названия: одна из речек Перми называлась Стиксом, сквер в Разгуляе – Тюремным.

В аналогичном негативном ключе фельетон комментировал функциональные значения пермских улиц. Улица Красноуфимская воспринималась пермяками как дорога в больницу, Екатерининская – на кладбище, а главная, Сибирская, сравнивалась с Невским проспектом не только в качестве улицы лучших магазинов и традиционного места гуляний, но и как улица «дам фельетонного направления» с «беспокойною ловкостью взгляда» (Гукс 19026, 3).

Наиболее часто в фельетоны попадали окраинные районы Перми: Разгуляй, Данилиха, Слудка, Солдатская слободка. Эти районы формировались в процессе разрастания города и заселялись, как правило, демократическими слоями городского населения, рабочими и служащими местных предприятий. Коренными жителями Разгуляя и Слудки были работники железной дороги и порта. Данилиха, сохранившая название деревни, некогда здесь располагавшейся, оставалась полукрестьянским районом. Жизнь Солдатской слободки определялась близостью военных казарм.

Излюбленным местом пермского фельетона был Разгуляй, противопоставлявшийся, как правило, центру города: «Переезжай, голубчик мой, // От центра ближе к Разгуляю» (Little man 1903, 3). В этом противопоставлении, однако, есть существенный нюанс. Некогда именно Разгуляй был первогородом, но по мере того как Пермь разрасталась к западу, вниз по Каме, исторический центр превратился в окраину[134]. Этому превращению немало способствовал местный ландшафт: с севера и востока Разгуляй был сжат мощными, очень глубокими с крутыми склонами оврагами, по дну которых протекали малые реки[135]. На Разгуляе город резко обрывался, сходил на нет – в дикую природу, в глубину земляных круч.

Окраинное положение Разгуляя символически усугублялось близостью городских урочищ, функционально связанных с концом и разлукой, вообще решительной «переменой участи»:

Здесь близко кладбище, острог,Вокзал железных двух дорог,Ну, словом, если нужно «скрыться»,То здесь лишь стоит поселиться!

(Little man 1903,3)

Необходимо к этому добавить, что одна из малых рек, окаймлявших Разгуляй, называлась Стиксом: через нее шла дорога на кладбище.

Одной из выразительных примет Разгуляя и разгуляйского образа жизни были заселенные люмпенами «жилые дома»:

«Так называемые «жилые дома», расположенные над обрывом знаменитого своим зловонием разгуляйского оврага, или правильнее, обширной, общего пользования, помойной ямы, для благонамеренных обывателей – язва, пугало. Матери стращают ими капризных ребятишек: «вот, погоди, снесу тебя в жилые дома – не будешь озорничать». Это своего рода пермская Вяземская лавра, Хитров рынок (курсив мой. – Е. В.). Одному Богу только известно, что за публика, какие герои «дна» населяют этот притон буйства, вертеп ярых служителей Бахуса. <… > Население домов, в большинстве, народ пришлый, непостоянно оседлый, все новые, разные люди и что не лицо, то характерный тип Горько-максимовского героя. В праздники здесь положительно столпотворение вавилонское, дым коромыслом, шум, крики, дикий рев, называемый пением, сквернословие, драки и прочие прелести»[136].

Приведенное описание демонстрирует обычный механизм фельетонной трансформации бытового образа известного городского места – его типологизацию. Фельетонист помещает местные реалии в рамку расхожих книжно-литературных образов: вертеп служителей Бахуса, вавилонское столпотворение, модные тогда горьковские босяки – и возводит местное урочище к авторитетному аналогу. Подобно тому как Сибирская – это местный Невский проспект, Разгуляй оказывается пермской Вяземской лаврой, Хитровым рынком.

Помимо негативных значений, характерных для жизни окраины, фельетонный образ Разгуляя фиксирует и другую, не менее важную для репутации этого места семантику, а именно сельский колорит здешней жизни. Неудобный рельеф препятствовал сплошной застройке Разгуляя и охранял его природность. «Егошихинский лиман» оставался своеобразной полусельской зеленой зоной почти в центре города, и прогулки здесь заменяли не всем доступный летний дачный отдых:

В часы прохладно-тихие,Июньским вечерком,Люблю на Егошихе яПобаловать чайком.Присев на род диванчика —На плоский бугорок,Тяну я из стаканчика,Досмановский чаек

(Little man 1899,3)

В развитии этой темы жизнь в Разгуляе приобретает черты деревенской идиллии:

Здесь очень важные условьяДля сохранения здоровья:На площадях трава растет,Пастух коровушек пасет;Индюшки, гуси, свиньи, куры —Здесь непременные фигуры

(Little man 19016,3)

Однако социальная маргинальность разгуляйской жизни омрачает возможности идиллически деревенского существования: отдых с досмановским чайком прерывается дракой с дикими мотовилихинцами, а перечисление дачных прелестей Разгуляя резюмируется следующим пассажем:

Еще удобство: если ты,На мир озлобившись глубоко,Задумаешь уйти далекоОт нас, от нашей суетыТуда, где видит твое окоПлиты, могилы и кресты,Пути не бойся длинноты —Здесь кладбище неподалеку

(Little man 19016,3)

В конфликте городской и природно-деревенской ипостасей образа Разгуляя проявляется один из устойчивых сюжетов пермского текста в целом.

Фельетонные тексты зафиксировали не только бытовую конкретику разгуляйской жизни, они позволяют выявить и более общие символические значения, закрепившееся за Разгуляем в пространстве города. Ведущими из них стали значения края и низа – практически во всех описаниях Разгуляя встречаются близкие по смыслу образы – яма, лог, обрыв, крутой спуск к Каме. Показательно, что эти значения не вполне согласуются с ландшафтной данностью. По крайней мере, центральная часть Разгуляя расположена на возвышенном месте. Именно здесь было построено первое каменное здание будущего города – собор святых апостолов Петра и Павла, который некоторое время имел статус кафедрального.

Однако значение возвышенного, горного места за Разгуляем не закрепилось. Функции городского центра перешли к Слудке – высокому берегу Камы, где были выстроены новый кафедральный собор, Спасо-Преображенский, а также духовная семинария и резиденция архиепископа[137]. Старый центр, Разгуляй, был семантически поглощен егошихинским оврагом. В сознании пермяков за ним закрепилась репутация низкого места, ямы, окраины со всеми присущими ей значениями криминально и санитарно неблагополучного места, временного («вокзального»), маргинального (между городом и деревней) ив целом некоего пограничного места, находящегося в странной близости к городскому центру. Известно, что формирование фольклорного повествования чаще всего связано с «территориально или социально пограничными урочищами», а общей функцией их речевого освоения является «попытка урегулирования отношений между горожанами и городским пространством» (Веселова 1998,108). Понятно поэтому, что именно Разгуляй послужил одной из главных тем пермского городского фельетона.