Эдвард Уилсон - О природе человека Страница 4

Мне посчастливилось работать с друзьями и коллегами, которые в процессе подготовки этой книги оказали мне неоценимую помощь и поделились бесценными советами. Конечно, они соглашались далеко не со всеми моими утверждениями и никак не могут нести ответственности за оставшиеся ошибки. Самую большую помощь мне оказали Ричард Д. Александер, Джером Г. Барков, Дэниел Белл, Уильям И. Беннетт, Герберт Блох, Уильям И. Боггс, Джон Т. Боннер, Джон И. Босуэлл, Ральф У. Бероу, Дональд Т. Кэмпбелл, Артур Каплан, Наполеон А. Шаньон, Джордж А. Кларк, Роберт К. Колвелл, Бернард Д. Дэвис, Ирвин ДеВор, Милдред Дикмен, Робин Фокс, Дэниел Г. Фридмен, Уильям Д. Хэмилтон, Ричард Дж. Херрнстейн, Берт Холлдоблер, Джеральд Холтон, Сара Блаффер Харди, Гарри Дж. Джери-сон, Мэри-Клер Кинг, Мелвин Коннер, Джордж Ф. Остер, Орландо Паттерсон, Джон И. Пфайфер, Дэвид Премак, У. В. Квин, Джон Зегер, Джозеф Шефер, Б. Ф. Скиннер, Фрэнк Саллоуэй, Лайонел Тайгер, Роберт Л. Трайверс, Пьер ван ден Берге, Артур У. Ванг, Джеймс Д. Уайнрих, Ирен К. Уилсон, Ричард У. Врангем.

Кэтлин М. Хортон, с которой я сотрудничал и при работе над предыдущими книгами, провела библиографический анализ и набрала несколько черновиков рукописи. Благодаря ее помощи точность и эффективность моей работы повысились настолько, что трудно даже оценить.

В первой главе содержатся практически не претерпевшие изменений выдержки из моих статей «Социальный инстинкт» (Bulletin of the American Academy of Arts and Sciences, 30: 11—24 (1976)) и «Биология и социальные науки» (Daedalus, 106(4): 127—140 (1977)); в главах 5 и 7 содержится информация из статьи «Человеческая порядочность имеет животную природу» (The New York Times Magazine, October 12, 1975); главы 4 и 8 включают несколько абзацев из главы 27 «Социобиологии». Любезное разрешение на перепечатку этих материалов было получено у издателей. Разрешение на цитирование работ других авторов было получено у издательств Университета Калифорнии, Университета Чикаго и Macmillan Company. Ссылки указаны в библиографических примечаниях. 

Глава 1. ДИЛЕММА

Вот главные вопросы, которым великий философ Дэвид Юм придавал колоссальное значение: как работает разум и почему он работает именно так, а не иначе? Соединив эти вопросы вместе, мы получаем третий: какова истинная природа человека?

Мы возвращаемся к этому вопросу с чувством нерешительности и даже страха. Потому что если мозг — это машина, состоящая из десяти миллиардов нервных клеток, а разум — сочетание определенного количества химических и электрических реакций, то перспективы человека резко сокращаются: мы — биологические существа, и души наши не могут воспарить ввысь. Если человечество развивалось путем дарвиновского естественного отбора, то наш вид возник благодаря генетическим комбинациям и в силу экологической необходимости, а не по воле Бога. Руку Бога все еще можно усмотреть в происхождении мельчайших единиц материи, кварков и электронных оболочек (Ганс Кюнг был прав, когда спрашивал атеистов, почему вместо пустоты там что-то есть), но не в происхождении видов. Сколько бы мы ни пытались приукрашивать столь мрачное заключение метафорами и образами, оно остается философским наследием последнего столетия научных исследований.

Из этого, по общему признанию, непривлекательного утверждения ничего не следует. Это абсолютно необходимая для любого серьезного изучения статуса человека первая гипотеза. Без нее гуманитарные и социальные науки остаются всего лишь ограниченными описаниями поверхностных явлений — как астрономия без физики, биология без химии и математика без алгебры. С ней же человеческая природа может быть открыта как предмет полностью эмпирического исследования, биологию можно поставить на службу либерального просвещения, а наше представление о самих себе может колоссально обогатиться.

Но в той степени, в какой новый натурализм истинен, стремление к нему порождает две великие духовные дилеммы. Первая заключается в том, что ни один вид, включая наш собственный, не обладает целью, которая выходила бы за пределы императивов, порожденных его собственной генетической историей. Виды могут обладать огромным потенциалом материального и ментального прогресса, но у них нет никакой имманентной цели или внешнего руководства, кроме своей непосредственной окружающей среды, или даже эволюционной цели, к которой автоматически направляет их молекулярная архитектура. Я убежден, что человеческий разум построен таким образом, что его связывает это фундаментальное ограничение, которое заставляет его совершать выбор с помощью чисто биологического инструмента. Если мозг развивался путем естественного отбора, то даже способности отбирать определенные эстетические суждения и религиозные убеждения должны были возникнуть в результате того же механистического процесса. Они являются либо результатом прямого приспособления к условиям окружающей среды, в которых эволюционировали человеческие популяции наших предков, либо, самое большее, вторичными конструкциями, порожденными более глубокими и менее заметными действиями, чем приспособленность в строго биологическом смысле слова{1}.

Таким образом, суть данного аргумента заключается в следующем: мозг существует, поскольку обеспечивает выживание и умножение генов, которые управляют его устройством. Человеческий разум — это механизм выживания и репродукции, и способность мыслить — всего лишь один из множества его приемов. Стивен Вайнберг указывал, что физическая реальность остается столь таинственной даже для физиков, поскольку почти совершенно невероятно, что она была создана для того, чтобы быть понятой человеческим разумом{2}. Мы можем дополнить эту мысль и сделать еще более сильный вывод: интеллект был создан не для понимания атомов или даже самого себя, но для обеспечения выживания человеческих генов. Мыслящий человек знает, что его жизнь неким непостижимым образом направляется по биологическому онтогенезу — более или менее упорядоченному чередованию жизненных стадий. Он чувствует, что, несмотря на всю энергию, остроумие, любовь, гордость, гнев, надежду и тревожность, которые характеризуют человеческий вид, он всего лишь продолжает один и тот же цикл. Поэты воспринимают эту истину как трагедию.

Йейтс назвал это обретением мудрости:

Не в кроне суть, а в правде корневой;

Весною глупой юности моей

Хвалился я цветами и листвой;

Пора теперь усохнуть до корней.

Первая дилемма, одним словом, заключается в том, что нам некуда идти. У видов нет никакой цели, внешней по отношению к их собственной биологической природе. Возможно, в следующие сто лет человечество справится с трудными задачами технологии и политики, решит энергетические и материальные кризисы, сможет предотвратить ядерную войну и научится контролировать воспроизводство. Мир может, по крайней мере, надеяться на существование в условиях стабильной экосистемы и достаточных ресурсов для населения. Но что потом? Образованные люди повсеместно верят в то, что за материальными потребностями кроется удовлетворение и реализация личностного потенциала. Но что есть удовлетворение? И что такое личностный потенциал, до какой степени он может быть реализован? Традиционные религиозные убеждения пошатнулись не столько в силу унизительных доказательств своей мифологичности, сколько в силу растущего осознания того, что убеждения являются жизненно необходимыми механизмами выживания. Религии, как и другие человеческие институты, развивались с тем, чтобы упрочить жизнестойкость и влияние своих последователей. Марксизм и другие светские религии не предлагали практически ничего, кроме обещания материального благополучия и установленного законом избавления от следствий человеческой природы. Кроме того, эти религии заряжаются целью коллективного самовозвеличивания. Французский политический обозреватель Ален Пейрефитт однажды с восхищением сказал о Мао Дзедуне: «Китайцы испытывали нарциссическую радость, любя в нем себя. И совершенно естественно, что он должен был любить себя в них»{4}. Таким образом, идеология склоняется перед своими тайными хозяевами — генами. И высшие импульсы при ближайшем рассмотрении преобразуются в биологическую деятельность.

Более суровые социологи нашего времени, такие как Роберт Хайльбронер, Роберт Нисбет и Л. С. Ставрианос, полагают, что западная цивилизация и даже человечество в целом находятся под реальной угрозой угасания. Их взгляды с легкостью приводят нас к представлениям о постидеологических обществах, члены которых уверенным шагом идут к вседозволенности и разложению. «Стремление к власти не исчезнет полностью, — пишет Гюнтер Штент в книге «Приход золотого века», — но ее распределение претерпит серьезнейшие изменения. С одной стороны окажется меньшинство тех, чья работа будет поддерживать технологию, обеспечивающую большинству высокий уровень жизни. В центре окажутся преимущественно неработающие люди, для которых различие между реальным и иллюзорным все еще будет иметь значение... Такие люди сохранят интерес к миру и будут искать удовлетворения в чувственных наслаждениях. И на другом конце спектра окажутся те же неработающие, для которых граница между реальным и воображаемым окончательно сотрется — по крайней мере, до степени, совместимой с физическим выживанием»{5}.