Иван Полуянов - Деревенские святцы Страница 71

Юровая — подготовка к переходу, сам переход на подледный промысел, нередко со сменой орудий лова, пород вылавливаемых рыб, в заново сколоченных артелях.

Снег лишь слегка замусорил траву, стерню полей — бывало, все равно именины порошам. Спозаранок сутолока в барских усадьбах где-нибудь под Кубенским, Криводиным, Перьевым. Кони грызут удила, псари снуют, разодетые в чекмени с галунами, за спиной медные рога.

Сегодня одного зайчишку да возьми с гону в почин отъезжего поля!

Дотемна трубили на лугах, на пажитях рога, рыдали, заливались пущенные по зверю своры гончих и борзых. «Рубль бежит, сто догоняет, а как пятьсот споткнется, неоценимый убьется», — высмеивала деревня барские забавы.

Добытчики пушнины дни считали, когда пороши углубят снег, чтобы открыть промысел капканами. С половины сентября они «лесуют»: сначала по боровой дичи, потом с ружьем и лайкой по белке, кунице, выдре.

Жердочки, слопцы, шатры, кулемы, силья — немудряще был вооружен охотник, да что ни снасть, опытом тысячелетий проверена, и на тропах — потомственные таежники. Более 5 миллионов одних рябчиков ежегодно поставляли Север, Сибирь, богатые лесами губернии. Дичь водилась отменная: не случайно герб Пинеги украшали изображения рябчиков.

Ладно, рябчики на городском гербе, но городской трактир без рябчиков в сметане — помилуйте, кто бы поверил!

Полузимье… «Синичка — воробью сестричка». «.Синичка пищит — зиму вещит».

Бледные, как со страху перед морозами, щеки, желтый на пуху жакет, черная шапочка, черный галстук — не забыли ее? Напомнит вертячка треньканьем у крыльца:

— Зинькин-день! Зинькин-день!

Вывесь птичью столовую, и ты себе доставишь удовольствие, и воздашь должное обычаю дедов-прадедов, который свидетельствует о нравах, характере народа красноречивей, чем что-либо другое.

Большие потери несут маленькие зимовщики от холода, бескормицы. Нужда прибивает зимогоров к городам, к селам искать у людей участия.

«Невеличка птичка-синичка, и та свой праздник помнит», — говорилось в деревенских святцах.

За синицу ручаемся, за другую сторону с ответом затруднимся. Встарь осенью выставлялись дуплянки, глиняные, из лык плетенные птичьи домики, потом уж стали весной их развешивать с Благовещенья. Характерная черточка спада вековых обычаев. Искусственные гнезда зимой оделяли птах приютом. В обветренных, мытых дождями этих поделках весной охотнее поселялись скворцы, горихвостки, мухоловки, нежели в только что выставленных. Так что был резон проводить «день птиц» глубокой осенью.

13 ноября — Стихий, Амплий, Урван, Наркисс, Аристовул, Епимах, Аппелий.

Имена эти давались преимущественно инокам при пострижении в монахи. В переводе с греческого Стахий — значит «колос», Амплий по латыни — «большой», «широкий», Урван — «вежливый» и т. д. В обителях, с древности средоточиях учености, просвещения, много занимались переводами, составляли книги, обобщавшие опыт природопользования. Крупные монастыри сами были образцовыми хозяйствами, подобно Соловкам.

В устных календарях — шахмач. Год году рознь. Шаги осени не совпадают с численником. Лед окреп, тогда на Ваге, других притоках Двины проводился обряд «шахмача» на преддверие подледного лова.

Рыбацкие артели собирались из 20–30 человек при строжайшем порядке, при неукоснительном подчинении старшему — «еровщику». Каждый приставлен от него к месту: «долбарь» — пробивай во льду проруби, «лямочник» — тяни веревками невод подо льдом. В артели применялся условный язык: изба звалась «теплухой», ворона — «курицей», озеро — «лужей», заяц — «лесным барашком». Нарушить принятый язык, затеять ссору, уху пересолить — еровщик накажет провинившихся вицей!

Перед первым забросом разрезанный кусками хлеб бросали в мотню невода, проволакивали невод подо льдом и куски-шахмачи съедали. Крупная рыба первой тони продавалась — на свечу в церкви.

14 ноября — Кузьма-Демьян и Ульяна.

В устных календарях — кузьминки, встреча зимы, праздника девичества, курячьи именины.

«Кузьма-Демьян — отверди воды».

К Козьме-Демьяну кутья на столе, огурцы и квас, овсяная каша, кислая капуста. Где храмы, престолы великим бессребреникам, там гулянье шире, хмельней. Не косись, седая старина, «у наших ворот всегда хоровод»!

Смех и веселье: кочет в горшке один, на вечерние парней, девок — по ложке варева не достанется. Добавляли гусей, утей, с пивом жбаны, из подпола сметану. В части районов средней Руси, допустим у ярославцев, молодежь колядовала, словно в святки, встретить бы зиму за богатым угощеньем.

Пусть покажется навязчивым, смотрите, сколько всего устные численники посвящали упорядочиванию досуга молодежи. С доверием к ней, без вмешательства в ее законные права.

Нагрянул праздник — расцветала деревня по белому снежку сарафанами, полушалками. Наигрыши гармоней, девичьи припевки:

Милый во двери ступает,Свои кудри бережетМы с подружкой рассмеялисьКого надо, тот идет.

Раздавались и такие признания:

то ты, белая береза,Не рублю, а падаешь?Паренек, бесстыжа рожа,Не люблю, а сватаешь.

С голоса певуний попадало тятям-мамушкам на раздумья, на суды-пересуды у колодцев, мол, соседи-то девку насильно замуж выпихивают. Чего там, нынче — праздник девичества и смотрины невест. «Не отпятится Ульяна от Кузьмы-Демьяна» — присловье вековечное, к неделям свадебным примкнутое.

В деревенских календарях бессребреники и чудотворцы Косма и Дамиан покровители ремесел, почет мастерам огня и металла. О собственном положении говаривали деревенские умельцы: «У кузнеца рука легка, была бы шея крепка». «Не кует железа молот, кует кузнецов голод».

Таинственность окружала кузни. Чад, пламя, вздохи мехов и звон наковальни, искры под закоптелые стропила — чем не «преисподняя»?

Кузьма-Демьян славянских сказаний рисовался в совершенно другом свете. Он и учитель земледельца, и обеспечивает пахарей сошниками, ралами, а коли на ниве сам Спас-Христос за плугом, Матерь Божия снедать Сыну носит, то апостол Петр с Кузьмой-Демьяном всегда на поле при Господе.

Привелось раз Кузьме-Демьяну самому напахать: богатырь могутной, смирив змея-дракона, в плуг его запряг. Понукал чудище железной рукой: эй, не вихляй, прямей тяни борозду. Полно тебе полымем беспутно пыхать, послужи на славу Святой Руси. Взметал земелюшку чудо-оратай и у Черного моря отпустил змея: с запалу пил тот, пил соленую воду — лопнул, православные!

Столетиями защитные сооружения по Приднепровью, оберегавшие от набегов кочевников, назывались Змеиными Валами, где чудо-пахарь робил…

Оттого Кузьма и Демьян бессребреники, что, подобно пастухам Флору с Лавром, отвергали мзду за труды. Некому с ними, бескорыстниками, сравниться, кроме калик перехожих, сказочников-бахарей. Народным сказителям, говорят, покровительствовала святая двоица.

На Севере как нигде долго сохранялись традиции словотворчества. В избах Пинеги, Беломорья, за Каргополем жили былины, песни, сказки, причеты. Скажем, от Марфы Крюковой из Зимней Золотицы удалось записать 80 000 стихотворных строк. Былины звучали в тундре, среди ненцев, и это было еще в 30-е годы XX века.

Память! Сколько в человеке памяти, столько в нем и человека, — мудрые слова кем-то сказаны.

Устные календари, живописуя течение осени, изрекали: «Из Кузьмы-Демьяновой кузницы мороз с горна идет», «на всю Русь ледяные цепи куются».

Примечайте, авось понадобится:

«Если Кузьма-Демьян с мостом, то Никола (19 декабря) с гвоздем».

«Что Кузьма закует, то Михаила (21 ноября) раскует».

Межа времен года, однако холод пока что обманчив. Дедушка-сентябрь обернется к внуку-ноябрю: опять развезло дороги в кисель, дождит и мочит. Взор на сыночка-декабря обратит месяц-полузимник, в одночасье погода переломилась: стужа, ветер-щеледуй.

Поимейте в виду, что «Демьянов путь — не путь, только зимы перепутье»!

15 ноября — Акиндин, Пигасий, Аффоний, Елпидифор, Анемподист…

«Пигасий солнце гасит, Акиндин разжигает овин» — из деревенских месяцесловов взято. Для обмолота снопов цепами ток гумен иногда заливали водой. На льду и чище, и молотить легче. Выходит, стужу мужик впрягал в работу, прилучись она ко поре, ко времени.

18 ноября — Галактион и Епистимия.

Галактион с Епистимией, супружеская пара, святые мученики раннего христианства (III век).

Встарь то-то раздолье ворожбе, невестам-славутницам советы: «О женихах, девки, молитесь». Прошенье к Галактиону доходчиво, в зимний мясоед поставят вас под венец.

Ох, разве о венце думушки, кому белый свет не мил и глаза от слез не просыхают! Рыдали гармоники, на улицах сплетались разудалые голоса: