Михаил Докучаев - История помнит Страница 41

В этом отношении весьма аргументированным доводом является высказывание дочери Сталина — Светланы Аллилуевой.

“Сергей Миронович Киров был большим другом нашей семьи давно, наверное, еще с Закавказья. Мама очень любила его. Киров жил у нас в доме, отец любил его, был к нему привязан, и все лето 1934 года он был у нас, а в декабре последовал выстрел Николаева. В причастности отца к этой гибели я не поверю никогда. Киров был ближе отцу, чем все Сванидзе, чем все сородичи или все товарищи по работе. Он был ему нужен. Я помню, какой была ужасной весть о гибели Кирова. Как были все потрясены в доме”[47].

Это абсурд — связывать Сталина с таким преступлением. Такое обвинение мог выдвинуть только Троцкий, ярый враг Сталина, человек, поставивший своей целью физическое устранение Сталина от руководства страной и партией. Вот в этом направлении как раз и вырисовывается еще одна версия, связанная с выходом следствия на консула Латвии Г.Я.Бисенаскеса, который был выдворен тогда из пределов Советского Союза за связь с террористами-оппозиционерами[48]. Они информировали консула о положении дел, получали от него деньги и даже намеревались через него послать письмо Троцкому.

В этой связи следует заметить, что в те годы Латвия и другие Прибалтийские страны представляли собой гнездо фашистской разведки, пристанище различных белогвардейских террористов и боевиков. Впервые там обосновал свои резидентуры Савинков, которые действовали затем вплоть до 1940 года, когда эти страны стали республиками СССР. Не случайно поэтому накануне убийства С.М.Кирова органы НКВД ликвидировали несколько групп террористов из белоэмиграции, проникших на территорию СССР из Польши, Литвы и Финляндии. Более 100 человек террористов было тогда уничтожено, которые стремились проникнуть в Ленинград. Возможно, что заявление Николаева о том, что “наш выстрел должен явиться сигналом к взрыву, к выступлению внутри страны против ВКП(б) и Советской власти”, имел определенный смысл, связанный с совместным выступлением внутренней оппозиции с иностранной контрреволюцией. Этого также исключать нельзя, учитывая, что Троцкий тогда стал единоличным вождем всей русской политической эмиграции и оппозиционных сил внутри страны, идейным вдохновителем террора против советских руководителей.

Отсюда вытекает вывод, что причину гнусного убийства Сергея Мироновича Кирова следует усматривать в единстве всех трех первых версий под идейной эгидой Троцкого. Вот кто главный убийца Кирова. Все остальные были исполнителями, начиная с Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Енукидзе, Ягоды и до террориста Николаева. Это был единый, целенаправленный удар против Советской страны, партии и лично Сталина. Таких выпадов и акций политического террора не могла бы потерпеть никакая другая администрация, никакая другая страна, какая бы классическая демократия в ней не господствовала. Всегда и везде на такие выпады имела место не менее жесткая реакция.

Отсюда все дальнейшие меры, принятые ЦК партии и Советским правительством против антисоветски настроенных оппозиционных элементов, осуществлявших по указанию Троцкого вооруженный террор против Советской власти, носили ответный характер, были правильными, хотя и несколько слабыми.

Через две недели после суда над Николаевым перед Ленинградским судом по обвинению в соучастии в убийстве С.М.Кирова предстали Зиновьев, Каменев, Евдокимов и ряд известных их сподвижников, включая Бакаева, всего 19 человек.

Нужно сказать, что Николаев не раскрыл, а возможно и не знал, факта непосредственного участия в преступлении Зиновьева, Каменева и других руководителей троцкистско-зиновьевского центра. Это давало им повод упорно придерживаться ранее выработанной версии поведения, не сознаваться ни в чем, кроме того, что вскрыло следствие. Они симулировали глубокое раскаяние и признали, что политическая оппозиционная деятельность, в которой они участвовали, создавала атмосферу, благоприятствующую антисоветской деятельности.

Они признали также, что были руководителями “Московского центра” оппозиции и несут “моральную и политическую ответственность” за убийство Кирова, поскольку возглавляли то подрывное политическое движение, на почве которого было совершено преступление. Однако они упорно отрицали свою осведомленность о готовящемся покушении на Кирова.

“Я привык чувствовать себя руководителем, — заявил Зиновьев, и, само собой разумеется, я должен был все знать. Злодейское убийство представляет всю предыдущую антипартийную борьбу в таком зловещем свете, что я признаю абсолютную правоту партии, когда она говорит о политической ответственности бывшей антипартийной зиновьевской группы за совершенное убийство”.

Заявление Каменева было сделано в том же духе ... “Я никогда не делал ставку на боевую борьбу. Я всегда ждал, что окажется такое положение, когда ЦК вынужден будет договариваться с нами, потесниться и дать нам место”.

Суд не установил фактов непосредственного участия Зиновьева и Каменева в убийстве Кирова. Этому во многом способствовало то, что их арест осуществляли четыре руководящих работника НКВД, специально подобранных для этого наркомом внутренних дел Ягодой. Ими были: начальник секретного политического отдела Молчанов, начальник оперативного отдела Паукер, его заместитель — Волович и помощник Ягоды — Буланов. Из них Молчанов и Буланов являлись тайными членами “правотроцкистского заговорщического блока”, Паукер и Волович — агентами германской разведки.

При аресте эти сотрудники НКВД действовали в соответствии с установками Ягоды. Они не только не произвели обыска в квартире арестованных в целях обнаружения уликовых материалов, а, наоборот, способствовали Зиновьеву и Каменеву в уничтожении ряда компрометирующих их материалов.

Суд приговорил Зиновьева к десяти, Евдокимова — к восьми, а Каменева — к пяти годам тюремного заключения. Это был слабый приговор, но он все же определил политическую виновность оппозиции в убийстве Кирова. Можно только сожалеть, что он не вынес частного судебного определения в политической виновности Троцкого как идеолога и наставника оппозиции, члены которой выполняли его инструкции на вооруженный террор против советских лидеров.

История никогда не простит этого ни Троцкому, ни его сподручным оппозиционерам-террористам.

Глава XIV

Смутное время

Дальнейшие годы явились весьма бурными и насыщенными различными внутри и внешнеполитическими событиями. Они были связаны в основном с неудержной гонкой вооружений в Германии и попустительством ей в этом других западных держав, активизацией подрывной и террористической деятельности “правотроцкистского блока” и судебными процессами над его лидерами и заговорщиками.

И.В.Сталин внимательно следил за всеми этими событиями, призывал советский народ и партию к бдительности и дальнейшему усилению оборонной мощи и государственной безопасности страны. Сводки сообщений разведки и контрразведки ежедневно свидетельствовали о накале страстей в политическом мире и диверсионных акциях в советской экономике.

Вот и сегодня ему бросилось в глаза краткое сообщение газеты “Нью-Йорк Геральд Трибюн” от 11 ноября 1935 года о том, что премьер-министр и министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль, являющийся решительным сторонником соглашения между французской третьей республикой и нацистской “третьей империей”, готов порвать подписанный им, но еще не ратифицированный французским парламентом франко-советский пакт, чтобы заключить с Германией соглашение, по которому гитлеровский режим гарантировал бы восточные границы Франции в обмен на полную свободу действий в Клайпедской области и на Украине.

Иосиф Виссарионович заметил себе, что Лаваль, Болдуин и Саймон только в течение 1935 года сделали слишком много уступок Гитлеру и Риббентропу и, заигрывая с ними, всячески стремились направить усилия германской военной машины на восток, против Советского Союза.

Так, в феврале этого года в результате переговоров между премьер-министром Франции П.Лавалем и министром иностранных дел Великобритании Джонсом Саймоном английское и французское правительства согласились освободить фашистскую Германию от ряда ограничений по военным статьям Версальского договора.

Это явно говорило о их поддержке программы вооружений Германии, и делался расчет на то, что ее военная машина будет направлена на восток. В то же время Франция после плебисцита, проходившего в обстановке разнузданной нацистской пропаганды, вынуждена была передать Германии Саарскую область с ее богатейшим угольным бассейном.

Такое попустительство развязывало руки правительству “третьей империи”, которое в марте денонсировало Версальский договор и ввело в стране всеобщую воинскую повинность, а вскоре объявило о создании своих военно-воздушных сил.