Анна Политковская - Путинская Россия Страница 32

— А за границей?

— Ради Бога. Пусть знают, чем наши деньги пахнут.

Вот я и публикую.

Миша

Миша был мужем Лены, моей давней подруги, лет с семи, со школы. Лена вышла за него, когда они учились в институте. И это было очень давно, в конце 70-х. Миша был тогда очень умный и талантливый парень — переводчик с немецкого, синхронист уже в Институте иностранных языков, перспективный в высшей степени, после института его рвали на части, предлагая прекрасные места работы, что тогда встречалось редко.

Так Миша попал в Министерство иностранных дел. И это было очень престижно — в советские времена, особенно в их поздний период, редко какой мальчик без связей попадал в такую закрытую корпорацию, как наш МИД. А Миша был без связей — его воспитывала бабушка, простая уборщица. Мишина мама очень рано и скоропостижно умерла от рака мозга, когда мальчику было только четырнадцать лет, а папа тут же покинул осиротевшую семью ради другой женщины.

И вот Миша — в МИДе. Мы очень дружим. Мы вместе ездим на пикники. Поедаем в лесу шашлыки, приготовленные на костре, и счастливы. С Леной мы и так близкие люди, но очень хочет дружить и Миша.

Основа наших отношений необычная — у меня двое маленьких детей, когда Миша приезжает, он может просто подолгу смотреть на них или с явным восторгом наблюдать за ними, какими бы глупостями те ни занимались, разговаривать с ними и часами играть с ними.

Все друзья знают: Миша очень хочет детей, он на этом помешен. Но моя подруга Лена — талантливый лингвист пишет кандидатскую диссертацию, и рождение ребенка все откладывает и откладывает на потом, когда получит степень кандидата филологических наук.

Миша от этого сильно нервничает, и то, что у них нет детей, потихоньку становится его комплексом — Миша начинает страдать и мучить всех вокруг, но прежде всего Лену, однако Лена — женщина с крепким характером, и если что решила, ни за что не уступит. Решила сначала защититься и получить степень кандидата наук, а уж потом забеременеть — значит, так тому и быть.

Лена-то решила — а Миша запил… Держался-держался — и слетел с катушек. Сначала он пил понемногу, — и все лишь посмеивались и подтрунивали над ним. Потом возлияния стали занимать по нескольку дней, с уходами в неизвестном направлении и ночевками Бог знает где. Еще позже — по неделям. Лена сдавалась — уже и готова была поступиться принципами, недописав диссертацию… Но как можно рожать от постоянно пьющего мужчины?…

А тут уже и новые времена наступили: Горбачев, Ельцин, и Мишу только потому не увольняли за хронические запои (при коммунистах бы — моментально), что некем было заменить, — все кадры, владеющие языками и имеющие опыт работы «по ту сторону» железного занавеса, в стране стали вдруг на вес золота и разбегались из МИДа от безденежья — по вновь возникающим коммерческим фирмам и представительствам иностранных компаний. Мишу туда, конечно, уже не звали, хотя немцы были первыми, кто ринулся на российский рынок, и переводчики с немецкого стали персонами номер один.

Впрочем, работа в МИДе для Миши тоже уже шла на дни — его увольняли. Как-то очень поздним вечером самого конца 96-го года, в декабре, когда мороз был под тридцать, в дверь позвонили — это была Лена в ночной рубашке на голое тело. В Москве так не ходят, уверяю… И тем более Лена — всегда очень ухоженная, уравновешенная, воспитанная и интеллигентная дама. Одна Ленина нога была босая, как у какой-то последней бездомной; на другой — наполовину расстегнутый сапог, голенище которого болталось, как флаг. Мою подругу трясло, будто она провалилась под лед и ее только что достали из полузамерзшей воды. Лена была насмерть чем-то напугана, и шок не давал ей понятно изъясняться.

— Миша… Миша… — повторяла она, как робот, говорящий одно слово, и продолжала рыдать в голос — совсем на себя не похоже, не останавливаясь и не замечая окружающие ее обстоятельства и людей.

Вот уже и дети проснулись, тихонько выйдя из своей комнаты на странный шум. Они встали кружком рядом с Леной, завороженные непонятным им горем… И, в конце концов, Лена очнулась — дети стали тем единственным, на что она отреагировала. Приняла стакан с успокоительным и стала рассказывать.

Миша отсутствовал дома уже третью ночь подряд. Лена и не слишком его ждала — привыкла и к запоям, и к загулам, и поэтому легла спать — ей рано утром в институт. Но вскоре после этой полуночи Миша вдруг заявился — это было неожиданно, если уж он запивал, то возвращался всегда по утрам.

На сей раз, прямо с порога, как был — в пальто и грязных ботинках, весь вонючий и немытый — он прошел в спальню и молча встал над Леной, рассматривая ее в полутьме и не включая света. Миша казался совершенно пьяным и безумным. Его черные глаза сияли, как в цирковом фокусе с применением серы — неестественно и с серебристым отсветом на щеки. Еще недавно красивое лицо перекосила судорожная гримаса — и не отпускала мышцы. Лена поглубже окунулась в одеяло и молчала, наученная горьким опытом жизни с начинающим алкоголиком, — что-либо говорить все равно, что не говорить ничего, имеющий уши все равно не услышит. Надо дотерпеть, пока не заснет, — вот и весь рецепт.

Но Миша подобрался к кровати и сказал:

— Ну все… Ты во всем виновата… Что я пью… И сейчас я тебя буду убивать.

В Мишином голосе Лена услышала ту тихую решимость, которая не оставляла надежд. Она вскочила и заметалась по комнате. Сначала Миша загнал ее на балкон, и ей показалось, что шансов почти нет. Но пьяный человек неуклюж, и Лена смогла вывернуться боком через дверь, схватить что-то у порога и убежать по снегу, куда поближе. В дом ко мне.

Потом был развод, и каждый по отдельности, Лена и Миша, совершенно не плаксивые люди, плакали на моей кухне, рассказывая, как любят друг друга, но жить вместе уже не смогут…

Еще некоторое время потом мы с Мишей встречались, хотя все реже и реже, но он еще пока заходил в гости. В основном, конечно, просил денег, потому что продолжал пить и нуждался — его уволили, и он перебивался лишь случайными переводами, которые, впрочем, еще были.

В свои редкие и трезвые визиты Миша рассказывал, что старается начать новую жизнь, бросает пить, — вот увлекся православием, читает религиозные книги, окрестился, нашел духовника по себе, ходит на исповеди, причащается, успокаивается от этого и вообще вполне серьезно к этому относится — уверен, спасение возможно. Внешне, впрочем, Миша был не похож на шагающего ко спасению — он порядком опустился, волосы имел всклокоченные, сальные, был очень неухоженным. О таком у нас говорят: «живет без женщины» — ходил он в черном затрапезном пальто явно с чужого плеча, которое ему было очень коротко, а на вопросы: «Где ты живешь?» отвечал сумбурно, в том смысле, что никто его не понимает, и как трудно где-то жить, когда никто не понимает…

При Ельцине это не было странным и из ряда вон выходящим явлением — по улицам бродило много нищих, потерявших работу, спившихся бывших интеллигентных и добропорядочных граждан, не нашедших себя в новой действительности. Именно на этой почве повсеместной неудовлетворенности, незанятости и ненужности многих профессионалов советского периода православие вошло в большую моду, и каждый неудачник — кто терял работу, жену, мужа, судьбу бежал в церковь, хотя и веровал далеко не всегда.

Поэтому Мишу — воспринимали как одного из многих идущих одним и тем же путем. Как-то он зашел трезвый и, тем не менее, радостный, попросил поздравить: оказывается, вчера у него родился сын. Мы бросились поздравлять — сбылось ведь, но Миша почему-то не был на том седьмом небе от счастья, которое мы могли бы себе представить, зная о его предыдущей страсти. Мальчика назвали Никитой — Миша и тогда, при Лене, много раз говорил, мечтая, если родится сын, то обязательно дать ему имя Никита.

— А кто мама Никиты? — спросила я осторожно.

— Молодая девчонка.

— Ты у нее живешь? Вы женаты? Или собираетесь?

— Нет, ее родители против меня.

— Так сними квартиру, и живите вместе с сыном — это так важно.

— Денег нет.

— Начни зарабатывать.

— Не хочу и не могу. Потому что все равно не заработаю — поезд ушел.

И обрубил все разговоры по душам.

Прошло больше года, Ельцин уже отрекся от власти, назначил преемником Путина, началась вторая чеченская война, Путина постоянно показывали по телевизору — то он военным самолетом управляет, то в Чечне указания раздает. Приближались его выборы в президенты. Как-то поздно вечером позвонила Лена.

— Знаешь, — сказала она не своим, совершенно охрипшим голосом, какие бывают у певиц после концерта, — мне только что позвонили: Миша убил женщину, с которой жил. У нее остался четырнадцатилетний сын от первого брака. Мальчик в этот момент был в квартире. Миша напился — эта женщина, говорят, была его старше, жалела его очень, а, жалея, выпивала с ним, только чтобы ему не было одиноко и пусто. Вот так они выпили вчера, Миша взял нож и сказал то, что уже слышала: «Я тебя буду убивать».