Сергей Кургинян - Суть времени. Том 4 Страница 19

«Нет этого спокойствия и в помине. Ничего сложного соорудить, не разрушив систему, уже нельзя. Соорудить можно только что-то совсем простое. Такое простое, что дальше некуда. В противном случае, все окажутся под обломками системы еще до Нового года. Подчеркиваю — все. Первые лица — в первую очередь».

Я написал это более двух недель назад. Что сооружено? Самое простое, что может быть.

Итак, первый вариант — это изысканные композиции, с помощью которых перераспределяются полномочия.

Второй — плыть вдвоем до декабря вместе и не говорить, кто будет. Риск огромен, но я вполне мог себе представить, что и это будет. Потому что отношения не выдерживают ничего другого.

«Третий вариант — простые и грубые мужские договоренности. Без изысков, без политических менуэтов на тончайшем льду, готовом обрушиться в любую минуту». Вот этот вариант и состоялся.

Четвертый вариант — слом политического механизма. То, с чего я начал обсуждение.

Итак, состоялся вариант № 3. Договоренности — простые. Система выбрала самый грубый вариант. Потому что она понимала, что никакого другого она уже выдержать не может. Всё — на пределе.

«Каждый из этих вариантов задает свою драматургию выборов. В одной драматургии партии являются такими же статистами, как и в 2004 или в 2008 годах. А в другой…»

Мне ясно, что сейчас начнется время интенсивной раскачки процесса. Что этот сценарий вызовет системное бешенство у очень и очень многих. Что нагрузки, которые сейчас лягут на политическую систему, будут весьма велики.

И мне понятно примерно, как будет себя вести в ответ система. Никакой идиллии, никакого «шоколада» в происходящем нет. Все, что произошло, означает, что нас ждут весьма серьезные испытания еще до думских выборов. И в особенности сразу после них.

Теперь о том, что же наиболее важное я тогда оговорил как стратегическое.

«Проект „российский капитализм плюс полноценное вхождение РФ в Европу“ терпит крах. А никакого альтернативного стратегического проекта нет. Любые альтернативы были похоронены даже не в 1991 году, а лет этак на пятнадцать раньше. Как это кому-то ни покажется странным».

Да, я утверждаю снова, что это правда. Как это кому-нибудь ни покажется странным. Вхождение России в Европу, сброс обременений в виде азиатских республик, среднеазиатских и не их одних, — это была задумка не только Андропова, но очень и очень многих. Казалось, что это очень остроумная задумка… Что при этой задумке Россия очень много выиграет… Что, в конце концов, она станет самой мощной ядерной державой Европы… Что это будет огромное целое… Что в пределах этого целого Россия получит особые возможности… Что американцам просто придется уйти из Европы… Что это начало системного триумфа… Были такие утопии уже в 70-е годы, очень влиятельные. Потом они из утопий превратились в то, что называется «перестройка» и «постперестройка». Верили в это свято. Говорили об этом с пеной у рта. Презирали всех, кто не понимает гениальности этого изящного плана… Теперь план лопнул. Лопнул, его нет. И что делать?..

Мир идет в определенную сторону. Технологическая «маржа», то, что нужно заплатить за раскрутку технологий и прочего, предполагает возможность реализации конечных продуктов на все более обширных рынках. Уже сегодня речь идет о рынках не менее чем в 300–400 миллионов людей, потом — 500. Таких рынков немного, совсем немного. Субъект, который способен продолжать технологическую гонку, должен знать, что он может обладать некими возможностями на очень серьезных рынках. Рынки начинают все более серьезным образом защищаться. Где оказывается Россия?

Происходящий хаос — это ведь не просто хаос. Это дезорганизация в работе механизма, приводящая к гигантской концентрации капитала, это такой «пылесос». Механизм дезорганизуется. Чем более он дезорганизован (это называется «управление через хаос»), тем в большей степени самые мощные финансовые силы мира влияют на всё. Эти финансовые силы, влияя на всё, добиваются дополнительных преференций, они концентрируют капитал. Это еще не стадия, когда мир должен стать управляемым. Это стадия, когда накапливаются капиталы для того, чтобы в будущем создать совершенно новую систему управления миром. Где мы в этом процессе?..

Это не решено, на это нет ответов вообще. Ни у Путина, ни у Медведева. А у кого они есть? Кто-нибудь пытается рассмотреть эти варианты всерьез? Кто-нибудь пытается отказаться от злобы дня?

Итак, все подзаложились именно под этот проект вхождения России в Европу. «И что теперь делать? Надрывно утверждать, что он вот-вот реализуется? Рассматривать проблему лидерства и преемственности под этим углом зрения? Мол, „давайте тем, от кого зависит вхождение в Европу и наше в ней благополучие, покажем такого российского лидера (стоящего „двумя ногами в будущем“. — С.К.), который их там устроит. Мы тогда и благополучие сохраним, и в Европу войдем“.

Да не хотят они ни нашего вхождения, ни вашего благополучия! А все их „ахи“ и „охи“ („этот двумя ногами в будущем, а этот одной ногой…“) имеют тупой и очевидный подтекст: „Кого легче скинуть, тот и двумя ногами в будущем. А когда его скинем, то посадим всех. И тех, кого обласкиваем. И тех, кому грозим пальчиком“.

Верхняя страта нашего общества все это на самом деле „проунькала“. Не такие уж, между прочим, глупые люди. Но одно дело это понять, а другое…» Другое дело — что-то этому противопоставить. Все двигались туда. Там — семьи. Там — деньги. Там — собственность. Что делать теперь?

«И тут, — пишу я, — место политики занимает психология». Невроз, при котором эту проблему выкидывают из мозга. Мол, как-нибудь обойдется, как-нибудь разберемся.

«Вот так и живем — пока».

Завершаю цитирование моей статьи, вышедшей 8 сентября. И еще раз говорю, что жить так можно только — пока…

А вот в новой статье, которая была опубликована в «Известиях» 23 сентября, я поднимаю, может быть, еще более важный вопрос, который касается отношений между Россией и правыми[6]. И полностью говорю обо всем том, что определяет мое отношение и к произошедшему сейчас, и к тому, что будет происходить завтра.

«Нужна ли России правая партия? Для серьезного ответа на этот вопрос нужна теория „правизны“. И — феноменология оной. То есть сопряжение того, что Вебер называл „идеальными типами“, с узнаваемыми политическими персонами.

Моя теория (и, между прочим, это единственная теория, которую я исповедую на протяжении последних 20 лет, и ни разу она меня не подводила) базируется на том, что постсоветский краеугольный принцип — это принцип антисоветского консенсуса. Как говорят актрисы в гримерке, „против кого мы будем теперь дружить?“»

Ведь это очень естественно. Некие силы, очень разные, поднапряглись вместе, разрушили советскую систему, скинули советскую власть, отстранили от власти КПСС, разрушили Советский Союз. Все эти силы были консолидированы ненавистью к тому, что они разрушали. Иначе нельзя разрушить нечто. Как революционеры в 1917 году были консолидированы ненавистью к царскому самодержавию, так и здесь. Ненависть к советскому. Ненависть к СССР. Ненависть к определенному образу жизни. Ненависть к определенной политической системе. Ненависть, ненависть, ненависть… И эта ненависть объединяла очень разных людей. Когда они объединились и свергли, неважно что — советизм или царизм, — они потом постоянно воспроизводят эту ненависть. Они на ней держатся.

Может быть, в какие-нибудь 80-е годы где-нибудь на даче у генсеков и чокались тайно за здоровье государя императора. Вполне охотно верю, тем более, что мне такие вещи рассказывали. Но внешне, на съездах и везде, продолжали проклинать «проклятый царизм» — это было неотменяемо, как неотменяем был тот консенсус. Его каким-то образом медленно трансформировали, медленно корректировали, но он был неотменяем, как нечто, на чем построена система.

Так и нынешняя система построена на антисоветском консенсусе, консенсусе очень разных людей.

«Те, кто сносил и снес советскую Систему, „дружили“ против этой Системы. И ненавидели друг друга. Почему? Потому что сносимую ими Систему ненавидели абсолютно по-разному».

Вот ее сносили, например, Дмитрий Васильев и Валерия Новодворская. Но они же ненавидели ее по-разному! Между прочим, являясь представителями двух разных крыльев одной международной организации под названием НТС: либерального (условно левого) крыла и консервативного крыла. Белые монархисты и те, кто иммигрировал из страны в 1970-е годы, были очень разными людьми. Либералы, иммигрировавшие в 1917 году, и ультрамонархисты, настроенные совсем на другое, тоже были разными людьми. Им было трудно сотрудничать против Советского Союза на радиостанции «Свобода» или где-нибудь еще. Но они как-то пытались это всё утрясать вместе. Почему? Потому, что они ненавидели Советский Союз, «совок», «Совдепию» и т. д. Поэтому они пытались друг к другу приспосабливаться. И в итоге — притерлись. Это и есть антисоветский консенсус.