Джеймс Холлис - Душевные омуты. Возвращение к жизни после тяжелых потрясений Страница 2

Юнг полагал, что невроз «в конечном счете следует понимать как страдания души, не раскрывшей своего смысла»[4]. Заметим, что он указывал не на страдание, а лишь на ощущение бессмысленности жизни, от которого невроз становится защитой. Вместе с тем Юнг считал невроз «мнимым страданием». Аутентичное страдание – это адекватная реакция на столкновение с острыми гранями бытия. В таком случае цель терапии заключается не в устранении страдания, а в его преодолении с целью достижения углубленного и расширенного сознания, способного поддерживать полярность болезненных противоположностей. Как считает Альдо Каротенуто:

Психотерапия – это не создание моделей, в соответствии с которыми человеческое страдание находит выход и получает название; психотерапия – это исследование страдания, открытие важного и надежного соответствия между внешними и внутренними событиями, которые определяют любую жизнь[5].

Юнг считал, что невроз – это не только защита от жизненных травм, но и бессознательное усилие, направленное на их исцеление. Поэтому можно было бы с уважением относиться к целям невроза, если бы не его последствия. Симптомы, таким образом, – это выражение желания исцеления. Вместо того чтобы подавлять их или вытеснять, человеку нужно понять, какая травма проявляется через них. Тогда эмоциональная травма и мотивация к ее исцелению могут внести свой вклад в расширение сознания. Каротенуто также замечает, что «сознание предпочитает справляться со своими страданиями с помощью психотерапии, а не взывать к всемогущему божеству»[6]. Такое сознание расширяет и обогащает наши представления, хотя плата за это может быть достаточно высокой.

Основная идея, одухотворяющая юнгианскую психологию, заключается в реальности бессознательного. Хотя эта идея может показаться общеизвестной, фактически она не является ядром психологических направлений, далеких от психодинамической терапии, и не является общепринятой для объяснения повседневных переживаниях большинства людей. Не многие люди, потрясенные воздействием глубинной автономной внутренней силы, способны осознать эту силу, справиться с ней или предсказать ее проявление. Таким образом, все зависимости, навязчивая одержимость и проекции комплексов, относящиеся к внутренней сфере, бессознательно переносятся на внешний мир, обременяя в равной степени и окружающих, и нас самих.

Мысль, что в каждом из нас сосредоточена огромная, мудрая и естественная энергия, должна была бы нас укреплять и успокаивать, но в действительности эта мысль часто причиняет нам беспокойство. Голос детских переживаний, ощущение ранимости, бессилия при столкновении с окружающим миром и узаконенная зависимость человека слишком хорошо нам известны и глубоко в нас внедрены, тогда как противостоящая им идея личной свободы и личной ответственности вселяет в человека робость.

Главная цель психодинамической терапии заключается в формировании у человека новой сознательной установки. То, что пугает своей силой, исцеляет своей мотивацией. Войти в контакт со своими внутренними силами вместо того, чтобы постоянно рефлекторно адаптироваться к внешним силам, усиливая тем самым самоотчуждение, – значит ощутить основу скрытой в глубине истины, природу нашей истинной сущности. В процессе таких соприкосновений с индивидуальной глубинной истиной, встречи с тем, что Юнг называет Самостью, человек ощущает связь и поддержку, необходимую для того, чтобы снизить обычный страх отвержения. Как пишет Каротенуто:

Зрелость не столько стремится к тому, чтобы избежать отвержения, сколько к тому, чтобы избежать новых иллюзий… Если мы успешно преодолеем тревогу одиночества, нам откроются новые горизонты и в конечном счете мы научимся жить независимо от других[7].

Однако, несмотря на открытое признание нашего желания независимости, значительная часть нашей жизни посвящена бегству от тревоги, связанной с честным взглядом на себя и ощущением себя нагим во Вселенной. Та культура, которую мы создали, стала всего лишь развлечением с целью избежать одиночества. Действительно, ближе всего к фантазии о бессмертии, от которой сложнее всего отказаться, является мысль о том, что существует тот, кто может нас поддержать, позаботиться о нас, – разделить с нами это пугающее странствие, которое нам предназначено. Не стоит удивляться тому, что мы избегаем этого странствия, проецируем его на гуру и никогда не остаемся в покое наедине с самими собой.

Само по себе избегание этих жутких и мрачных состояний души становится формой страдания, ибо человеку никогда не удается расслабиться, полностью отдаться страстному желанию быть счастливым и беззаботным, ощутить легкость на сердце. Наоборот, человека неизбежно затягивает все глубже и глубже, это происходит все чаще, и ему становится все больнее. Разве это не воздействие естественного природного ритма, притоков и оттоков энергии, ее приливов и отливов? Не реагируем ли мы на смену сезонов, ежемесячные менструации, дневные биоритмы и не проводим ли мы треть своей жизни в «мире мертвых», когда засыпаем? Не тот ли это ритм естественной природы, natura naturata, natura naturans (природы, созданной природой, и природы, создающей природу)? Не является ли наличие такого ритма беззвучным посланием Екклезиаста?

Эго, наше осознанное ощущение себя, представляет собой аффективно заряженный кластер повторяющегося жизненного опыта. Это главный комплекс сознания с подвижными, податливыми и легко проницаемыми границами. Эго нам нужно для решения повседневных дел, мобилизации психической энергии и направления ее на достижение целей, для поддержания ощущения внутренней устойчивости и сохранения этого ощущения во времени, чтобы мы могли продолжать жить, переходя от одних событий и ситуаций к другим. Но главная задача Эго заключается в обеспечении безопасности, и эта задача, как известно, решается путем создания защит от выхода бессознательного материала из глубины на поверхность и от сильного воздействия внешних потоков энергии. Достигнув этой цели, удовлетворив свое обязательное, навязчивое стремление к безопасности, Эго превращается в нервного буревестника, который бьется о жизненные преграды, трепещет, поднимает пыль, вызывая ощущение неловкости у тех, кто это видит.

С точки зрения узкого рационального взгляда на мир, его главная задача состоит в обеспечении безопасности, доминирования и прекращения конфликта. Но с точки зрения глубинной психологии, истинная роль Эго состоит в том, чтобы вести диалог с самостью и окружающим миром. Эго должно оставаться открытым, максимально сознательным и постоянно стремиться к переговорам. Юнг называл этот диалог Эго-самость Auseinandersetzung, т. е. диалектическим взаимодействием отдельных, но взаимосвязанных сторон реальности. Идея самости как трансцендентной и непостижимой для Эго реальности – это признание не только ограничений невротического Эго, но и его места в общей структуре человеческой психики. Введенное Юнгом понятие индивидуации, идея, что цель жизни заключается в постижении тайны в процессе развития личности, – это величайшее откровение нашего времени, миф для современного человека[8].

Индивидуация побуждает Эго и самость вести между собой постоянный диалог. В процессе этого диалога в какой-то мере исцеляются расщепленные фрагменты психики. Тогда самости можно дать несколько иное, функциональное определение и назвать ее архетипом внутренней организации психики. Иными словами, самость – это деятельность психики, направленная на дальнейшее развитие личности. Можно было бы сказать, что самость само-стоят(ь) – ельна или что мы ощущаем ее само-стоять-ельность через свои соматические и аффективные реакции, а также через воображение и фантазии. Можно было бы назвать самость «первоосновой желаний»; это значит, что она представляет собой единство телеологического и контекстуального, единство цели и средства ее достижения. В таком случае психика или душа – это только название таинственного процесса, позволяющего нам ощущать движение к постижению смысла.

Насколько нам известно, люди – единственные существа, стремящиеся найти смысл жизни. Такое стремление зачастую болезненно, но оно является автономным, и мы не можем удержаться от того, чтобы не искать этот смысл. В строках Гете, взятых эпиграфом к этой главе, говорится, что мы никогда не сможем постичь таинство, иначе это не таинство, но мы часто ощущаем его влияние в конкретных отношениях, в метафорах сновидений и во внезапном откровении смерти. Где бы мы ни ощущали наличие глубины: в космосе, в природе, в других людях или в самих себе, – мы остаемся в пределах своей души.

Хотя Эго, стремящееся к безопасности, склонно ограничивать эту глубину догматической определенностью и расчетливой предсказуемостью, таинство, в котором мы играем лишь случайную роль, не только простирается за границы нашей способности строить планы, но и за пределы нашей способности постигать. Мы можем сохранять связь с душой только благодаря способности психики к воображению, сознательному или бессознательному, постижимому или непостижимому. Пока мы будем его искать на пути, указанном Эго, от теологии до музыки и романтической любви, нас постоянно будет увлекать вниз, в душевные омуты, в которых мы меньше всего хотим оставаться. Такие погружения свидетельствуют о том, что душа вездесуща, автономна и таинственна.