Александр Орлов - Героическая тема в русском фольклоре Страница 7

Содержание «Слова» в рамках его поэтического плана представляется следующим. «Слово» делится на три основные части: первая из них посвящена событиям Игорева похода и последствиям поражения, вторая — Святополку Киевскому как оберегателю Русской земли и третья — возвращению Игоря из плена. Эти основные части «Слова» предваряются размышлением автора о стиле для «трудных повестей о полку Игореве», причем он склоняется «начати» свою «песнь» «по былинам сего времени, а не по замышлению Бояню» (былины — действительность, замышление — фантазия). Здесь далее характеризуется творческий размах «вещего» Бояна, песни которого во славу князей поминали усобицы прежних времен, будучи посвящены «старому Ярославу, храброму Мстиславу», победителю касогов, «красному Романови Святъславличю» (т. е. событиям и лицам второй и третьей четверти XI века).

После этого введения, определив объем своего повествования «от старого Владимера (т. е. Мономаха) до нынешнего Игоря», поэт сразу же приступает к развертыванию действия, к выступлению Игоря в поход «на землю Половецькую за землю Руськую». Солнечное затмение, случившееся в начале похода, не охладило боевого пыла героя, и неутолимая жажда отведать Дона Великого заставила его пренебречь знамением. «Тогда Игорь възре на светлое солнце и виде от него вся своя воя прикрыты. И рече Игорь к дружине своей: братие и дружино! Луцеж бы потяту быти, неже полонену быти, а всядем, братие, на свои бързые комони, да позрим синего Дону… Хощу бо, рече, копие приломити конець поля Половецкого, с вами, Русицы, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону!» После предложения для «песни» об Игоре двух на выбор запевов в бояновском стиле идет быстрая смена картин, начинающаяся встречей выступившего в поход Игоря с братом Всеволодом в Путивле и изображением устами Всеволода готовности и удальства курской дружины: «А мои ти Куряне сведоми къмети… (и т. д.) — сами скачють акы серыи влъци в поле, ищучи себе чти, а князю славы». «Ищучи себе чти, а князю славы» повторяется и далее как «рефрен», завершающий некоторые «строфы» «Слова».

Описывается движение русского войска по степи под тенью солнечного затмения, а ночью — среди зловещих криков зверей и птиц. Одновременно идет спешное движение половцев к Дону «неготовами дорогами»: «крычат телегы полунощи, рци, лебеди роспужени». Изобразив зловещие знамения степи, поэт восклицает: «О Русская земле! уже за шеломянем еси» (шеломя — пограничный курган). Это — тоже повторяющийся «рефрен». Долгая ночь, мглистое утро: «Русичи великая поля червлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю славы».

Первое столкновение с половцами «с зарания в пяток» увенчивается победой русских над «погаными полками» и богатой добычей (красавицы-девки, золото, шелковые ткани, драгоценная одежда); ночь после боя с чутким сном и смутной тревогой за будущее: «дремлет в поле Ольгово хороброе гнездо. Далече залетело! Не было оно обиде порождено, ни соколу, ни кречету, ни тебе, чръный ворон, поганый Половчине! Гзак бежит серым влъком, Кончак ему след правит к Дону Великому».

На другой день с утра вся природа исполнена мрачных предвестий: надвигаются с моря черные тучи, сверкает синяя молния… Вот уже ветры, внуки Стрибога, повеяли с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. На реке Каяле бесчисленные половцы с кликом обступили храброе войско Игоря со всех сторон, а против них поля перегородили червленые русские щиты. Беззаветный героизм русских поэт сосредоточил в образе князя Всеволода: «Ярый тур Всеволод! Стоишь ты впереди, брызжешь на воинов стрелами, гремишь по шлемам мечами булатными, куда ты, тур, ни поскачешь, своим золотым шлемом посвечивая, там лежат поганые головы Половецкие…» и т. д.

Яркая современность вызывает в поэте воспоминания об отдаленном прошлом, о событиях вековой давности. Возникает образ деда современных героев, Олега Святославича, который мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял, почему он и назван в «Слове» «Гориславличем». «Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погыбашеть жизнь Даждьбожа внука (т. е. достояние русского народа), в княжих крамолах веци человеком скратишась. Тогда по Русской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче»… и т. д. Но и в те времена не слыхано о таком бое, как этот. «С зараниа до вечера, с вечера до света летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя в поле незнаеме среди земли Половецкыи. Черъна земля под копыты костьмы была посеяна, а кровию польяна, тугою (горем) взыдоша по Русской земли».

Звуки боя как бы долетают до самого поэта: «что ми шумить, что ми звенить далече рано перед зорями? Игорь плъкы заворачает, жаль бо ему мила брата Всеволода». На третий день к полдню пали знамена Игоревы. Тут братья разлучились на берегу быстрой Каялы; тут недостало кровавого вина, тут кончили пир храбрые русские, сватов напоили и сами полегли за землю Русскую.

Тяжесть поражения на Каяле поэт ставит в связь с признаками распада прежних феодальных отношений. «Невеселую годину» эту он олицетворяет в образе «Девы-Обиды», которая плеском своих лебединых крыльев «на синем море у Дону» будит воспоминание о прошедших счастливых временах. Княжеские усобицы прекратили борьбу с «погаными» за Русскую землю. Князья-братья стали говорить друг другу: «се мое, а то мое же!» «про малое — се великое», «а погании с всех стран прихождаху с победами на землю Русскую». Но случившееся непоправимо: «О, далече зайде сокол, птиць бья — к морю, а Игорева храброго пълку не кресити» (последняя фраза и далее служит «рефреном»). В олицетворениях и символах изображается печаль, разлившаяся по Русской земле.

Эта печаль тем сильнее, что еще недавно Русь торжествовала над половцами. Припоминается прошлогодняя блестящая победа великого князя Святослава Киевского, который самого хана «Кобяка из луку моря от железных великих плъков Половецкых, яко вихрь выторже». Победа эта усугубляет тяжесть поражения Игоря. Все страны осуждают его: «ту Немци и Венедици, ту Греци и Морава поют славу Святославлю, кають князя Игоря». А князь Игорь превратился в пленника-раба: «выседе из седла злата, а в седло кощиево. Уныша бо градом забралы, а веселие пониче»…

Вторая часть «Слова» посвящена великому князю Святославу как сюзерену княжеской Руси, блюстителю Русской земли. В образе его поэт сосредоточивает свои гражданские помыслы о благе родины, вызванные впечатлением от поражения Игоря.

Еще не осведомленный о несчастии, Святослав видит в своем тереме на Киевских горах сон, сулящий недоброе. Его будто бы покрывали черной шелковой тканью, поили вином с отравой, сыпали на грудь жемчуг (символ слез) колчанами поганых; доски на тереме оказались «без кнеса», всю ночь граяли вороны и т. д. Бояре толкуют Святославу сон как поражение на Каяле, повлекшее новые набеги и торжество врагов. «Тогда великий Святослав изрони злато слово с слезами смешено». Как старший в княжеской братье, обращает он к Игорю и Всеволоду слова жгучего укора за поспешность их предприятия против половцев и самонадеянность в погоне за славой. Он отдает должное их безмерной храбрости, но тем больнее чувствует их пренебрежение его великокняжеским авторитетом: «се ли створисте моей сребреней седине!». Но горечь поражения не погасила дух Святослава, он оправляется и молодеет: «А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли сокол в мытех бывает (меняет оперение), высоко птиц възбивает, не даст гнезда своего в обиду. Нъ се зло — княже ми непособие!»…

Далее как бы из уст Святослава идут обращения во все стороны Руси со словами пламенного призыва князей «поблюсти» золотой стол киевский, «выступить за обиду сего времени», «за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святославлича». В этих воззваниях к современным русским князьям даны им меткие, поэтически гиперболизированные характеристики. Особенной мощью и независимостью наделены здесь владимиро-суздальский князь Всеволод, забывший у себя на севере о золотом отчем престоле киевском, и князь галицкий Ярослав (отец жены Игоря), занятый своей властью на Карпатах и по Дунаю. Нет надежды только на полоцких князей, недружных и ослабевших силами. В негодующем обращении к ним припоминаются их прежние герои и особенно дед полоцких князей, Всеслав, некогда воспетый Бояном. Подвиги Всеслава представлены здесь в образах роскошной символики.

На призыв, обращенный к князьям, отклика с их стороны не показано в «Слове». Русской земле остаются лишь воспоминания о славном прошлом, о безвозвратных временах «старого Владимира», потомки которого теперь идут врозь: «знамена их стягов веют в разные стороны»…

Основной темой третьей части «Слова» является бегство Игоря из половецкого плена. Изображение самого бегства предваряется «плачем» Ярославны. Одинокая, плачет она на стене Путивля, заклиная Ветер, Днепр и Солнце пощадить и вернуть к ней супруга. Половчанин Овлур ночью привел князю коня; когда кони надорвались, Игорь поскакал горностаем, полетел соколом; Овлур побежал волком. Донец встретил Игоря приветом. Не так, как Стугна-река, утопившая некогда юношу Ростислава. Половецкие ханы, не догнав князя, советовались, не удержать ли в плену его сына, «опутав» красной девицей: «и рече Гзак к Кончакови: „аще его опутаеве красною девицею, ны нама будет сокольца, ни нама красны девице, то почнут наю птици бити в поле Половецком“». Вспоминается старинная припевка песнотворца Бояна: тяжко голове не на плечах и телу без головы, «Руской земли без Игоря». Но «солнце светится на небесе, Игорь князь в Руской земли». Вот, ко всеобщей радости, он уже едет по стогнам Киева. Слава князьям и дружине.