Валерий Панюшкин - Код Горыныча Страница 8

Спекуляции по поводу этой сказки могут быть самые причудливые. На самом деле они не более чем спекуляции. Разгадки нет. Мне кажется, как только я пойму, что это за ноги и что там у этих ног с репкой, дедкой, бабкой, внучкой и сучкой на самом деле произошло, я пойму самое существо русской народной души, и разъясню для себя все извивы отечественной истории, и прозрею будущее отечества, и вообще смогу спокойно умереть.

Но тайна пятой ноги непознаваема. Я спрашивал фольклористов. Они тоже не знают. Иногда мне кажется, что архангельская бабушка (или дедушка), более ста лет назад рассказывавшая исследователю Харитонову свои уникальный и необъяснимый вариант сказки про репку, просто была пьяна или откровенно издевалась над городским чудаком в очочках, всерьез записывавшим сказки, которых даже дети не слушают внимательно. Может быть, так оно и было.

Но с тех пор вся жизнь наперекосяк.

Съеденная лошадь

Во многих русских сказках у лисы (или как вариант — у волка) появляется лошадь с телегой. Некоторые сказки даже не скрывают, что лошадь краденая, но из сказок не понятно, как именно собирается лиса лошадку использовать в хозяйстве. Пахать ли, перевозить ли какие товары — неизвестно. Покамест лиса просто радуется привалившему ей вдруг богатству и разъезжает на лошади по лесу, чтобы покрасоваться. Ей встречается заяц, просит покатать его, и лиса отвечает: «Садись, косой дурак», т. е. понимает, с кем имеет дело. Потом им встречается волк и тоже просит, чтобы его покатали. «Садись, серый вор», — отвечает лиса, демонстрируя трезвую оценку морально-нравственных качеств волка. Наконец, им встречается медведь, тоже просит покататься и получает ответ: «Садись, сиволапый». Лиса и по части достоинств медведя не питает никаких иллюзий.

Лошадь и телега, на которых звери катаются, всем хороши, только вот у телеги с самого начала надломлена оглобля. А когда на телегу взгромождается медведь, оглобля ломается и вовсе. Казалось бы, не беда: и новую оглоблю можно смастерить из любого подходящего деревца.

Вот лиса и просит медведя зайти в чащу и выломать оглоблю. Медведь ломает множество деревьев и через сколько-то времени притаскивает огромное бревно. Отставив сиволапого от столь серьезного дела, как модернизация основного средства производства (то бишь телеги), лиса отправляет в чащу волка. Но и серый вор приносит несоразмерно большое бревно. Надо ли говорить, что, когда лиса посылает за оглоблей зайца, косой дурак приносит прутик, годный разве только на то, чтобы пасти гусей.

Приходится лисе самой идти за деревом. Однако же, пока лиса в чаще трудится над модернизацией телеги, волк и медведь сжирают оставленную на их попечение лошадь. Надо отдать, им должное: они не просто съедают бедное животное. Пожирание лошади волк и медведь обустраивают как серьезный проект. Съев лошадиное мясо, серый вор и сиволапый мишка набивают лошадиную шкуру сеном, соломой и живыми воробьями. Со стороны могло бы показаться, что медведь и волк тоже участвуют в модернизации — таскают сено, собирают солому, ловят воробьев…

А лиса, вернувшись из чащи с оглоблей, поначалу даже радуется тем изменениям, которые претерпела лошадь. Лиса видит, что у лошади из гузна торчит сено, и радуется, что вот, дескать, какая у нее лошадь сытая. Отсутствию волка, медведя и примкнувшего к ним зайца лиса тоже скорее радуется. Она радуется, что исчезли незадачливые ее и ненадежные компаньоны.

Она прилаживает оглоблю к телеге, берет вожжи в лапы, торжественно хлопает вожжами по лошадиным бокам и кричит: «Ну!» От удара вожжами лошадиная шкура, мгновение назад походившая на живую лошадь, лопается, и воробьи, которыми чучело набито, разлетаются весело чирикая.

Во всей этой столь понятной для сердца русского истории, для меня все же крайне темной подробностью остаются воробьи. Можно предположить, что волк и медведь набивали лошадиную шкуру соломой и сеном, дабы оставить себе побольше времени на побег. Но зачем же нужно было ловить воробьев и набивать ими шкуру? История про съеденную и набитую воробьями лошадь появляется во многих русских сказках, частота повторения этого мотива свидетельствует о том, что мотив этот древний.

Неужели же и сто лет назад, и двести, и триста бессмысленная креативность была так же, как и теперь, востребована в среде серых воров и сиволапых медведей?

Бабкины слуги

Во многих русских сказках, не только волшебных, но даже и бытовых, действует персонаж по имени Яга (чаще Баба-яга). В мультиках и иллюстрациях для детских книжек Ягу принято изображать комической старухой в летающей ступе и с помелом в руках. На самом же деле Яга может быть вполне молодой и привлекательной женщиной, может выйти замуж и родить ребенка, может родить мышь или лягушку или целый выводок лягушек и мышей. А может, наоборот, быть совсем потусторонним чудовищем с костяной ногой, занимать весь объем своей избушки (каковое обстоятельство роднит избушку с гробом) и питаться исключительно человечиной.

Одно обстоятельство для всякой Яги во всякой русской сказке неизменно: Яга — волшебница. Волшебство в русской сказке никогда не осуществляется персонажем непосредственно, но всегда благодаря волшебным предметам и волшебным помощникам. Какой-нибудь Иван-царевич, какая-нибудь Василиса Премудрая и даже Кощей Бессмертный — все получают волшебные предметы и волшебных помощников в награду за службу, в благодарность за добрые дела или посредством интриг. И только Баба-яга владеет волшебными предметами изначально.

Насколько я знаю, ни в одной сказке не говорится, откуда Яга получила все эти путеводные клубочки и летающие ступы. Ни в одной сказке не говорится, с каких пор и на каких условиях служат Бабе-яге всевозможные гуси-лебеди, дикие собаки, подколодные змеи, черные вороны и зачарованные деревья. Волк, ястреб и щука, необходимые для добывания из яйца Кощеевой смерти, служат Ивану-царевичу каждый по одному разу и за то, что царевич сохранил каждому из них жизнь. Волшебный конь у Кощея в рабстве, он служит, потому что Кощей взял коня в бою, и до тех пор, пока какой-нибудь богатырь в бою же коня не отберет. Про слуг Бабы-яги ничего подобного сказать нельзя: они всегда ей служили, их служба никогда не кончится, они не получают за службу никакой награды, невозможно вспомнить никакого благодеяния, которое слуги отрабатывают, невозможно представить себе никакого подвига, за который Баба-яга отпустила бы слуг своих на свободу, и неизвестно вообще, хотят ли слуги награды или свободы. Они просто служат. Так было всегда. И так, по мнению Бабы-яги, всегда должно быть.

Однако же во множестве русских сказок наступает особенный день. Какой-нибудь царевич или какая-нибудь девушка идут к Бабе-яге выручать, соответственно, невесту или братца. Проходя через зачарованную рощу, окружающую избушку на курьих ножках, девушка подвязывает зачарованные березки лентами из своих кос. Поравнявшись с охраняющими избушку дикими собаками, царевич кормит собак мясом.

Потом обыкновенно следуют переговоры с Ягой. Яга обещает царевичу отпустить невесту (а девушке обещает отпустить братца) в обмен на службу. Яга уверена, что, сделав условленную работу, царевич с невестой или девушка с братцем не смогут уйти домой — их не пропустят дикие собаки и зачарованная роща. Яга рассчитывает съесть царевича, невесту, девушку, братца, да еще и попользоваться их умением мыть что-нибудь, убирать в избушке или что-нибудь мастерить.

Однако же дикие собаки и зачарованные деревья предают Ягу. Пропускают царевича, помогают бежать девушке. На упреки Яги коррумпированные деревья отвечают «Мы 300 лет тебе служим, ты ни разу не подвязала нас даже веревочкой, а девица подвязала лентами». А собаки отвечают: «Мы триста лет тебе служим, ты ни разу не дала нам даже сухой косточки, а царевич дал мяса».

Выясняется, что верность необязательна, поскольку отношения Яги со слугами не регулировались никаким договором, не являлись никакой благодарностью и не предполагали никакой заранее оговоренной награды.

И слугам даже не стыдно, что они предали хозяйку.

Лестница в небо

Если в черта русская сказка как-то еще с грехом пополам верит, путая впрочем, все мировое зло с мелкой болотной нечистью, то в Бога русская сказка не верит вовсе. Не верит ни в бессмертие души, ни в вечную жизнь, ни в обетованные небеса, ни в блаженство праведников. Ко всему вышеперечисленному русская сказка относится с таким богохульным цинизмом, которого даже в самые безбожные советские годы редкий достигал выпестованный комсомолом атеист. Небеса, рай в русской сказке не то что глухи или несправедливы, а просто нету, на взгляд русской сказки, никакого рая, а если и есть рай, то не для людей.