Николай Добрюха - Как убивали Сталина Страница 10

Однако документального подтверждения этих вызывающих сталинских слов до сих пор никто не обнародовал, хотя нельзя исключать, что такие документы действительно существуют! — НАД.)

Я не считаю, — продолжал дальше Сталин в своем неоднозначном объяснении Ленину, — чтобы в этих словах можно было усмотреть что-либо против или непозволительное, предприн. «против» Вас, ибо никаких других целей кроме цели быстрейшего В. выздоровления я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н.К. подтвердили, что ничего кроме чистых недоразумений не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего собственно от меня хотят. 7.III.23 г. И. Сталин».

Это письмо на трех страничках (27, 28, 29) из блокнота с оттиском на каждом листке («Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Центральный комитет Р.К.П. [Большев.]. Москва. Секретарь Центрального Комитета И. В. Сталин») «генсек» оставил у себя, ибо, как нам известно от Володичевой, ответ Ленину он продиктовал и, скорее всего, на основании именно этих трех страничек.

Полностью ли совпадают личный сталинский вариант и продиктованный текст — говорить не берусь.

В личном варианте бросается в глаза, как щадящий больного Ленина тон сталинского письма, так и то, что местами Сталин на взводе от подчеркнуто вызывающей формы ультимативного ленинского обращения. А как иначе это могло подействовать на человека с легко вскипающей кавказской кровью?! В чем тут дело? Скорее всего, раздражение Сталина из-за того, что Крупская, высказав удовлетворение от его извинений на словах, на деле их не приняла, и все, случившееся между ними, в самом невыгодном для Сталина свете представила Ленину, тем самым солгав, что «согласна забыть сказанное», т. е. сталинскую телефонную выходку..

Как бы то ни было, но в итоге всех этих выяснений отношений сложилось такое катастрофическое развитие событий, что Ленину срочно понадобился… яд! И вот тут есть смысл документально прокомментировать еще одну серию слухов. В этом помогут личные воспоминания сестры Ленина. М. И. Ульянова доносит до нас следующую секретную информацию: «Зимой 20–21, 21–22 годов В.И. чувствовал себя плохо. Головные боли, потеря работоспособности сильно беспокоили его. Не знаю точно когда, но как-то в этот период В.И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал.

Почему В.И. обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такого рода просьбой…

С той же просьбой обратился В.И. к Сталину в мае 1922 года после первого удара. В.И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решили отказать. Сталин пробыл у В.И. действительно минут пять, не больше. И когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В.И. просит его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В.И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В.И., и Сталин вернулся снова к В.И. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно… В.И. заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину: «Лукавите?» «Когда же вы видели, чтобы я лукавил…» — отвечал Сталин.

И вот после 7 марта 1923 года, когда у Ленина случился третий, наиболее страшный, удар, этот вопрос якобы встал снова. Почему якобы? Да потому, что к 17 марта, когда Ленин, дескать, опять категорически затребовал яд, он уже находился в не контролируемом собственным мозгом состоянии. Вот на этот счет записка Сталина: «Строго секретно Зин., Каменеву. Только что вызвала меня Надежда Константиновна и сообщила в секретном порядке, что Ильич в «ужасном» состоянии, с ним припадки, «не хочет, не может дольше жить и требует цианистого калия, обязательно». Сообщила, что пробовала дать калий, но «не хватило выдержки», ввиду чего требует «поддержки Сталина». Сталин». «Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды — как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя! Г. Зиновьев. Л. Каменев».

А 21 111.1923 г. Сталин напишет: «Строго секретно членам Пол. Бюро. В субботу, 17.III., т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что «В. Ильич переживает неимоверные страдания», что «дальше жить так немыслимо» и упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной из своего кабинета, где мы вели беседу, и с волнением требовал «согласия Сталина», ввиду чего мы вынуждены были оба раза прервать беседу), я не счел возможным ответить отказом, заявив: «Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В. Ильич действительно успокоился. Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она не была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК. И. Сталин».

Над письмом после слова «Читал» стоят подписи Зиновьева, Молотова, Бухарина, Каменева, Троцкого и отдельный отклик Томского: «Читал. Полагаю, что нерешительность Ст. — правильна. Следовало бы в строгом составе чл. Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.)».

Если прочесть еще и запись, сделанную в «Дневнике дежурных врачей» 17.03.1923, то складывается впечатление, что вся эта акция имела место не по сиюминутной доброй воле безнадежно больного Ленина, а по инициативе впавшей в полное отчаяние Крупской, в жутком бессилии наблюдавшей за неимоверными и не прекращающимися страданиями уже предельно истерзанного мужа…

Не исключено, что после критического осложнения отношений со Сталиным Ленину ничего не оставалось, как положиться отныне только на Крупскую… при осуществлении той страшной просьбы, выполнение которой до этого он всецело связывал с надежностью Сталина. Ленину категорически не хотелось, чтобы после неизбежной при его болезни потери рассудка кто не попадя и особенно враги «перемывали ему кости», жадно упиваясь при разглядывании фотографий его, потерявшим здравый смысл, обликом. Однако, вопреки всем его просьбам, именно так трагически и вышло… В свете всего этого становится понятным, почему так «упорно настаивала» не отказывать Ленину в его страшной просьбе Крупская. Есть основания предполагать, что она даже поклялась мужу «таким образом спасти его» от неотвратимых «при безумном исходе» циничных публичных унижений, оскорблений и осмеяний. Именно поэтому она сама пробовала дать яд, но… не смогла. И лишь то, что ей не хватило выдержки исполнить эту волю Ленина, заставило ее переступить через себя и обратиться к Сталину, якобы только за ядом, хотя, судя по записке Сталина, яд у нее уже был, раз она пробовала его дать…

А между тем вот что, в частности, происходило с Лениным в тот драматический день 17 марта 1923 года: «…Владимир Ильич хорошо пообедал. Через некоторое время он хотел высказать какую-то мысль или какое-то желание, но ни сестра, ни Мария Ильинична, ни Надежда Константиновна совершенно не могли понять Владимира Ильича, он начал страшно волноваться, ему дали брома…» Какое уж тут может быть понимание, что настойчиво требовал он в тот день именно яд, яд, яд!?

Я не стану больше комментировать эти документы. Замечу лишь, что и сегодня, как свидетельствуют судебные процессы над доктором Кеворкяном в Америке, общество еще не пришло к однозначному выводу, как поступать, если безнадежно больной человек оказался перед жестоким выбором: умереть безболезненно сразу или медленно ждать смерть в нарастании бесконечных и раздирающих душу мук???!!!

А Ленин задолго до краха своего организма отчетливо представлял, что его прогрессирующая болезнь (согласно мировому медицинскому опыту) неизбежно ведет к тяжелой и трагической форме безумия… И еще. Западная Европа неслучайно не приняла фильм Арабова и Сокурова «Телец». Главной причиной неприятия стал вопрос: «Что вы нам показываете человека, каким он стал, тяжело заболев в конце жизни, — от чего не застрахованы и все мы?! Вы нам покажите, каким он был, когда был здоровым, и как он смог чуть ли не весь XX век подчинить своему влиянию, победив с безграмотными людьми в лаптях, с одной винтовкой на троих, хорошо обученные войска Антанты, вооруженные самым современным оружием, танками и самолетами?!»