Сергей Удальцов - Путину – бой! Страница 19

–  А вообще существует ли угроза репрессий?

– Власть показала, что без колебаний прибегает к провокациям и клевете, к политическим манипуляциям и популистским обещаниям. Но что касается репрессий, то в их возможность мне, честно говоря, не верится. Для того чтобы использовать репрессивные механизмы, власть должна опираться на поддержку массовых социальных групп. В противном случае репрессии не остановят, а только усилят рост протестных настроений. Хотя я не исключаю, что власть, оказавшись в отчаянном положении, может решиться на отдельные репрессивные действия.

–  Что же способствуют росту протестных настроений? Что вызывает наибольшее недовольство?

– Власть не считается с интересами общественного большинства. Она не уважает человеческое достоинство и гражданские права, не признает верховенство права и не соблюдает собственные законы. Она тратит государственные ресурсы на поддержку банков и корпораций, связанных с представителями высшего государственного руководства, несмотря на наличие в стране острых социальных проблем. Именно это и является причиной для массового недовольства. Поэтому требования, которые предъявляет к власти протестное движение, связаны прежде всего с установлением законности, созданием механизмов общественного контроля, демократизацией политической системы. Эти требования не являются социалистическими по характеру, да и социальная проблематика в идеологии протестного движения пока играет вспомогательную роль.

Конечно, левым нужно убедить протестное движение в необходимости придать своим лозунгам социальную окраску. Но даже в нынешнем виде эти требования выглядят неприемлемыми для власти. Очевидно, что она не сможет согласиться на их реализацию. Поэтому протестное движение в ближайшее время усилится, оно охватит новые города, в него будут втягиваться новые социальные группы.

Дальнейшее развитие событий напрямую зависит от того, сможет ли власть убедить общество в справедливости мартовских выборов, пойдет ли она на значимые уступки ради достижения компромисса. Пока и то, и другое вызывает серьезные сомнения.

–  однако власть может попытаться расколоть протестное движение и договориться с его наиболее умеренной частью на выгодных для себя условиях.

– На мой взгляд, в этом самая большая опасность. Власть хочет столкнуть между собой различные силы, составляющие протестное движение, поссорить политических и общественных деятелей, входящих в его руководство. Пока это делается бездарно и грубо и, скорее, дает обратный эффект. Одновременно представители государственного руководства намекают, что с одними представителями протестного движения они готовы общаться, а с другими принципиально не будут разговаривать. Вот, например, возникла «Лига избирателей», в которую вошли журналисты и писатели, придерживающиеся либеральных взглядов. И российский премьер сразу же дал понять, что может пойти с ней на переговоры. К сожалению, есть все основания опасаться, что некоторые деятели либерального движения могут поддаться на такого рода соблазны, а договоренности с ними власть попытается преподнести как соглашение с протестным движением в целом. Но даже в самом плохом для нас случае, власть сможет лишь на некоторое время остановить развитие протестного движения.

Курс в интересах нескольких крупных корпораций разрушает экономику и социальную сферу. Новая волна глобального экономического кризиса, которая, как мне кажется, придется на осень этого года, может чрезвычайно сильно ударить по России. Кроме того, общество видит, что внешняя политика России фактически подчинена интересам «Газпрома» и нескольких крупнейших экспортеров энергоносителей и промышленного сырья. Подобный курс завел страну в геополитический тупик. Он мешает развитию добрососедских отношений и экономического сотрудничества с бывшими советскими республиками, поскольку это помешало бы «Газпрому» продавать газ по нынешним ценам. Условия приобретения российского газа, которые навязывают Украине, несомненно несправедливы. Но они лишь отражают общую несправедливость курса, проводимого российской властью. Несправедливость, которая вызывает все большее возмущение российского общества....

Беседовал Дмитрий Галкин

Даешь радикальный реализм!

(интервью корреспонденту «Литературной России» Д. Черному, 17.02.2012 г.)

Дмитрий Черный. Чувствовать себя старым большевиком – мне, признаюсь, непривычно. Однако именно это сравнение нырнуло мне под енотовую ушанку в ходе ожидания окончания собрания «Левого фронта», после которого я и планировал поговорить с Сергеем Удальцовым. Непросто теперь побеседовать с героем своего романа! Может быть, это и есть радикальный реализм: когда герой вышагивает за пределы текста и продолжает говорить с тобой или ты настигаешь его с вопросами текущего дня? Среди густо заполнивших подвальное помещение были уже не те панки и паночки, которых видел я в другом подвале, на «Пролетарской», в начале нулевых. На собрании, переполненные революционными идеями, выступали те самые представители «креативного класса», которые пришли к нам после Болотной, то есть в течение нескольких лишь месяцев.

Хорошо одетые люди смотрелись в подвале близ театра Маяковского уже не странно, нормально – сильно изменилась политическая ситуация. Вероятно, мало отличались от этого и собрания в Москве 1905-го года – в доме Фидлера, например, на нынешней улице Макаренко. Новые люди горящими в скупом освещении подвала глазами – как говорится, пожирали Сергея. Прибившийся к нам политтехнолог в шубе с изобильно-купеческим каким-то, в стиле Саввы Морозова норковым меховым воротником, выборный специалист, когда-то помогший «красному банкиру» Собко победить Брынцалова где-то далеко – так и сыпал комплиментами. Харизматический лидер у нас есть, говорил… Еще много чего говорил – а товарищи мои улыбались в сторонку, как, думаю, улыбались рабочие в 1917-м в свои прокуренные усы, когда слушали на своих собраниях разночинцев.

Я оказался на самой галерке собрания, поэтому так и стоял в шапке, прислонясь к дверному косяку – места не хватило, ажиотаж. А тепло в подвале – только человеческое, от чувства плеча. Выступила искрометно насчет «путинга» 23 февраля и отделившегося от него «кургинятника» рыженькая Оля (в «Поэме Столицы», неподалеку от первого появления Удальцова, во 2-й части – Боевая Подруга), которую я знаю с 2001 года. Оля похорошела, нынешние годы украсили ее – хотя в те, прежние годы могла она запросто оказаться вместе с товарищами на допросах по делу НРА… Мы глянули вблизи друг на друга в холодном коридоре подвала и чуть не поцеловались: да, десятилетие подполья не прошло зря. И, хоть она ныне высокооплачиваемый специалист, тоже «креативный класс», а я хоть и не известный, но иногда заметный писатель – ничего наносного не было в этих наших, почти влюбленных, взглядах. Только революция.

–  Сергей, первый раз я брал у тебя интервью семь лет назад. тогда, в 2005-м, ты тоже с товарищами проводил голодовку, мы сидели в изнуряющей майской жаре на площади революции, тебе было тяжело говорить правда, та голодовка не была сухой. мимо ваших палаток шли равнодушные соотечественники и обеспокоенные интуристы… Что с тех пор изменилось, на твой взгляд, в обществе и у нас, левых, внутри общества?

– За семь лет, ну, чуть меньше, будем ориентироваться все же на 2011-й год, изменилось практически все. Та наша голодовка была уже символической, как бы отзвуком «седой революции», когда пенсионеров пытались лишить льгот и некому было за них вступиться, в тот момент путинская власть временно отступила. Сейчас ситуация качественно изменилась. По сравнению с тогдашней вялой поддержкой нашей голодовки, ныне вся Россия, не только Москва и крупные индустриальные центры, созрела для протеста. В 2005-м отобрали льготы у самых слабых, они посопротивлялись зимой, как могли, и даже это казалось кому-то революцией, но к весне затихли. Их не поддерживали тогда ни рабочие, ни бюджетники действительно, шли мимо нашей голодовки. Сейчас же обворованы после выборов в Госдуму оказались не только слабые, «незащищенные слои», как их власть называет самообличительно, а все, кто голосовал. И в декабре, и в феврале в Москве собирались сотни тысяч и рабочих, о чем боятся говорить официозные СМИ, и студентов, и офисных служащих, потому что были украдены их голоса, а человек ведь «животное говорящее», и именно речь его отличает от остальной фауны. И в 2011 году, да и на февральском выступлении уже не требовали возвращения льгот каких-то, требовали качественных изменений в российской политике.

Эти требования до сих пор не услышаны, поэтому мы переживаем период «революционного накопления», как сказал бы горьковский Лютов. Скажи, ведь только 4 февраля левые появились как-то обозначено, краснознаменно в колоннах на Якиманке и на Болотной многих интересовал тогда и сейчас интересует вопрос, чем «Левый фронт» отличается от КПРФ.