Юрген Хабермас - Расколотый Запад Страница 24

Недавно два политических проекта были раскромсаны дробильной машиной войны и терроризма: первый — так называемая «road map»[51], которая в перспективе должна была привести к миру между израильтянами и палестинцами; второй — империалистический сценарий Чейни, Рамсфильда, Ричи и Буша. Сценарий для конфликта в Израиле должен был бы создаваться одновременно со сценарием реконструкции всего Ближнего Востока. Но политика США соединила антиамериканизм с антисемитизмом. Сегодня антиамериканизм питает и старые формы смертоносного антисемитизма. Как обезопасить эту гремучую смесь?

Это в особенности является проблемой для Германии. Сегодня в стране открылись шлюзы для нарциссического любования собственными жертвами, разрушена существовавшая на протяжении десятилетий цензура установок обывателей со стороны «официальной позиции». Вы совершенно верно описываете эту смесь, но мы нейтрализуем ее только при том условии, если удастся очистить оправданную критику фатальной картины миропорядка, создаваемого Бушем, от всех остальных антиамериканских примесей. Как только другая Америка вновь обретет зримые контуры, потеряет почву и тот антиамериканизм, который служит лишь предлогом для антисемитизма.

IV. Кантовский проект и расколотый Запад

8. Есть ли еще шансы для конституционализации международного права?[52]

Введение

Ко времени возникновения системы европейской государственности философия в лице Франциско Соареса, Гуго Гроция и Самуэля Пуфендорфа еще играла роль застрельщика в деле создания международного права эпохи модерна. Второй раз философия взяла на себя эту роль, когда юридически запутанные международные отношения стали разыгрывать на уровне так называемых кабинетных войн. Благодаря своему проекту «всемирного гражданского состояния» Кант сделал решающий шаг, позволивший выйти за границы международного права, ориентированного исключительно на государства. Между тем международное право стало чем-то большим, чем просто юридической дисциплиной; после двух мировых войн конституционализирование международного права реально продвигалось в направлении всемирно-гражданского состояния, обозначенном Кантом, и обрело институциональные формы в международных конституциях, организациях и практиках[53].

После окончания периода биполярного мира и превращения США в единственную доминирующую мировую державу вырисовывается только одна альтернатива перспективам развития мирового гражданского порядка. Мир, контролируемый национальными государствами, сегодня находится в состоянии перехода к постнациональной констелляции мирового общества. Государства теряют свою автономию в той мере, в какой они вовлекаются в горизонтальные сетевые связи этого глобального общества[54]. И в этой ситуации идея Канта о всемирном гражданском порядке более не противоречит традиционным установкам «реалистов», которые исходят из социально-онтологического превосходства власти над правом. Однако сегодня появились новые противники; они выступают от имени либерального этоса мира и хотели бы поместить его на место права.

С точки зрения политического реализма нормативное укрощение политической власти посредством права возможно только внутри границ суверенного государства, т. е. государства, которое в своем существовании опирается на способность к самоутверждению через насилие. При таких предпосылках международному праву изначально отказано в праве юридически санкционировать собственные решения. Диспут между сторонниками политического идеализма Канта и реалистами — сторонниками позиции Карла Шмитта о границах правового оформления международных отношений[55] — распространяется сегодня на новое проблемное поле более глубинных конфликтов. Проблематичным представляется сам проект нового либерального мирового порядка под эгидой Pax Americana[56], создаваемый стратегами правительства США. Вопрос в том, может ли этизация мировой политики, определяемая со стороны сверхдержавы, заменить правовое оформление международных отношений.

В центре прошлой полемики между [политическими] идеалистами и [политическими] реалистами был вопрос: возможна ли в принципе справедливость в отношениях между нациями[57]; в современных спорах расхождения связаны с тем, является ли еще право адекватным средством как для достижения ясных целей сохранения мира и международной безопасности, так и для осуществления демократии и прав человека во всем мире. Спорен вопрос, каким путем эти цели можно реализовать скорее — с помощью обоснованных в правовом отношении действий всемирной организации [ООН], не обладающей, однако, реальной силой и избирательной в своих решениях, или с помощью односторонней политики наведения порядка, проводимой доброжелательным гегемоном. Когда в Багдаде сбросили с постамента статую Саддама, казалось, что вопрос фактически уже решен. Правительство США дважды проигнорировало международное право — провозгласив собственную стратегию национальной безопасности в сентябре 2002 года и начав вторжение в Ирак в марте 2003 года. США отстранили ООН для того, чтобы обеспечить преимущество собственным этически фундированным национальным интересам — пусть даже вопреки протестам своих союзников. Маргинализация ООН, обусловленная произволом сверхдержавы, принявшей решение о начале войны, драматически поставила во главу угла проблему значимости права.

Закрадывается сомнение: а не содержат ли эти имперские действия некую фальшь с нормативной точки зрения? Возможно, ложной является предпосылка: американский мандат позволил более эффективно достичь тех целей, которые преследовала и ООН, но вполсилы и не очень успешно. Или и в этом «контрафактно» принимаемом случае мы должны придерживаться проекта конституционализации международного права, уже давно работающего [в мировой политике], и содействовать всему, что могло бы подвигнуть будущее правительство США вспомнить о той всемирно-исторической миссии, которую после окончания разрушительных мировых войн президенты Вильсон и Рузвельт декларировали как миссию американской нации. Кантовский проект может найти продолжение только в том случае, если США вернутся к интернационализму, который они представляли после 1918 и после 1945 годов, если они снова возьмут на себя историческую роль первопроходцев на пути эволюции международного права к «всемирному гражданскому состоянию».

Ситуация в мире, отмеченная терроризмом и войной, неравномерным экономическим развитием и еще более осложненная трагическими последствиями иракской войны, заставляет снова вернуться к размышлениям над этой темой. Конечно, сегодня философия в качестве арьергарда в лучшем случае просто проясняет на понятийном уровне общее содержание профессиональных дискуссий, которые ведут между собой специалисты по международному праву и политологии. И если политология описывает состояние международных отношений, а юриспруденция выносит свои оценки понятиям, содержанию и значению существующего международного права, то философия может попытаться, в контексте существующих констелляций и действующих норм, разъяснить некоторые принципиальные аспекты развития права в целом. Только так философия может внести свой вклад в обсуждение вопроса о том, имеет ли проект Канта какое-то будущее. В заключительной части работы я снова вернусь к этому вопросу, в первой же части мне хотелось бы освободить идею всемирного гражданского состояния от понятийных привязок к конкретной форме мировой республики; а во второй, исторической части — исследовать тенденции, которые противодействовали в прошлом и противостоят сегодня пониманию конституционализации международного права как блага [для модерного мира].

I. Политически устроенное мировое общество против мировой республики

1. Классическое международное право и «суверенное равенство»

Кант осуждает захватническую войну[58] и ставит под сомнение право суверенного государства вести войну — jus ad bellum. Такое «право», в котором, собственно, ничего «нельзя мыслить»[59], составляет структурообразующее ядро классического международного права. В этом своде правил, сложившихся на основе обычаев и договоренностей, отразились контуры европейской системы государств, окончательно оформившейся в результате Вестфальского мира и существовавшей до 1914 года. Субъектами международного права признавались (за исключением особого случая — Святого Престола) только государства, а до середины XIX века — только европейские государства. Поэтому классическое международное право, созданное для исключительного участия «наций» в его использовании, было конститутивным (в буквальном смысле этого слова) и для «межнациональных» отношений. Национальные государства представлены участниками стратегической игры, потому что: