Александр Неклесса - История в (пост)современном интерьере Страница 6

Тупик прежней формы цивилизации, мира Модернити, оказался не в сфере техники, экономики или политики, а в сфере мышления, в его выхолащивании. Проблема творческого, нелинейного мышления обретала новую актуальность в наши дни. Она тесно связана с темой интеллектуальной и социальной гегемонии в Новом мире, где операции с нематериальными активами приобретает все большее значение.

Первыми о теме социального переворота на новом языке заговорили Антонио Грамши и представители Франкфуртской школы. Все они находились под впечатлением предугадываемого этапа социальной эволюции, когда знание и интеллект становятся непосредственной производительной силой. Сюжет, однако, оказался посложнее, он связан с системным кризисом буржуазного общества, индустриализма как идеи, с приближающимся крахом прежних структур политической и экономической практики, и даже институтов образования и привычных форм организации исследований: как университетских, так и академических. А также с параллельным взлетом интеллектуально изощренного социального, управленческого и предпринимательского действия, с формированием нового класса — «людей воздуха», «четвертого сословия», теснейшим образом связанных с культурой управления, нематериальным производством и бытием. И подчас тем или иным образом ломавшего прежнего гегемона, буржуазию, что называется, «об колено».

В далеком XIX веке ядерный взрыв в данной сфере произвел Карл Маркс, сконцентрировав его потенциальную мощь в одиннадцатом тезисе о Фейербахе, когда заявил, что интеллектуалы призваны не объяснять мир, а переделывать его. Это была социальная бомба. Она оказалась даже более мощной, нежели, если не ошибаюсь, гегелевское высказывание (или кого-то еще из великих немцев): «Европейская культура — это виселица, на которой повешены греческие боги». Находясь под впечатлением идеи переустройства мира, Грамши, мэтры и последователи Франкфуртской школы задались естественным вопросом: кто же станет главным субъектом перемен? Маркс полагал, что пролетариат. Было, однако, понятно, что не рабы сокрушили Римскую империю, не крестьяне — феодализм, и, вскоре для людей вроде Антонио Грамши стало ясно, что не пролетариату было суждено смести с исторической сцены капитализм. Тогда кому же?

Грамши писал, что истинный гегемон грядущей революции — это интеллектуалы. Они должны пройти культурную и моральную реформацию, организовать системные перемены и возглавить их. К тем же выводам пришли практически все представители Франкфуртской школы, создав синтетическую концепцию марксизма без пролетариата. Позже данным вопросом занимались представители и других организаций: к примеру, один из отцов-основателей Римского клуба Эрих Янч, который в свое время посвятил немало усилий созданию концепции «активного представления будущего», в каких-то своих чертах схожей с тем, о чем мы только что говорили.

Эта же идеология пронизывает революционные акции конца 60-х — начала 70-х годов: красный май в Париже, антивоенное движение в США. Постепенно люди, бегавшие в джинсах, заняли позиции в СМИ, в образовательном истеблишменте, в политике, в финансовой сфере. Американцы, не читавшие Милована Джиласа, назвали их новым классом. Его-то появление на исторической арене и предвидел Грамши, а «франкфуртцы» по-своему создавали: Маркузе ведь был одним из самых читаемых авторов того периода, чьи лекции производили порой взрывное воздействие. Новый класс, определяя свои позиции в обществе (классовое положение), становился системным оператором нематериальных ресурсов, которые постепенно обретают статус основных.

Так что на протяжении ХХ века к власти шла уже не буржуазия, а новый интеллектуальный класс — и во главе его менеджеры, стратеги, создатели конструктов будущего мира, его изощренных игр и «смысловых троп», люди, обладающие действенным символическим авторитетом, основанном на иных основаниях, нежели экономические ресурсы. Революция менеджеров (а ранее — торжество номенклатуры, равно как и затянувшийся «пир чиновничества») — лишь один из начальных актов нового действия исторической драмы.

Мир тем временем существенно изменился, и теперь мы воочию наблюдаем новую экономику, основанную на управлении нематериальными активами, новую политику, основанную не столько на идее национального государства, но, скорее, международных регулирующих органов, нелинейных алгоритмах действия и управляемого хаоса.

Теперь на наших глазах возникает целый Новый мир, постигающий и постепенно перемалывающий коренной дефект ригидной ментальной культуры (ее привычную линейность и редукционизм), но стремящийся прагматизировать открывшуюся новизну на основе иной рациональности. Оказалось, однако, что на «контурных картах» (пост)современности, можно прочертить чрезвычайное множество дорог. Прежняя буржуазия, заключив подобие конкордата с новым интеллектуальным классом, продлила свое существование, найдя временный выход в финансовой экономике. Политики выстраивают собственную систему стратегического союза с «людьми воздуха», основанную на рационализации механизмов контроля над множащимися в мире ситуациями неопределенности, на неостратегическом мышлении, базирующемся опять-таки на принципах той самой новой рациональности, описанных в свое время еще Теодором Адорно.

Все происходящее означает, естественно, не только поиск иной формы организации действия, основанного на изменившихся постулатах эффективного знания, на существенно обновленных способах управления и умелых формах активного представления будущего. Новый амбициозный класс действует не просто поверх прежней картографии социального космоса и населяющих его объектов. Это дерзновенная попытка создания собственной социальной среды: казуальной (но не случайной) и виртуальной (но в прежнем, уже порядком подзабытом значении данного многозначного понятия). Я попытался затронуть тему и описать отдельные черты актуального процесса в книге «Люди воздуха, или кто строит мир?».

В принципе, в настоящий момент существуют три основные концепции, объясняющие происходящее. После 11 сентября 2001 г. Фрэнсис Фукуяма заявил в одной из статей, что локомотив Модернити несется столь быстро, что сметает все на пути, отсюда кризис, т. е. кризис в том, что модернизация мира резко ускорилась. У многих тезис вызывает серьезные сомнения, хотя бы потому, что вряд ли можно назвать модернизацией происходящее, к примеру, в Ираке или особенно в Афганистане. Другую популярную позицию, объясняющую усиление нестабильности и рост кризисных ситуаций в мире, вроде бы можно подвести под тезис Хантингтона о столкновении цивилизаций (что зачастую и делается). Но и с подобной оценкой трудно согласиться, поскольку на планете фактически господствует одна цивилизация — Модернити, втянувшая в себя прочие известные нам культуры, которые ведут текущие споры, пусть с теми или иными отклонениями, но на едином, внятном для всех языке.

Я полагаю, что истинный оппонент нынешней (современной) цивилизации — этот новый бродильный фермент (пост)современности — некая неопознанная культура, идущая к нам «из будущего», а точнее из глубин нашей истории и подсознания.

Кризис рационализма, даже если это кризис всего лишь одной из его форм, не проходит бесследно. Человечество переживает культурный шок, рождающий свои химеры. Прежняя культура — культура Нового времени, находится в состоянии системного кризиса, причем сложная коллизия ее институций основана на неосознанном возврате к спорам и аргументам далекого XIII века. Тот же Теодор Адорно писал в «Негативной диалектике», что конкретное превосходит общее, иначе говоря, наши модели всегда дефектны, и поэтому с какого-то момента они превращаются в недействительные и разрушительные. Более подробно процесс исследовали и уже более детально описали годы спустя исследователи хаососложности.

Но в то же время — подчеркну еще раз — все это следствия тех самых факторов, потенциальную неистинность (неполноту, ущербность) и соответственно — разрушительность которых предвидели в свое время богословы Парижского университета.

Мир — не состояние, это процесс. Если вы основываете свои действия на социальных моделях, которые всегда приблизительны и зависят от точности измерений, то обязательно окажетесь в ловушке. Еще важнее другое — динамичный и непериодический характер реальности, ее самоорганизующаяся сложность, в которой мы обитаем и действуем. Мир постепенно перестает соответствовать привычным прописям, причем с какого-то момента значительно, и человечество либо начинает его мистифицировать, либо искать утешение в мифологии, поскольку, говоря откровенно, для людей прежней культуры происходящие судьбоносные события все чаще демонстрируют качества анонимности, враждебности а заодно — театральности.