Энтони Гидденс - Трансформация интимности Страница 5

Эротика, сексуальные намеки и обнаженное тело (разумеется, прежде всего женское) все чаще и настойчивее используются в рекламе, причем даже в такой, которая вовсе не имеет прямого отношения к сексуальным отношениям как таковым — вплоть до рекламы бульонных кубиков Maggie[30].

И это опять же воспринимается как рядовая черта обыденной жизни и практически не вызывает особого возмущения у большинства зрителей.

Гидденс неоднократно обращается к работе Мишеля Фуко «История сексуальности», а вторая глава практически полностью посвящена ее обсуждению. Критическому анализу подвергается сама идея всеобщей сексуальной озабоченности в современной цивилизации. Автор справедливо указывает на то, что Фуко выводит современные научные представления о сексуальности из того интеллектуального багажа, который накапливался на протяжении викторианской эпохи — этот момент оказывается достаточно типичным не только для британского, но, вероятно, и для всего западноевропейского (и североамериканского) этоса. Среди других авторов особое внимание уделяется работам Зигмунда Фрейда, Вильгельма Райха[31], Герберта Маркузе. Вообще анализ идей разных авторов относительно «репрессии», подавления сексуальности занимает в работе немало места.

В третьей главе Гидденс исследует генезис и развитие романтической любви — как особого социально-гендерного феномена — от ее зарождения где-то в конце куртуазного XVIII века до наших дней. «Начиная с самых ранних своих истоков, романтическая любовь ставит вопрос об интимности. Она несовместима с вожделением и с земной сексуальностью не столько потому, что любимое существо идеализируется — хотя это тоже часть истории, — сколько потому, что предполагает психическую коммуникацию, встречу душ, которая носит взаимный характер». Возможно, это утверждение действительно справедливо для ранних этапов развития романтической любви. Что же касается современного ее потомка, то он, кажется, неплохо уживается с вполне приземленным сексуальным желанием. Так, по данным нашего исследования, 60 процентов опрошенных обоего пола и всех возрастов выразили свое согласие с утверждением «Интимная близость — это соединение, в первую очередь, не половых органов, а любящих душ», не отрывая таким образом чисто телесную близость от духовной.

Одна из проблем, поднятых Гидденсом, вообще представляет собою terra incognita для нашей литературы[32]. Это так называемый «сексаголизм», или пагубное пристрастие к сексу (глава 5), — поведение, которое сродни алкоголизму или наркомании.

Нам кажется, что такое — во всяком случае, на уровне социальной проблемы — возможно лишь в очень сытом обществе. Описание процесса развития состояния приверженности к «пагубному пристрастию», приведенное в пятой главе, фактически универсально (возможно, оно применимо и к употреблению наркотиков). Правда, представляется несколько сомнительным вывод, который делает автор относительно сексаголички Герри в пятой главе: «Она, используя собственную сексуальность, занималась своего рода исследованием, которое можно описать как фрустрированный поиск самоидентификации...» Мне кажется, что, судя по общему контексту жизнеописания Герри, он несколько переоценивает умственные способности героини.

Вообще в книге Гидденса достаточно много психологических и психоаналитических подходов, извлечений из Фрейда и фрейдистской литературы (эдипов комплекс у мальчиков, комплекс «кастрации» у девочек и т. п.). Так, шестая глава, несмотря на ее название — «Социологическое значение созависимости», — представляется даже менее социологичной в сравнении с другими и, как нам кажется, содержание ее в большей степени привлечет внимание тех, кто интересуется не социологией, а психотерапией и психоанализом. То, что говорится в ней, возможно, имеет мало отношения к социологическому контексту современной сексуальной революции. За исключением, может быть, того, что одним из аспектов сексуальной революции стала сфокусированность исследователей на многих моментах подсознания, связанных с интимными психологическими переживаниями и взаимоотношениями. Много внимания уделено фрейдистской идее власти фаллоса и формированию комплексов женской психологии, связанных с отсутствием у девочек пениса.

Одна из идей, возникающая из анализа проблем женской сексуальности: главные героини сексуальной революции — женщины. К тому же объективно именно им принадлежит главный выигрыш от происходящей ныне трансформации интимности. Как говорит об этом сам Гидденс, «женщины подготовили путь для экспансии области интимности в своей роли революционеров современности». Мы говорили выше, что важнейшей характерной чертой сексуальной революции стало признание права женщин на обладание собственной сексуальностью и на получение сексуального наслаждения. Однако путь к этому признанию был непрост. Мнение о том, что женский оргазм есть не что иное, как симптом истерии, всего каких-нибудь сто лет назад было общераспространенным среди невропатологов и гинекологов, не говоря уже о более широкой публике. Возможно, в определенной степени это было — для того периода — не так уж и далеко от истины.

Казалось бы, получение женщиной наслаждения от полового акта заложено самой биологической природой ее организма. Между тем биология здесь ни при чем; во всяком случае, «самки человекообразных, судя по наблюдениям зоологов, вообще не получают ни удовольствия, ни удовлетворения»[33] от акта спаривания.

Скорее следовало бы обратить внимание на то, что десятки тысяч лет социальной эволюции, помимо всего прочего, привели к одному парадоксальному феномену: человеческая особь женского пола является единственной среди всех самок живых существ, обладающей свойством гиперсексуальности, то есть способности спариваться больше, чем нужно для оплодотворения. Это «такая же уникальная особенность человека, как пользование огнем и речью»[34].

Казалось бы, эта гиперсексуальность сама по себе должна обеспечить «инстинктивное» возникновение оргазма у любой женщины при каждом половом акте. Однако это не так. Исследования современных сексологов показывают, что женский оргазм, в отличие от мужского, это явление не столько биологически прирожденное, сколько вырабатываемое в результате достаточно продолжительной сексуальной практики (причем для большинства женщин лучше, чтобы это было с одним и тем же партнером). Это феномен не столько «генитальный», сколько эмоциональный и «мозговой», во многом зависящий от высшей нервно-психической деятельности. Между тем в традиционных обществах большинство женщин с момента вступления в брак оказывались замкнутыми в цикл непрерывных беременностей и вскармливаний очередного ребенка, а эти периоды считались запретными для сексуальных сношений — так диктовала религиозная и общепринятая половая мораль. Кроме того, для мужа это было, вероятно, и основным побудительным мотивом для поисков внебрачных связей. Так что частота сексуальных контактов на протяжении активного возраста для абсолютного большинства женщин была не так уж и велика.

Кроме того, для множества женщин в большинстве традиционных культур и на протяжении большинства периодов истории получение сексуального наслаждения было внутренне связано со страхом возникновения повторяющихся беременностей, а потому — смерти, учитывая значительный процент женщин, погибавших при родах, и очень высокие, преобладающие показатели детской смертности. «Поэтому разрыв этих связей был феноменом с поистине радикальным подтекстом. Кто-то может сказать, что СПИД возобновил связь сексуальности со смертью, но это уже не является возвратом к прежней ситуации, поскольку СПИД не делает различия между полами»[35].

Нельзя не учитывать и особенностей воспитания в традиционную эпоху. На обсуждение темы сексуальных отношений с детьми (в особенности с девочками) накладывалось почти абсолютное табу. В ходе первичной социализации с помощью самых разнообразных информационных источников у ребенка постепенно формировалось представление об этой стороне жизни как о чем-то темном, пугающем и нечистом. Многие женщины выходили замуж, фактически совершенно не имея никаких знаний о сексе, не зная, что делать с нежелательными для них побуждениями мужчин, и вынуждены были терпеть это. Поэтому мать обычно говорила дочери: «После твоей свадьбы, дорогая, с тобой будут проделывать неприятные вещи, но ты не обращай внимания, я всегда так и делала»[36].

Сегодня, напротив, как специальные, так и популярные сексологические издания гораздо больше внимания проявляют к изучению проблем женского оргазма, нежели мужского. Причем в большинстве из них значительная степень ответственности за возбудимость женщины и возникновение у нее оргазма возлагается на партнера-мужчину. Так что и эта сторона сексуальной революции оказывается достаточно тесно связанной с исчезновением двойного стандарта. Она радикальным образом оказывает влияние на формирование и массовое распространение новых представлений о женственности (феминности) и мужестве (маскулинности).