Филлип Найтли - Шпионы XX века Страница 53

Министерство иностранных дел, в частности, скорее походило на клуб, «вступление в который автоматически означало вашу безусловную лояльность, а самым большим достоинством членов считалось их стремление сохранить единство этого клуба». Роберт Сесил. работавший в те времена в Форин офис, писал, что всеми кадровыми делами до 1945 года заправлял главный личный секретарь. Этот человек был печально знаменит тем, что завел на некоторых сотрудников карточки, пометив их литерами «Д» (пьянство) или «А» (супружеская неверность). Более тяжкие нарушения просто не мыслились. «Все служащие походили на дружную семью, – писал Сесил, – и, как в настоящих порядочных семьях, её члены не совали нос в некоторые области жизни друг друга»(6).

Такой порядок вещей не мог сохраниться после того, как 55-летний шифровальщик Министерства иностранных дел Джон Герберт Кинг был осужден 18 октября 1939 года за передачу информации советскому правительству. Кинг был завербован в Женеве в 1935 году. Он, видимо, принял на веру объяснение, что полученная от него информация будет использована лишь в коммерческих целях. Британские секретные службы узнали об этом из проведенных американцами допросов перебежчика из СССР Вальтера Кривицкого. Тот сообщил, что у КГБ есть агент, шифровальщик в правительстве Великобритании, по кличке «Король». Кинг, как выяснилось, последние два года перед своим арестом активно не работал, так что никакой особенно ценной новой информации от него к русским не поступило. Однако это не помешало Кингу получить 10 лет тюрьмы. Кроме того, начало разрабатываться некое подобие системы безопасности в Министерстве иностранных дел как наиболее лакомом объекте для проникновения со стороны КГБ(7).

В феврале 1940 года в Форин офис был назначен первый в истории внешнеполитического ведомства офицер безопасности, правда, пока без всякого жалованья. Уильям Кодрингтон – отставной дипломат – стал советником по вопросам безопасности, подчиненным непосредственно министру. До 1944 года в его распоряжении не было никакого аппарата, и лишь в 1946 году в Форин офис был официально создан департамент безопасности(8). Поначалу все попытки Кодрингтона ввести минимальные стандарты контроля и безопасности встречались с насмешкой.

Британское посольство в Анкаре – городе, весьма густо населенном во время войны шпионами, различными агентами и информаторами, – организовало систему пропусков для входа в здание. Каждый, включая работников посольства, для получения пропуска должен был заполнить специальный бланк. Дуглас Баск – глава канцелярии – указал в своей анкете, что он является карликом четырех футов ростом и притом японцем по происхождению. Пропуск был тем не менее выдан, а шутка раскрыта лишь спустя несколько недель.

Затем однажды ночью исчезла книга посетителей посольства, в которую были занесены имена лиц всех национальностей, получавших пропуска. Сотрудники посольства не сомневались, что она была украдена кем-то, работающим на немецкое посольство, расположенное рядом, на этой же улице. Лондон сделал попытку проверить штат своего посольства в Москве, опасаясь, что не один только Кинг был завербован КГБ. Посол сэр Арчибальд Кларк-Керр получил пакет с анкетами и инструкции по их заполнению. Ему следовало дать заключение, характеризующее поведение своих сотрудников. Кларк же роздал вопросники служащим посольства и предложил, чтобы они сами себе составляли характеристики(9).

Проблема заключалась в том, что никто не мог оценить истинного характера угрозы. Уайтхолл не доверял Советскому Союзу. Британская служба безопасности составляла досье «Список иностранных коммунистов, представляющих, по мнению МИ-5, опасность». В список входил 21 человек. Но официальная позиция состояла в следующем: «…за исключением немногих неисправимых доктринеров и профессиональных сотрудников Коминтерна, рядовые коммунисты ведут себя нормально и не вызывают политических осложнений»(10). Мысль о том, что опасность может грозить изнутри, никому не приходила в голову вплоть до дела Кинга. Но даже измена Кинга рассматривалась как из ряда вон выходящее событие и не привела к пересмотру оценок. Кинг был всего лишь одиноким, малооплачиваемым чиновником, который не устоял перед соблазном материальных благ. Мысль о том, что помогать КГБ могут заставить кого-то идейные побуждения, просто не рассматривалась.

А один такой человек – Дональд Маклин – уже работал в Форин офис; к нему вскоре присоединился Гай Берджесс – агент Коминтерна. Затем Энтони Блант, ещё один неофит коммунистической идеологии, поступил на службу в МИ-5. Ким Филби, корреспондент «Таймс» во Франции, ожидал за кулисами. Через несколько месяцев он поступит в СИС и, таким образом, превратится в самого ценного британского агента КГБ. Множество страниц было исписано в попытках проанализировать мотивы, которые привели этих людей к измене своей стране и своему классу. Когда «Санди таймс» в серии статей впервые разоблачила Филби как агента КГБ, мы обратились к знаменитому психиатру в надежде, что он сможет указать на причину, толкающую людей типа Кима Филби на столь необычный путь.

Его ответ нас разочаровал. Психиатр сказал, что «любая идеология – католицизм, коммунизм или нечто иное – порождает в человеке как чувство личного участия в общем деле, так и указывает цель, достойную мужчины. Приобщенность к тайне – чрезвычайно важное психологическое состояние. Это может быть продолжением юношеского или даже детского стремления к созданию секретных, чисто мальчишеских групп как форм борьбы против давления со стороны родителей. Люди, не уверенные в своей способности добиться успеха, склонны фантазировать о жизни, в которой они творят великие дела. Людей такого типа всегда привлекает участие в тайных группах или обществах»(11). Все остальные многочисленные попытки найти удовлетворительный ответ оказались также бесплодными.

Ошибка, очевидно, состояла в том, что все исследователи копались в глубинах, игнорируя очевидное. Как писал мой коллега Брюс Пейдж, «удивительнее всего в этом лишь то, что так много людей изумлены, потрясены и оскорблены тем фактом, что представители верхушки среднего класса способны предать интересы тех, кому они призваны служить. Весьма странно, когда изумляются тому, что кот ловит мышей»(12). Несмотря на свою принадлежность к правящему классу, ни один из четырех англичан, служивших КГБ, не считал свои действия предательством[28]. Как сказал сам Филби однажды, «чтобы изменить им, вы прежде всего должны входить в их число»(13). События 30-х годов выбили почву у них из-под ног. Крах на Уолл-стрит, безработица и голодные марши в Англии, политика Болдуина – Чемберлена, которую Филби характеризовал следующим образом: «Это больше, чем политика безумных ошибок, это политика сознательного зла», – все выпало на их долю. С точки зрения этих людей, ни одна идеология, кроме марксизма, не боролась с фашизмом и варварством, которое он нес с собой. (В Германии в это время была вновь введена казнь на гильотине за политические преступления.)

Эти юноши в своем стремлении очиститься от упадочнической идеологии того времени отвергли либеральное и христианское наследие своего класса. Но полностью оторваться от собственных корней было невозможно, и поэтому их отвращение к системе приняло личностный характер. Именно это помогло молодым людям преодолеть сомнения, которые вернули многих представителей их поколения, первоначально исповедовавших те же взгляды, к комфорту привычной жизни. Поэтому остается удивляться не тому, что так много сторонников идеологии коммунизма помогало Советскому Союзу, а тому, что их было слишком мало.

Первоначально они исповедовали марксизм вполне открыто. Филби в Тринити-колледж, в Кембридже, был известен своим однокашникам как «попутчик». Дональд Маклин широко распространялся о своей приверженности коммунизму. Он говорил направо и налево, что, закончив Кембридж, немедленно отправится в Россию, чтобы помочь революции, возможно, в качестве учителя. Он опубликовал в журнале «Левый Кембридж» статью, где убежденно заявлял, что «нарастающий прилив общественного возмущения смоет всю безумную, преступную грязь»(14). Гай Берджесс активно участвовал в марксистских политических группах университета и во время каникул посетил Советский Союз. К 1937 году он уже утверждал, что является агентом Коминтерна. Марксистские взгляды Бланта были настолько известны, что его как политически неблагонадежного не приняли в 1939 году в военную разведку.

Кроме Бланта, который, по его словам, начал испытывать сомнения в конце 40-х годов и к 1951 году встал на враждебные позиции по отношению к Советскому Союзу, ни один из них не чувствовал никаких колебаний. Филби писал, что даже во времена крайностей Сталина ему не изменяла «вера в то, что принципы революции переживут извращения отдельных личностей, сколь бы чудовищными эти извращения ни были»(15). Берджесс писал из Москвы: «Я верен Советскому Союзу, и эта верность основывается… на убеждении в мудрости, проницательности и сдержанности его политики – тех качествах, для которых имеется так мало места в нашем Форин офис»(16). Маклин написал книгу «Британская политика со времен Суэца. 1956 – 1968», в которой провел марксистский анализ внешнеполитической позиции Великобритании и её действий. Он воспитал своих детей в русском духе, ведя тихую жизнь в своей московской квартире. Дональд тщательно избегал всех представителей западного мира и не испытывал ни малейших сомнений в правильности своих деяний.