Олег Попцов - Хроника времён «царя Бориса» Страница 39

Уязвимость отечественных реформ в том, что они, как правило, инициировались высшей властью, что не следует считать изъяном, однако власть при этом всегда сообщала — импульс реформ идет снизу. О чем низы даже не подозревали. В любой реформе власть боролась с самой властью. Когда реформатор использовал механизм реформ, расширял свое собственное пространство за счет либо сокращения, а чаще и упразднения пространства своих оппонентов. На бюрократическом языке это называлось «реорганизация управления». Иначе говоря, реформы делались не под идеи: движение капитала, технический прогресс, политическое обновление, а под себя, своих сторонников, свою послереформенную власть. Отсюда драматизм нынешних реформ и реформаторов, попытавшихся отчасти отойти от этого стереотипа. И, как результат, бескомпромиссное сопротивление тех, кто не разглядел себя в послереформенный период у кормила власти. Партийное сопротивление реформам имело две тональности: оголтелую, или социалистическую, и неизбежную (иначе говоря, уловить направление течения реформ, сначала подстроиться под него, а затем скрыться в нем). Их девиз — нельзя выступить против реформ — не поймут. Цель должна быть иной — найти в этих реформах свои властные этажи. Если их нет, придумать и пристроить. Первый банковский капитал и первая банковская элита — это бывшие партийные функционеры. Трудно сказать, какая часть капитала партии ушла за рубеж, но то, что её капитал лег в сейфы отечественных коммерческих банков, в этом нет сомнения. В этом смысле реформа государственных структур, введение российского президентства, у истоков которого стояли Геннадий Бурбулис и Сергей Шахрай, выстраивалась не по новым, а по извечным законам власти. Увидеть в этих структурах себя. Отсюда идеи Госсовета, государственного секретаря, Консультативного совета. Нужны были структуры, при которых власть второго человека была бы неопровержимой. Во-первых, он стоит у дверей первым и все, включая залетающий ветер, может осязать лично. Во-вторых, если в связке Президент вице-президент его нет, надо изменить структуру власти таким образом, чтобы третий стал вторым, не меняя порядковых номеров. Я говорю это не в укор авторам идеи. Просто такова специфика Отечества. А ещё надо учесть, что будь то Чубайс, Явлинский, Бурбулис, Шохин, Гайдар или Хасбулатов, они новое поколение политиков, в возрасте от 35 до 45 лет, до того стоявшие на привязи или в услуге номенклатурной старости. При помощи этих реформ, другой возможности у них нет, они могут совершить восхождение на «политический Эверест». Для них реформы экономического механизма — не только решение социальных, этнических, территориальных вопросов, но ещё и их личная лестница, где только они, как им кажется, знают очередность ступеней и по которым, поднимаясь с закрытыми глазами, могут подняться только они. Правила игры написаны в расчете на их возраст, их язык, их привычки. Для них реформы не ответ на общественную потребность, а, скорее, их личный замысел, воплощение диссертационных амбиций — мою модель положили в основу, мой экономический механизм, мою политическую концепцию. Реформы это я. Их можно назвать клубом президентов. Каждый из названных, оставаясь наедине с собой, скажет непременно: «А почему нет?»

Глава VII

Синдром Горбачева, или Накануне

17 сентября 1991 г.

Однажды обнаружив удачную формулу, мы повторяем её с одержимой настойчивостью. После недолгой, но драматической изоляции Горбачев вернулся в другую страну. Три дня, потрясшие мир, похоже, лишили Президента его навязчивого недуга — политической слепоты. Демократы устало вздохнули кажется, наш Президент определился. Потерпевшая поражение реакция в отчаянном озлоблении прокляла Горбачева ещё раз. Вряд ли они имели основания сказать — он нас предал. Если что и было общее у правых и левых, то это недоверие к Президенту — не наш. Изолируя Президента, они готовили ему неутешительный итог.

Касательно президентства, конечно же, было несколько вариантов: если получится в полном объеме, то…; если постигнет частичная неудача, то… О поражении не думали — страшно. Я не прав, и о поражении думали. Не случайно заболел Павлов. При аресте он скажет: «А что, собственно, произошло? Разве мы не говорили о чрезвычайном положении? Разве не призывали к созданию правительства общественного спасения? Разве нас не страшил хаос, разгул преступности, митинговая вакханалия? Если этого ничего не было, то зачем Президент потребовал чрезвычайные полномочия? Вот войска ввели напрасно, я предупреждал».

Все это в той или иной форме прозвучит на суде. Таким образом бывший премьер как бы напутствовал защиту. Нет смысла говорить о том, на что они рассчитывали и в чем просчитались. Анализ всегда был застарелым недугом политической номенклатуры. Путч лишь подтвердил: кто был ничем — всем стать не может.

Пожалуй, самой зловещей в групповом портрете заговора является фигура Болдина. И не потому, что человек, ближе всех стоящий к Президенту, облеченный всей полнотой доверия, предал. Нет. Во все времена предавали ближайшие. Потому как поступки стоящих в отдалении и не считались предательством. Стоящие в отдалении совершали ошибки, не справлялись с работой. Они всегда имели возможность сказать: нам приказали, мы не были информированы. Для окружения, на расстоянии человеческого дыхания, эти оценки неприемлемы. Окружение, вознесенное самим самолично, предает изысканно.

В 1985 году, ещё не Президент, а просто Генеральный секретарь, оказавшись у кормила страны, Горбачев восстал против всесилья помощников, окружавших предшественника. Одряхлевший лидер достиг той стадии политической неполноценности, что превратился в плохо двигающийся, плохо соображающий объект. Помощники правили страной. Помощники продуцировали коррупцию. Помощники вознеслись над Политбюро, Советом Министров. Не случайно первым шагом Горбачева было упразднение этого надинститута власти. Помощники покидали Олимп под злорадное сочувствие партийного и государственного аппарата, измученного долголетней завистью. Рабы не прощают возвышения себе подобных. Кто их сейчас помнит, Прибытковых, Агентовых… — «барвихинских глухарей», нашептывателей высшей власти?

Еще раз повторим, трагедия реформаторов всех времен — они всегда приходили в стаю прежнего окружения. Аппарат — среда обволакивающая, проникающая в поры власти, принимающая форму каприза власти. Вот на чем держится доверие власти к аппарату.

Итак, изгнав и предав анафеме институт прежнего кормчего, Горбачев практически повторил его ошибки. Он чуть медленнее, чем его предшественник, вползал в трясину власти и ложного почитания. Брежнев купил аппарат. В дальнейшем его покупали помощники. Однако начало паноптикуму положил Леонид Ильич сам, раздавая награды, привилегии и прочие дарственности разносортным политическим пролазам. Ничто не изменилось в психологии власти со времен Древнего Египта, Рима, Ивана Грозного, Гитлера, Сталина.

Власть, в своем самовыражении, одинакова при всех режимах, она живет не по законам социального строя, демократии или антидемократии, монархии или республики, власть живет по закону власти. И в этом смысле существуют вечные истины. Вознесенные не по заслугам не могут не знать об их отсутствии, а потому придумывали их, создавали шлейф побед и успешностей, не существующих в реалиях. Только человек, для которого власть есть смена профессиональных занятий, независим в своих суждениях. Жаден до власти, как правило, малоумеющий. Он использует власть в привычном социалистическом толковании — руководить в целом, вообще. В этом случае власть способна скрыть профессиональную посредственность, когда знания подменяются организаторским марафетом: собрать, обеспечить, принять меры, повысить, сосредоточиться, обратить внимание.

В среднестатистическом измерении Болдин — руководитель аппарата Горбачева — человек достаточно ограниченный. О таких говорят: толковый оргработник, полагая, что для человека, обладающего этим навыком, совсем не обязательно наличие общей эрудиции. При исполнении воли начальства она как бы помеха. Но именно Болдин стал пружиной заговора. Можно сказать проще первым был куплен Болдин. Мне не хочется повторять: мы предупреждали Президента. А кого не предупреждали?!. Тут я не прав, Горбачева предупреждали соратники-либералы, все те, от кого отвернулся Президент. Горбачева предупреждали шестидесятники, политологи.

Что парализует лидера? Отсутствие власти? Ни в коем случае — её видимость сохраняется. Неуважение? Вряд ли. Почитание — это ещё и лицедейство. Шестидесятники грешны перед Горбачевым, они задержались в своей влюбленности в него. И когда их критика в адрес Президента достигла апогея, ожесточившийся Президент, подвластный собственной обиде, маниакально клял судьбу, обвиняя всех в неверности. Именно Горбачев называл демократов, водрузивших на свое знамя имя Ельцина, политической шпаной, и именно с его легкой руки покатилось по стране — «так называемые демократы». Так все-таки что парализует лидера? Информационная блокада, оплодотворенная обилием дезинформации. Наш Президент должен знать все.