Литература для нервных - Вера Владимировна Калмыкова Страница 13

class="p1">Вот некоторые характеристики исходной творческой «отметки»: «движение в душе» (Достоевский), «поэтическая идея» (Грильпарцер), «какие-то идеалы» (Римский-Корсаков), «первичное переживание» (у Моцарта), «общее движение» (Роден), «творческая концепция» (Белинский), «поэтическое состояние» (Валери), «некоторое лекало» (Эртель), «образ во всем его протяжении» (Бетховен), «картина» (Теодор Руссо), «звук темы» (Андрей Белый) и т. п. Эти исходные творческие импульсы выступают в различных сочетаниях и сопровождаются такой, к примеру, дополнительной информацией: «неделимое, органическое» (Вундт), «мелодическая ткань всего произведения» (Римский-Корсаков), «нерасчлененное ощущение мира» (Валери), «идеальное понятие, которое еще не борется с необходимостью осуществиться» (Т. Рибо), «тональность без мелодии и ритма» (Андрей Белый), «кружатся в душе ощущения, как снежинки во время метели» (Тургенев), «вижу весь круг своей бесконечной работы» (Н. Ге), «пришедшее издалека» (Пикассо), «смутная, но могучая общая целостная идея» (Шиллер) и т. п., причем «смутное», «нечто самостоятельное», «целое» – характеристики эти повторяются бесчисленное множество раз.

Ахматова дала точное описание творческого процесса от замысла до начала осознанной работы с текстом:

Бывает так: какая-то истома;

В ушах не умолкает бой часов;

Вдали раскат стихающего грома.

Неузнанных и пленных голосов

Мне чудятся и жалобы и стоны,

Сужается какой-то тайный круг,

Но в этой бездне шепотов и звонов

Встает один, все победивший звук.

Так вкруг него непоправимо тихо,

Что слышно, как в лесу растет трава,

Как по земле идет с котомкой лихо…

Но вот уже послышались слова

И легких рифм сигнальные звоночки, —

Тогда я начинаю понимать,

И просто продиктованные строчки

Ложатся в белоснежную тетрадь.

Сначала появляется предчувствие целого – иррациональная доминантна. Потом вокруг нее нарастают тональные нюансы. Из их множества рождается главенствующее звуковое начало (вспомним, что поэзия родилась из того, что пелось). Потом приходят конкретные слова, приносящие будущему творцу понимание, что это будут за стихи. На вопрос, сложно ли писать стихи, Ахматова отвечала – ничего сложного, когда диктуют. В начале работы над «Поэмой без героя» она настолько уставала от бесконечного шума в ушах, что, едва он начинал раздаваться, тут же бросалась стирать белье и топить печь, только бы его заглушить. Поэма мучила ее физически.

Этап рационализации, т. е. обработки, записывания первоначального импульса, тоже не вполне рационален. Любой квалифицированный психолог объяснит, что между мыслью, бродящей в голове, и той же мыслью, выраженной на бумаге, огромное различие: слова, т. е. материя, способны вносить существенные коррективы. Задумав некоторую схему художественного характера, писатель на практике сталкивается с тем, что в процессе проработки первоначальный контур меняется. Произведение как будто пишет себя само, герои ведут себя весьма своенравно, как если были бы живыми людьми…

Под замыслом также можно понимать и осознанную концепцию, когда автор уже понимает, что намеревается передать читателю. На этом этапе писатель уже может сказать: «я хочу, чтобы мой герой…» и обсудить это со своими друзьями, единомышленниками, корреспондентами. Поэтому возможно распространенное выражение «делиться замыслами».

Чаще всего во втором значении термин и используется. Практически изучение замысла сводится все к тому же вопросу: «Что хотел сказать своим произведением автор?» – и к ответу на него. Однако этот ответ предполагает скорее анализ авторской художественной идеи, чем замысла.

Вот, например, история замысла «Горя от ума». Сам Грибоедов писал: «Первое начертание этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь в суетном наряде, в который я принужден был облечь его». Осознанно Грибоедов желал создать торжественное произведение, исполненное героического пафоса. Оно должно было быть связано с событиями 1812 г., и в нем должна была звучать патриотическая тема.

Друг Грибоедова Степан Бегичев указывал: «План этой комедии был сделан у него еще в Петербурге 1816 г. и даже написаны были несколько сцен; но не знаю, в Персии или в Грузии, Грибоедов во многом изменил его и уничтожил некоторые действующие лица, и между прочим, жену Фамусова, сентиментальную модницу и аристократку московскую… и вместе с этим выкинуты и написанные уже сцены». Видно, что подробности содержания комедии и форма пьесы определились у Грибоедова не сразу. Его собственное сообщение о раннем замысле существенно отличается от свидетельства Бегичева.

В последующие три года Грибоедов обдумывал комедию, периодически начинал писать ее, вводил новые сцены и уничтожал прежние, читал отрывки знакомым. И вдруг в сентябре 1820 г. он увидел вещий сон. Вот что рассказал сам Грибоедов в письме к неизвестной нам даме:

Вхожу в дом, в нем праздничный вечер; я в этом доме не бывал прежде. Хозяин и хозяйка. Поль с женою меня принимают в двери. Пробегаю первый зал и еще несколько других. Везде освещение; то тесно между людьми, то просторно. Попадаются многие лица, одно как будто моего дяди, другие тоже знакомые, дохожу до последней комнаты, толпа народу, кто за ужином, кто за разговором, мы там тоже сидели в углу, наклонившись к кому-то, шептали <…> Необыкновенно приятное чувство и не новое, а по воспоминанию мелькнуло во мне, я повернулся и еще куда-то пошел, где-то был, воротился; вы из той же комнаты выходите ко мне навстречу. Первое ваше слово: «Вы ли это, А. С.? Как переменились. Узнать нельзя. Пойдемте со мной», увлекли далеко от посторонних в уединенную, длинную боковую комнату, к широкому окошку, головой прислонились к моей щеке, щека у меня разгорелась, и подивитесь! вам труда стоило, нагибались, чтобы коснуться моего лица, а я, кажется, всегда был выше вас гораздо. Но во сне величины искажаются, а все это сон, не забудьте… Тут вы долго ко мне приставали с расспросами, написал ли я что-нибудь для вас? Вынудили у меня признание, что я давно отшатнулся, отложился от всякого письма, охоты нет, ума нет – вы досадовали. – Дайте мне обещание, что напишете. – Что же вам угодно? – Сами знаете. – Когда же должно быть готово? – Через год непременно. – Обязываюсь. – Через год, клятву дайте… – И я дал ее с трепетом. В эту минуту малорослый человек в близком от нас расстоянии, но которого я, давно слепой, не довидел, внятно произнес эти слова: лень губит всякий талант. А вы обернитесь к человеку: посмотрите, кто здесь?.. Он поднял голову, ахнул, с визгом бросился мне на шею, дружески меня душит… Катенин!.. Я пробудился… Хотелось опять позабыться тем же приятным сном. Не мог. Встав, вышел освежиться. Чудное небо! Нигде звезды не светят так ярко, как в этой скучной Персии! Муэдзин с высоты минара звонким голосом возвещал ранний час молитвы (пополуночи), ему вторили, со всех мечетей, наконец, ветер подул сильнее, ночная стужа развеяла мое беспамятство, затеплил свечку в моей храмине, сажусь писать и живо помню