Олег Попцов - Хроника времён «царя Бориса» Страница 40

Уже в 1988–1989 годах было замечено, что Президенту нравится быть информированным. Один лидер коллекционирует автомобили, другой выращивает кукурузу на собственной даче, третий — врагов народа. Горбачев не упускал случая повторить:

— Как вы понимаете, я располагаю достаточной информацией.

Это очень быстро почувствовало ближайшее окружение. Если Президент желает чувствовать себя информированным, не будем его разочаровывать. Он должен знать то, чего не знают остальные. Он должен знать прямо противоположное общедоступному. Реакция готовит заговор, об этом говорят на улицах. Окружение дает понять Президенту — паника стала модой. «Интеллигенция во все времена была предрасположена к истерике. Мы вам дадим информацию другого свойства. Заговор действительно готовят, но его готовят левые, во главе заговора — лидеры Межрегиональной группы. Их программа: сокрушить правительство, затем съезд, затем Президента».

Так, слабость реформатора, вовремя замеченная аппаратом, помогает аппарату прибрать власть к рукам, о чем Президент даже не подозревает. Рождается формула — они рвутся к власти. И любое столкновение, митинг, выдыхающий людское негодование: «С кем вы, Президент Союза?!» заворачивается в ту же упаковку — они рвутся к власти. Они — «так называемые демократы», они — «политическая шпана». Почему реакция блокировала Президента? Их насторожил его осязаемый поворот в сторону левых. Да мало ли шараханий переживал Горбачев, чтобы так нервно воспринимать его очередное колебание. Конечно же, нет. Победа Ельцина на выборах поставила логическую точку. Расхристанные, разобщенные демократы преподали урок интеллектуального превосходства. Им нечего было сказать о приобретениях, мы по-прежнему летим вниз, и непонятно, какой глубины эта пропасть. И если мы окажемся на её дне, услышит ли нас цивилизованный мир? Казалось бы, напуганный предрекаемым голодом, народ должен был поступить иначе. Не поступил. Народ выбрал свободу. Никаких обещаний, простая формула — о моей политике вы будете знать все. Я не отступлюсь от реформ. Реформы — это свобода духа, предпринимательства, собственности. Вот и вся программа. Без полутонов, полунамеков: ещё не созрели, не поймут, не примут…

Интересно, за кого голосовал Горбачев на выборах? Я думаю, за Ельцина. А его жена? А внучка? Он ещё скажет об этом в мемуарах. А может, накануне выборов надо выбрать момент, когда сказать? Я даже знаю, как будет назван материал, посвященный этому откровению Президента, — «Три моих голоса за Бориса Ельцина».

Выборы, их итоги, оказались для реакции последним звонком. Дальше ждать бессмысленно — нужен переворот. Я полагаю, что интенсивная подготовка началась именно тогда.

Был ли переворот истинным?

Журналистская зарисовка того периода: пожилой человек, похоже из КГБ, бродит вдоль баррикад, выстроенных у Белого дома. Трогает ногой рыхлое строение, бормочет:

— Разве так баррикады строят? В Литве, там все было без дураков. Две дневные нормы бетонных заводов положили. Танки и те опасались — надолбы. А здесь все на живую нитку. Дунь — разлетится.

Голос со стороны:

— Какой переворот, такие и баррикады.

Почему переворот в нашей стране непохож на переворот в банановой республике или, скажем, в Чили? Потому, что эта страна называется Россией. Цель переворота — свергнуть Россию. Не Горбачева, нет, — Россию. Танки можно ввести в Литву, на Россию танков не хватит. Поэтому и переворот был задуман как некое действо, лишенное жесткого рисунка, заметного внешне. Вроде как переворот — и вроде как нет. Танки ввели, но телефоны не отключили. Радио и телевидение России, все прогрессивные газеты прикрыли, но аэродромы закрывать не стали. Комендантский час ввели, но въезд в Москву оставили свободным. Он был задуман как переворот, который впоследствии вписался бы в опробованную формулу: «По многочисленным просьбам трудящихся…», «Народ требовал навести порядок!». И это не лишено смысла.

Социологические исследования, случившиеся сразу после августовских событий, показали, что свыше 30 процентов практически поддерживали идею введения чрезвычайного положения. Они не желали вдаваться в подробности, насколько конституционны методы путчистов. Раньше было лучше — вот и все. Верните нам «раньше». Эти 30 процентов трудящихся, если их очень попросить, могли высказать такую просьбу.

Отстранение Горбачева они не считали большой проблемой. Был же отстранен Хрущев, человек в корне изменивший отношение к Советскому Союзу. Без особого шума, можно сказать, лояльно отстранен. А день спустя заявление от имени нового руководства страны: «Мы признаем неизменность внешней политики, соблюдение всех договорных отношений». Полгода помучаемся, а потом все вернется на круги своя. Проведем инвентаризацию внутренних ресурсов, заместитель премьера Щербаков предупредил: «Запад перекроет кислород на время». Вот он, ключевой мотив — на время.

Почему переворот был задуман так, а не иначе? Не по классической формуле: телеграф, телевидение, газеты, вокзал, аэродромы. Закрываются границы. Арест руководства. Роспуск парламента. Прекращение действия Конституции. Введение чрезвычайного положения на год. Обещание новых выборов после наведения порядка. В черновом эскизе все так и было, но… Такой сценарий был возможен в 1982-м, даже в 1985-м, но не в 1991-м. Путчисты отдавали себе отчет — партия парализована — окриком не поднять нужно долго кричать. Зарубежье отреагирует на Горбачева, страна — на Ельцина. Опять война на два фронта. Репетиции, конечно, были, но удачными их не назовешь. В Прибалтике — сорвалось. Эксперимент с РКП не дал чистоты результата, пришлось сменить лидера. Закон о КГБ вселил надежду. Это было, пожалуй, самой большой удачей реакции. Вот почему слова Лукьянова о его нежелании войти в состав ГКЧП не следует ставить под сомнение: «Я вам пригожусь на посту Председателя Верховного Совета». Это профессиональный ответ. Надо же снабдить переворот флером законности. Заматывать парламент мог только Лукьянов, как друг Президента, как однокашник по институтской скамье, как хранитель детища по имени Союз, как демагог средней руки, но для парламента того разлива почти Демосфен. Парламент, поддержавший преступный закон о КГБ, мог утвердить любые изменения к любой Конституции. Попытка Павлова получить чрезвычайные полномочия — это тоже репетиционный вариант, шаг к легальной блокаде Президента. Президент почувствовал дискомфорт и возразил. Лукьянов в этот миг уже был на перепутье. Ему тоже можно посочувствовать — трудно вести парламент, когда за спиной сидит Президент. Президент помешал чрезвычайным полномочиям премьера. И западная пресса сообщила миру: Горбачев проявил себя как блестящий тактик. Слепота обожания — самый страшный вид слепоты. Потом был Пленум ЦК. И снова молва, обещающая грозу, поползла по стране: сметут, исключат, в лучшем случае откажется сам. Пленум был тактической новинкой реакции. Прошедший на удивление мирно и спокойно, более того, поддержавший в основе проект новой программы партии, он должен был усыпить бдительность Президента, создать иллюзию затухающего политического кризиса. Демократы высказывали привычное недоверие, в скоротечном анализе предрекли — главный бой перенесен на съезд. Надо готовиться к этому событию. То, что консерваторы добились именно такой реакции на партийном Пленуме, следует считать их тактической победой. Еще раз прокукарекали свои восторги западные лидеры, и Президент, с сознанием одержанной победы, отбыл на отдых. Ракетой, просигналившей о начале штурма, был факт исключения Александра Яковлева из партии. Как мы помним, это случилось накануне путча. Реакционное ядро партии дало понять пылким партийным резервистам: Генеральный секретарь больше не управляет партией. Демократы уже как бы вывели партию за пределы политического ринга, частично утратили к ней интерес, на этот факт прореагировали вяло. Далее случилось то, что случилось.

Все было: недовольство народа, предсказание голода, безработицы, нулевой рейтинг Горбачева, оскорбленная армия, ждущий реванша КГБ, страх перед развалом Союза, неуправляемость атомным потенциалом, объединенный страх партократии и, конечно же, травля набирающего силу Ельцина. Эти девять страхов как бы суммировались, создали иллюзию всеобщего недовольства, которое и должно стать опорой переворота. На деле же оказалось, что недовольство недовольству рознь. Затея с переворотом — затея безумная, хотя бы уже потому, что неподъемным оставался главный камень камень экономики. Ничего, кроме инвентаризации ресурсов, путчисты предложить не могли. Помимо прочего, непростительным просчетом для ГКЧП был факт объединения в его составе наиболее непопулярных в народе лидеров. Что это, слабомыслие, атрофия сознания? Как можно от имени всеобщей непопулярности призывать народ под свои знамена?