Сергей Нечаев - Александр I. Самый загадочный император России Страница 14

По мнению историка А.К. Дживелегова, Александру "нужно было усыпить малейшие подозрения Наполеона", и он "решил не останавливаться для этого ни перед чем, даже перед унижениями". Но при этом его "ненависть к Наполеону не утратила ни силы, ни остроты, но он сумел ее скрыть".

Естественно, Тильзитский мир был очень неприветливо встречен в России, можно даже сказать — с негодованием. Русскому обществу он показался национальным унижением и изменой по отношению к своим союзникам. Недаром же и многие русские политические деятели, и прусские диплома ты находили поведение Александра "предательским".

Как следствие Александр I сразу же по возвращении домой почувствовал перемену в отношении к нему столичной аристократии. В отношениях последней было много предупредительности, придворной вежливости, но зато отсутствовали доверие и чувства симпатии к государю. В столице на сентиментальную душу монарха явно повеяло холодом, в особенности когда его недавние друзья, бывшие члены "Негласного комитета", открыто или тайно начали выражать ему свое неудовольствие по поводу Тильзитского мира.

При первой же встрече преданный Александру Н.Н. Новосильцев попросил об отставке, указывая, что новая политическая система противна его убеждениям. При этом он сказал:

— Государь, я должен вам напомнить о судьбе вашего отца.

Вскоре в "долгосрочный отпуск" ушел и В.П. Кочубей.

Конечно же Александр знал о настроениях в обществе. Как отмечает А.Н. Архангельский, "едва ли не впервые он смотрел на вещи трезво и горько. Более того: именно после Тильзита он добровольно понес крест всеобщего недовольства". И, что характерно, "страшным для него было не поражение как таковое, даже не унизительность условий предстоящего мира; страшным был крах задуманного исторического сюжета, в жертву которому было принесено все: экономика России, жизни сотен тысяч русских солдат, карьера "молодых друзей", здравый смысл. Вопреки осторожным советам окружения, царь в 1805-м сам встал во главе войск, ибо это ему принадлежала идея преображения европейской истории на путях либеральной монархии; это он блистающим всадником должен был явиться на поле брани и повергнуть в прах антихристова посланника. Теперь же приходилось не только склонять голову перед сильным врагом, но и отрекаться от своего собственного метафизического призвания. По крайней мере — на время изменить ему".

К сожалению, реальное положение дел требовало от Александра сохранения мира любой ценой. В одном из писем к сестре он написал:

"Бонапарт думает, что я дурак, но хорошо смеется тот, кто смеется последний".

Очевидно, что Александр I не сдался. Однако новая международная обстановка требовала новых людей, а посему ненавидевший Наполеона барон А.Я. Будберг был сменен на посту министра иностранных дел более покладистым графом Н.П. Румянцевым, а личных друзей императора заменил М.М. Сперанский, открыто высказывавший свою симпатию Франции. Военным же министром вместо графа С.К. Вязьмитинова стал граф А.А. Аракчеев.

Историк С.П. Мельгунов характеризует значение Тильзитского соглашения так:

"Французский историк Вандаль так охарактеризовал значение Тильзита: это "искренняя попытка к кратковременному союзу на почве взаимного обольщения". Трудно, конечно, сказать, насколько искренен был Александр в своем обольщении Наполеоном; насколько искренен был он, когда говорил Савари: "Ни к кому я не чувствовал такого предубеждения, как к нему (т. е. Наполеону), но после беседы… оно рассеялось, как сон". Может быть, здесь сказывалось то "в высшей степени рассчитанное притворство", <…> которое в области дипломатии у Александра доходило до виртуозности. В этом, по-видимому, солидарны все современники".

Развитие русско-французских отношений после Тильзитского мира не могло не отразиться на отношениях России и Швеции. Положение последней стало крайне затруднительным, ибо страна управлялась крайне своенравным и недальновидным королем Густавом IV Адольфом. Кроме того, она очутилась теперь между двух огней: Франции с Россией — с одной стороны, и Англии — с другой. И королю предстоял непростой выбор, ибо политика нейтралитета была теперь невозможна.

В результате Густав IV Адольф выбрал Англию, помогавшую Швеции денежными субсидиями, и это стало главной причиной войны его страны с Россией.

Впрочем, с русской стороны была и другая причина, и ее четко обозначает Н.И. Греч в своей книге "Записки о моей жизни":

"На войну со Швецией надобно смотреть с иной стороны. Правительство наше имело к России обязанности обеспечить северо-западную ее границу. Владения Швеции начинались в небольшом отдалении от Петербурга. Крепости ее владычествовали над северными берегами Финского залива. Финляндия, огромная гранитная стена, давила плоскую Ингерманландию[6]".

По сути, красноречивее описать господствовавшие тогда настроения невозможно.

В результате в начале февраля 1808 года русские войска вторглись в Финляндию, принадлежавшую тогда Швеции, а 9 (21) февраля была объявлена война. Вслед за этим русские войска под командованием генерала Ф.Ф. Буксгевдена вторглись в Финляндию. Потом русские быстро заняли Гельсингфорс (нынешние Хельсинки), осадили Свеаборг, взяли Аландские острова и Готланд. В результате шведская армия была вытеснена на север Финляндии, и шведский король заключил с генералом Буксгевденом перемирие, но оно не было утверждено Александром.

В декабре 1808 года Буксгевдена сменил генерал фон Кнорринг. 1 (13) марта 1809 года Густав IV Адольф был свегнут, а русские войска развернули новое наступление, переправились через Ботнический залив. В конечном итоге Швеция была вынуждена просить мира, и он был подписан 5 (17) сентября 1809 года в городе Фридрихсгаме. Согласно этому договору, к России отошли вся Финляндия (на правах Великого княжества) и Аландские острова, а Швеция, потеряв статус великой державы, обязалась разорвать отношения с Англией и присоединиться к Континентальной блокаде.

Первым генерал-губернатором Финляндии был назначен герой этой войны М.Б. Барклай-де-Толли, а потом, уже в 1810 году, он стал военным министром России.

6. КРИЗИС СОЮЗА С НАПОЛЕОНОМ

Тот, кто имеет союзников, уже не вполне независим.

А в сентябре 1808 года Александр еще раз встретился с Наполеоном — на этот раз в саксонском городе Эрфурте. И там 30 сентября (12 октября) 1808 года была подписана секретная конвенция, согласно которой Наполеон согласился на присоединение к Российской империи Финляндии, Молдавии и Валахии, а император Александр I — на признание Жозефа Бонапарта, старшего брата Наполеона, королем Испании (на троне в Неаполе его сменил маршал Мюрат, женившийся на одной из сестер Наполеона). Кроме того, Россия вновь обязалась помогать своему "союзнику" в его предстоящей войне с Австрией.

Тем не менее свидетели Эрфуртской встречи двух императоров заметили, что, несмотря на внешние изъявления взаимной дружбы, между великими монархами уже не было никакой искренности. И стало понятно, что Александр не простил былых обид, а властолюбие Наполеона так и не смогло свыкнуться с мыслью, что для успеха своих замыслов ему необходимо согласие русского императора. Но тогда время для окончательного разрыва между этими могучими соперниками еще не настало.

С российской стороны помимо самого Александра в Эрфурт приехали министр иностранных дел граф Н.П. Румянцев, обер-гофмаршал граф Н.А. Толстой, посол во Франции граф П.А. Толстой, князья П.М. Волконский, П.Г. Гагарин и В.С. Трубецкой, а также М.М. Сперанский и многие другие.

В своих "Мемуарах" Талейран так пишет о планах Наполеона:

"Будучи невысокого мнения о талантах и характере императора Александра, он надеялся на успех. Он предполагал сначала запугать его, а затем воздействовать одновременно на его тщеславие и честолюбие".

В Эрфурте Талейран, начавший уже "отделять свою судьбу от судьбы Наполеона", встретился с Александром и заявил ему:

— Государь, для чего вы приехали сюда? Вам надлежит спасти Европу, и вы в этом преуспеете, если только будете противостоять Наполеону. Французы — цивилизованный народ, а их правитель — нет. Правитель России цивилизован, а народ — нет. Значит, русский государь должен быть союзником французского народа.

Следует заметить, что Александру Талейран был крайне несимпатичен. Дело в том, что он всю жизнь не мог простить французскому министру иностранных дел ту самую ноту, в которой намекалось на соучастие Александра в убийстве его отца Павла I. По этой причине подобные речи ближайшего советника Наполеона показались Александру удивительными и даже подозрительными. Конечно же он не поверил ни одному его слову.