Сергей Романовский - "Притащенная" наука Страница 62

Большевики поначалу держали Покровского за цепного пса, ибо в пору идейных схваток со своими политическими оппонентами лучшего полемиста им было не найти. Меньшевики его звали «прокурором», а Н.И. Бухарин любовно величал Покровского «большевистской язвой». Когда он схватывался с убежденным противником большевизма, то буквально становился говорящим желчным пузырем. Переспорить его было невозможно даже теоретически, ибо он не имел совести.

В 1907 г. Покровский вернулся в Россию и, находясь на нелегальном положении, умудрился устроиться приват-доцентом в Московский университет. Однако с августа 1909 г. он вновь в эмиграции. Живет во Франции. Там он пробыл аж до сентября 1917 г., когда стало ясно, что личные его враги – либералы Временного правительства – скоро прекратят управлять Россией. Покровского даже хотели включить в большевистский список депутатов Учредительного собрания. Но дальновидный Ленин выступил резко против. Он знал, что при всей желчной агрессии, убеждения Покровского слишком ненадежны, он пока еще только полемизировал, а на партийной работе не проверялся. Пусть сначала поработает. А там – посмот-рим [548]. И он поработал. Стал первым советским председателем Моссовета.

Люто ненавидевший Покровского П.Н. Милюков заметил, что сразу после Октябрьского переворота Покровский «становится большим сановником по служебной карьере и строгим блюстителем марксистского правоверия в своей науке» [549]. Такой должности, конечно, не было и все же Покровский стал главным историком стра- ны Советов. А со старой гвардией «буржуазных ученых» просто перестали считаться.

Официальные должности, которые занимал Покровский, нарастали как снежный ком. Он – первый заместитель наркома по просвещению, президент Коммунистической академии, директор Института истории Комакадемии и Института красной профессуры, руководитель Центрархива, председатель Общества историков-марксистов, редактор трех журналов: «Историк-марксист», «Крас-ный архив» и «Борьба классов». Всего Покровский уже в 1918 г. занимал 19 официальных должностей. И все – одновременно. Как видим, не только рядовые труженики стали работать на износ, на износ большевики обрекли само дело, ибо им руководила неизбежная при таких нагрузках халтура.

Это Покровскому большевики обязаны изобретением рабфаков. Причем сделал он это не только для того, чтобы рабочие могли получить образование, прицел был дальний: после рабфаков рабочие беспрепятственно могли поступить в любой университет, закончить его и, само собой, вытеснить оттуда буржуазную профессуру. Это-то и было настоящим политическим вожделением Покровского. Его голубой мечтой.

Если судить по конечному результату, то политическим игроком Покровский был плохим. В сложной подковерной борьбе, которая немедленно наступила после смерти Ленина, он сначала «ставил» на Бухарина, но после его провала в 1928 г. мгновенно полюбил Сталина. Теперь враги Сталина – его враги. Сталин, возможно, был и не умнее Покровского, но то, что хитрее, – факт. Он быстро понял, с кем имеет дело, и уже одним этим фактом вынес приговор «фюреру советской истории».

На самом деле Покровский воевал на стороне Сталина в его открытой схватке с Троцким. Спорил Покровский яростно. Думал – с Троцким. На самом деле, со всей российской историей. «Троцкий обошел его… с тыла», – так писал П.Н. Милюков. Сталину такие сторонники были не нужны. Не смог «развенчать» Троцкого? Развенчаем самого [550].

29 августа 1928 г. Покровскому исполнилось 60 лет. Чествовали по полной программе: в Большом зале консерватории, в присутствии политических вождей. Покровский млел, утопая в цветах и подношениях. В 1929 г. у нашего героя обнаружили рак. Он знал это. Болезнь то отпускала, то обострялась. Почти весь 1931 г. Покровский провел на больничной койке. Причем к тому времени он был не только обречен физически, он был приговорен политически. И это знал Покровский.

10 апреля 1932 г. Покровский умер. Московскому университету и Историко-архивному институту присвоили имя М.Н. Покровского (ненадолго). Приняли решение об издании 23-томного собрания его сочинений (не издали).

Скрывать тут нечего. После похорон Покровского почти все, имевшие с ним дело, вздохнули с облегчением. Не только потому, что он был озлоблен на весь род людской, совсем не потому, что он был «вежливым хамом» (таким стало почти все советское чиновничество, вышедшее из интеллигентской среды), не потому, наконец, что был он страшен своим непрогнозируемым поведением.

Прояснят ситуацию люди, хорошо лично знавшие Покровского. Вот его портрет кисти историка А.А. Кизеветтера: «Маленького роста, с пискливым голосом, он выдавался большой начитанностью… и умением прошпиговывать ее саркастическими шпильками по адресу противников. По виду тихенький и смирненький, он таил в себе болезненно-острое самолюбие» [551].

4 мая 1932 г. историк С.А. Пионтковский записал в своем дневнике: «Как большевик из профессорской среды, Покровский принес в партию две вещи: неуклонное презрение и ненависть к профессуре, великолепное знание этой научной среды, отсутствие всякого фетишизма перед ней и прекрасное знание науки… Он не уважал людей и страшно ценил то политическое положение, которое имел. За него он держался зубами…» [552].

Когда 1 декабря 1931 г. пышно отмечался 10-летний юбилей Института красной профессуры, и Покровского, уже неизлечимо больного прямо из Кремлевской больницы привезли в Большой театр и подвели к трибуне, то он изрек следующее напутствие своим последышам: «Мой завет вам не идти “академическим” путем, каким шли мы, ибо “академизм” включает в себя как непременное условие признание этой самой объективной науки, каковой не существует. Наука большевистская должна быть большевистской» [553].

Что тут скажешь? В чем невольно признался Покровский? Во-первых, в чрезвычайно низкой философской культуре и, во-вторых, в чисто большевистской фанаберии, за которой, как за забором, может спрятаться любая элементарная глупость. Как тут еще раз не вспомнить фразу одного «умника»: нам нужна такая история, какая нам нужна. И – баста!

Проиллюстрируем на нескольких примерах одно из доминирующих человеческих качеств Покровского – ненависть к людям.

… Уже в начале XX века Покровский критикует в журнале «Правда» «Курс русской истории» своего учителя В.О. Ключевского и приходит к выводу: буржуазная историография полностью несостоятельна. Данное направление исторической науки, «блестящим представителем которого является “Курс”, само уже становится понемногу предметом истории» [554]. Это не критика, ибо здесь нет ничего критического. Это элементарная человеческая низость.

Еще один перл. Спрямленная логика фанатичного большевика подсказывала Покровскому, знающему свой предмет профессору, что пролетарская революция неизбежно перекрестит всех в новую веру, подавляющее большинство уже окроплено кровью революции. «На прежних позициях после 1917 года остались только безнадежные академические засушены» [555]. Этих засохших академических тараканов уже с 1921 г. стали вытеснять с преподавательских кафедр историки новой (покровской) выучки, некоторые его прямые ученики: Н.М. Дружинин, В.П. Волгин, И.Д. Удальцов, Ю.В. Готье, В.И. Пичета, А.И. Яковлев и др. [556]. Из Института красной профессуры выпорхнули А.М. Панкратова и М.В. Нечкина, достойные ученицы Покровского, также будущие советские академики и так же, как и он, с легкостью предавшие своего учителя.

В конце 1928 – начале 1929 г. свершилось давно желанное: старые буржуазные историки теперь будут работать не просто под большевистским доглядом, но и выполнять их тематику.

А.Н. Артизов отмечает, что падение авторитета Бухарина Покровский умело использует в «целях выгодного для него решения вопроса об образовании Института истории» [557]. В марте 1929 г. план Покровского был одобрен ЦК ВКП(б). 17 марта «Правда» печатает убийственную для противников Покровского статью «О научно-исследовательской работе историков». Цель гнусна и проста одновременно: ликвидировать Институт истории РАНИОН и создать новый Институт истории, но уже при Коммунистической академии. Доказать правильность этого чисто организационного (казалось бы) момента было для Покровского просто: надо было «обнажить» работу буржуазных историков в старом институте и представить их чуть ли не врагами народа, которые в новом учреждении уже не смогут протаскивать свои «вредительские» идейки. 22 марта 1929 г. замысел Покровского был реализован. «Теперь Покровский мог принимать поздравления, ибо его линия, зеркально отражавшая политику Сталина по отношению к буржуазным специалистам, окончательно победила» [558].