Юрий Липовский - Самоцветное ожерелье Гоби Страница 15

— Предвижу, что в последний полный 12-летний цикл уходящего века (1984–1995 гг.) на человечество обрушатся катастрофы — землетрясения, расколы земной коры, засуха, а загрязнение почвы, воды, воздуха приведет к деградации и вымиранию всего живого. Роковые годы — год красного тигра (1986) и желтого дракона (1988), а в 1993–1995 гг. мы окажемся в сфере влияния созвездия Водолея, которое означает хаос. Именно в годы влияния Водолея, если не произойдет всеобщего прозрения и одухотворенности, на рубеже 2000 года наступит конец Света.

— И что же, всему конец?

— Погибнет очередная земная цивилизация, просуществовавшая 6 тысяч лет. Но останется Высший разум, останутся иерархи земного астрала и наши души. Они вернутся в своем перерождении на Землю, очищенную от хаоса и зла, и снова воцарится жизнь! И новые, более одухотворенные, люди построят новую цивилизацию, более совершенную и свободную от злого начала! Я же Вам говорю — жизнь вечна! Однако пора заканчивать наш хурал, — махнул рукой старик и стал укладываться на свое ложе.

Мы с Биллом улеглись рядом на полу, забравшись с головой в спальные мешки. Вскоре Билл уже спал крепким сном, и только старик беспокойно ворочался в темноте.

В открытое дымовое отверстие юрты — тоно — струился зыбкий серебристый свет. Спать не хотелось. Я встал и, осторожно ступая, пошел к выходу. Толкнув рукой легкую, тут же захлопнувшуюся деревянную дверь, я вышел в пустыню. В лицо пахнуло свежим ночным воздухом.

Ночь была светлая. Над головой в иссиня-черном, усеянном звездами небе, словно серебряная чаша, висела луна. Мертвая каменистая земля, казалось, ожила, она мерцала, впитав в себя этот волшебный лунный свет. Тишина вокруг стояла такая, что каждый мой шаг по хрустящей посеребренной земле гулко отдавался в ушах. Я сел возле юрты, прижавшись спиной к ее теплой, войлочной стене, и стал наблюдать за блестящей россыпью Млечного Пути.

В тишине послышался скрип двери — кто-то вышел из юрты. Постояв немного на месте, человек медленно двинулся ко мне и, кряхтя, опустился рядом. Это был Лубсан.

Некоторое время мы сидели молча. Потом старик вынул свою длинную трубку и стал набивать ее табаком.

— Дза! — наконец, вымолвил он, неторопливо раскуривая трубку. — Зачем не спишь, орос? Вон, американ твой спит с посвистом, как тарбаган. Поди видит сейчас во сне свою Америку с ее огромными домами, заслонившими от людей небо. А что видишь ты сейчас, орос?

— Большую Медведицу, Лубсан-гуай. А что Вам не спится?

— Э-э! Мое дело стариковское. Кости не дают спать — скулят от прожитых лет. Но больше натерпелась и болит душа! — и старик легонько ударил себя иссохшей рукой в грудь.

По-прежнему полыхали, кружились звезды, сталкивались между собой в неистовой шаманской пляске и опадали сине-зеленым волшебным дождем. Вот одна звезда, полыхнув ярким светом, стремительно понеслась вниз и истаяла на горизонте, где темнела гряда Эрдэнэ-Цогт.

— Дза! Скоро отправлюсь в свой последний скалистый приют — звезда мне указала его, — хрипло промолвил старик, вглядываясь в черную даль.

— Живите долго, Лубсан-гуай!

— Зачем? Мой земной круг должен вот-вот замкнуться, душа покинет бренное тело и переселится во что-то другое, что уготовила мне моя карма.

— А Вы знаете свою карму, Лубсан-гуай?

— Да, знаю. Я прожил эту жизнь не впустую, я следовал заповедям буддизма, занимался самоусовершенствованием души и добрыми деяниями. Тебя интересует, что я делал, орос? Слушай и запоминай. Я годами наблюдал за положением и движением небесных тел, составлял лунные календари для наших аратов. Даже пася скот, я думал о звездах, производил в уме математические расчеты, определял по небесным телам стороны света, время, погоду, место будущей кочевки и многое другое. По звездам я могу определять судьбы, а твои драгоценные камни использовать для связи с астральным миром. По ним я могу рассказать о прошлом и предсказать будущее. Годами по крупицам я собирал эти знания, накопленные опытом наших предков, но все эти знания приходилось скрывать от людей, чтобы избежать преследования за шаманство. Я уединился в Гоби, где мне никто не мешал и ничто не угрожало. А сейчас, когда мой круг должен замкнуться, жаль одного: все мои знания, весь мой многолетний опыт уйдут вместе со мной и ничего не останется людям. Кому теперь все это нужно, Юра?

Он впервые назвал меня по имени вместо обычного холодного «орос». И я почувствовал, что лед отчуждения, который многие дни сковывал старика, начал таять и начала приоткрываться мудрая и добрая душа этого гобийского отшельника. Я понял, что наступил тот долгожданный момент, когда с ним можно говорить о сокровенном.

— Скажите мне, Лубсан-гуай, — начал я. — Отчего Ваши горы названы Эрдэнэ-Цогт? Не потому ли, что кажутся палевыми на заре, а на закате полыхают красно-оранжевым светом остывающего костра?

— Дза! — мгновенно прореагировал Лубсан, вынимая изо рта трубку.

— Верно подметил, но не в одних горах суть названия. Все дело в самом камне — в том самом чулуужсан мод, который вы, геологи, все время здесь искали. Теперь он в ваших руках, вы будете добывать его, будете делать из него разные украшения, но никогда не прочтете в нем тайного знака, заложенного самой природой.

— Так скажите мне, что это за тайный знак — люди должны знать все об этом камне!

— Дза, тэгье! (Ну, ладно!) — промолвил старик. — Я открою тайну Эрдэнэ-Цогт, поведаю о ней утром, а сейчас далеко за полночь: видишь, созвездие Ориона клонится вниз. Пора, однако, спать!

Лубсан

Мы вернулись в юрту, но сна не было: слишком много мыслей роилось у меня в голове. Сон пришел под утро, а потому, когда я проснулся, было уже совсем светло. В открытое отверстие юрты заглядывал лоскут синего неба. Я огляделся вокруг: Лубсан уже поднялся и возился у очага, готовя чай. Билл, высунувшись из спального мешка, дымил сигаретой. Вид его показался мне хмурым.

— Хэлло, Билл! Как чувствуешь себя?

— Признаться, скверно, Юри. Голова трещит — то ли от виски, то ли от страхов, которые нагнал на нас этот удивительный пророк пустыни. Я рад судьбе, так неожиданно забросившей меня в пустыню, и теперь, признаться, чертовски не хочу уезжать! А каковы твои планы?

И тогда я, придвинувшись вплотную к Биллу, рассказал ему о своем ночном разговоре с Лубсаном, о тайне Эрдэнэ-Цогт, которую он обещал нам сегодня открыть.

— О’кэй, Юри! Продолжение следует! — встрепенулся Билл, вылезая из спального мешка и быстро одеваясь.

Юрта между тем начала наполняться нашими спутниками. После традиционного неторопливого чаепития Билл объявил о своем решении задержаться еще на несколько часов и совершить экскурсию на горы Эрдэнэ-Цогт.

Я взглянул на Лубсана. Старик сидел, скрестив под собой ноги, полузакрыв глаза, с бесстрастным, как у бурхана, лицом.

Все уже были готовы немедленно отправиться с Биллом к горам Эрдэнэ-Цогт, как внезапно раздался голос Лубсана: «Зогсоо! (Остановитесь!). Я сам поведу туда наших гостей. Мы пойдем туда только втроем — таково мое желание».

Быстро собравшись, мы вышли из юрты. Золотистый теплый свет струился с лазурных небес, пьянило сладостное чувство простора. Тревожные мысли, передавшиеся мне от Лубсана, постепенно уходили куда-то в глубь сознания. Природа была чиста и прекрасна, и ничто, казалось, не помешает ей остаться такой навсегда. Далеко на горизонте в золотистом воздухе зыбко дрожали сиреневые холмы Эрдэнэ-Цогт. Легкий и звенящий, как стрела, ветерок, вырвавшийся на простор, гнал впереди себя, не встречая преграды, легкую серебристую пыль.

Мы сели в «газик» и устремились навстречу сиреневой гряде. Обогнув с севера россыпь окаменелого дерева, мы проехали немного по вздыбленной равнине и осторожно остановились у самого подножия гор.

Расслоенные темными неровными полосами теней, густо-фиолетовые, как аметист, склоны холмов застыли в суровом безмолвии. За ближней грядой холмов тянулась следующая — такая же неестественно фиолетовая, какая-то неземная. Она то вспыхивала на солнце, то внезапно угасала и сливалась с синим сапфировым горизонтом.

Оставив шофера у машины, мы втроем стали потихоньку подниматься по пологому каменистому склону ближнего холма. Впереди, заложив за спину руки, в своем желтом монашеском дэле, подпоясанном красным кушаком, шел Лубсан. Поднявшись на плоскую голую вершину холма, Лубсан остановился. Остановились и мы с Биллом, который, воспользовавшись свободной минутой, сразу защелкал фотоаппаратом. И тут я заметил впереди, в нескольких шагах от нас, сооружение из камней в виде пирамиды высотой 1–1.5 м. Это было обо, которое мне не раз приходилось встречать на вершинах гор, на перевалах, возле развилок дорог, у минеральных источников-аршанов. Обычно обо разукрашены разноцветными лоскутками материи, а между камней положены кусочки сыра, хлеба, рога и целые черепа животных — жертвоприношения Хозяину — Духу горы, перевала или дороги.