Игорь Пыхалов - СССР без Сталина: Путь к катастрофе Страница 46

Весь текст писем проникнут ложным пафосом. Тут и ханжеская забота о молодёжи, и лицемерное беспокойство о советском народе, в котором даже малейшая ревизия решений XX и XXII съездов якобы вызовет «сумятицу и раздражение». О том, каким потрясением для советского общества стали хрущёвские «разоблачения», подписанты предпочитают не вспоминать. А зря! Пройдёт двадцать с небольшим лет, и новый виток антисталинской истерии разрушит нашу страну.

Всё-таки недаром многие дореволюционные философы, публицисты и общественные деятели (например, В.В. Розанов, Н.А Бердяев, В.В. Шульгин) относились к интеллигенции весьма критически. Да и в более позднее время об интеллигенции высказывали нелестное мнение люди, которых нельзя заподозрить в любви к коммунистам. Например, певец и композитор Юрий Антонов: «Интеллигенция, вернее большая её часть, всегда гадила России. Интеллигенция привела Россию к октябрьскому перевороту, она разрушила государство, разрушила и Советский Союз. Что она ещё натворит, неизвестно» .[328]

Ещё одна любопытная деталь. Подписанты «письма 25-ти» старательно перечисляют свои регалии. При этом среди званий и наград довольно часто мелькают слова «лауреат Государственной премии». Однако Государственная премия СССР будет учреждена лишь через полгода, постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 9 сентября 1966 года. Откуда же взялись её лауреаты?

Ларчик открывается просто. На самом деле все эти люди получили Сталинские премии. Затем, в ноябре 1961 года, на волне антисталинской истерии лауреаты Сталинской премии были стыдливо переименованы в лауреатов Государственной премии СССР.

Казалось бы, таким пламенным и принципиальным антисталинистам, как авторы процитированных писем, сам бог велел отказаться от награды кровавого тирана, как это сделал упомянутый нами ранее ленинградский инженер с Кировского завода. Тем более что перед глазами наглядный пример. Не прошло и двух лет, как известный французский философ и писатель Жан-Поль Сартр демонстративно отказался от присуждённой ему в 1964 году Нобелевской премии по литературе, мотивируя своё решение следующим образом:

«Мой отказ вовсе не необдуманное действие, поскольку я всегда отклонял официальные знаки отличия. Когда после второй мировой войны, в 1945 году, мне предложили орден Почётного легиона, я отказался от него, хотя у меня и были друзья в правительстве. Я никогда не хотел вступать в Коллеж де Франс, как это предлагали мне некоторые из моих друзей.

В основе этой позиции лежит моё представление о труде писателя. Писатель, занявший определённую позицию в политической, социальной или культурной области, должен действовать с помощью лишь тех средств, которые принадлежат только ему, то есть печатного слова.

Всевозможные знаки отличия подвергают его читателей давлению, которое я считаю нежелательным. Существует разница между подписью «Жан-Поль Сартр» или «Жан-Поль Сартр, лауреат Нобелевской премии».

Писатель, согласившись на отличие такого рода, связывает этим также и ассоциацию или институт, отметивший его. Так, мои симпатии к венесуэльским партизанам касаются лишь одного меня. Однако, если «Жан-Поль Сартр, лауреат Нобелевской премии» выступит в защиту венесуэльского сопротивления, тем самым он вместе с собой увлечёт и сам институт Нобелевской премии».[329]

И в самом деле, истинный талант не нуждается в регалиях. Однако наши доморощенные интеллигенты ревностно цеплялись за титулы и звания, справедливо опасаясь, что без этих атрибутов их перестанут воспринимать в качестве «интеллектуальной элиты» советского общества:

«Пока я спал, овца принялась объедать венок из плюща на моей голове, — и, объедая, она говорила: «Заратустра не учёный больше». И, сказав это, она с пренебрежением отошла в сторону».[330]

Среди 25 подписантов письма от 14 февраля 1966 года мы видим 12 лауреатов Сталинской премии. При этом семеро из них получили её по одному разу: Л.А. Арцимович (1953), В.П. Катаев (1946), В.П. Некрасов (1946), Б.М. Неменский (1951), А.А. Попов (1950), А.Д. Сахаров (1953), И.Е. Тамм (1946). Четверо стали лауреатами дважды: П.Л. Капица (1941, 1943), Ю.И. Пименов (1947, 1950), Г.А. Товстоногов (1950, 1952), С.А. Чуйков (1949, 1951). Но особенно отличился кинорежиссёр М.И. Ромм, удостоившийся в своё время целых пяти Сталинских премий (1941, 1945, 1946, 1948, 1951).

Подписанты «письма 13-ти», за исключением академика Павла Здрадовского, о своём лауреатстве не упоминают. Однако при ближайшем рассмотрении и среди них обнаруживается семеро лауреатов Сталинской премии. При этом двое из подписантов получили её по одному разу: П.Ф. Здрадовский (1949) и А.Н. Колмогоров (1941). Двое стали лауреатами дважды: В.И. Мурадели (1946, 1951) и И.Г. Эренбург (1942, 1948). Наконец, трое получили её трижды: А.И. Алиханов (1941, 1948, 1953), И.В. Ильинский (1941, 1942, 1951) и И.Л. Кнунянц (1943, 1948, 1950).

Поневоле вспоминаются бессмертные крыловские строки:

«Свинья под Дубом вековымНаелась желудей досыта, до отвала;Наевшись, выспалась под ним;Потом, глаза продравши, всталаИ рылом подрывать у Дуба корни стала».

Теперь высокопоставленных советских интеллигентов ждали новые сытные кормушки в виде заграничных поездок. Как метко заметил про Илью Эренбурга писатель Аркадий Первенцев: «Для него борьба за мир была бизнесом бесплатного туризма с налаживанием тёмных связей» .[331] Терять такой бизнес «элите нации» ой как не хотелось. Недаром в процитированных письмах рефреном звучит:

«Вопрос о реабилитации Сталина не только внутриполитический, но и международный вопрос».

«Мы не говорим уже о том, что любой отход от решений XX съезда настолько осложнил бы международные контакты деятелей нашей культуры, в частности, в области борьбы за мир и международное сотрудничество, что под угрозой оказались бы все достигнутые результаты».

«Те из нас, кто по поручению партии и правительства поддерживают контакты с зарубежными сторонниками мира и Советского Союза, знают по опыту, какое огромное значение имеет вопрос о культе личности для всех наших друзей за рубежом. Сделать шаг назад к Сталину значило бы разоружить нас при дальнейшем проведении этой работы».

Таким образом, верхушка советской интеллигенции и партийные верхи оказались скованными одной цепью — патологическим антисталинизмом. Решения XX и XXII съездов стали для них иконой. Не удивительно, что XXIII съезд КПСС сталинскую тему обошёл молчанием.

Странным образом комментировались события Сталинградской битвы. Славили сталинградское мужество, героев-сталинградцев, но при этом отвергали город-герой Сталинград.

Возьмём газету «Правда» от 16 октября 1967 года:

«Героям Сталинградской битвы

Торжественное открытие памятника-ансамбля в Волгограде…»

Попадёт эта газета к каким-нибудь инопланетянам и те будут ломать головы: какое отношение имеет Волгоград к Сталинградской битве? Так и не поймут.

Присутствовавший на церемонии Леонид Ильич Брежнев тоже внёс лепту в процесс «раздвоения». Поворотясь налево, он говорил:

«Победа под Сталинградом была не просто победой, она была историческим подвигом… Слово Сталинград передавалось из уст в уста как пароль победы…»

Направо речи были уже другие: «…Новый Волгоград — это тоже монумент нашей победы — победы в мирном труде, победы в созидании. Здесь зажил второй жизнью первенец пятилеток — Волгоградский тракторный завод…»

Речи Леониду Ильичу готовили помощники, сам он их не писал. Всплывает в памяти анекдот. На одном из приёмов Брежнев, читая по бумажке, произносит: «Уважаемая госпожа Ганди!» Его толкают в бок и шепчут: «Не Ганди, а Тэтчер!» Подняв глаза от текста, Леонид Ильич говорит: «Сам вижу, что Тэтчер, но здесь написано «Ганди»!»

То же случилось в 1967 году и на берегах Волги. Товарищ Брежнев видит, что находится в Сталинграде, но обязан читать строго по написанному: «Волгоград». Это, конечно, чепуха, но так написано. Не стал вникать Леонид Ильич и в такую «мелочь», что первенцем пятилеток был не Волгоградский, а Сталинградский тракторный завод, который зажил второй жизнью именно в городе-герое Сталинграде, а отнюдь не в Волгограде.

В 1968 году режиссёр Григорий Чухрай начал снимать документальный фильм о сталинградской эпопее. Фильм должен был называться «Сталинград», но на экраны вышел с названием «Память». Впоследствии Чухрай говорил: «…Я знал, что во многих странах есть улицы и площади Сталинграда, названные так в знак признательности и благодарности людей за этот великий подвиг. Во Франции мы встретились с героями Сопротивления. Они помнили, как французы следили за этой битвой, как восхищались героизмом защитников Сталинграда. «Сталинград вселял в нас надежду, — говорили они, — Сталинград спас Париж».