Максим Смоляров - Преступление и наказание в воззрениях отечественных исследователей в XVIII – начале XIX в. Страница 12

М. М. Щербатов выделяет несколько категорий преступников, к которым смертная казнь должна быть применена без всякого прощения. К таким категориям он относит богохульников, а также предателей Отечества[174].

Однако М.М. Щербатов не останавливается только на высшей мере наказания, но и дает классификацию иных мер уголовного воздействия. Такими мерами являются телесные наказания. В работах М.М. Щербатова можно проследить интересную мысль: применение телесных наказаний возможно только в отношении низших сословий, князь протестует против применения данных мер к дворянскому сословию.

Просвещенное правление Екатерины II несколько идеализировало гуманистическое направление в пенитенциарных учениях второй половины XVIII в. Свидетельством этому является тот факт, что М.М. Щербатов составил проект утопического государства, в котором проявлялись его идеи об устройстве идеального не только государственного и общественного строя, но и уголовно-правового уклада жизни. Местом построения идеального общества должна была стать земля Офирская, в которой законы (тут мысль М.М. Щербатова пересекается с мыслью Екатерины II) будут составляться только для пользы общества. Само общество и государство должно базироваться не только на санкциях, которые указаны в законе, но и на предупреждении преступлений, достигаемом только тщательным и правильным воспитанием. Наказания следует назначать и исполнять не в едином ключе для каждого: назначение наказания зависит от множества дополнительных условий. Если же лицо исправилось, то и наказание может быть уменьшено.

Сами наказания представляются М.М. Щербатову в виде обязательного тюремного заключения, которое сопровождается работами, в лестнице наказаний можно также отметить смертную казнь[175].

3. Идея наказания в воззрениях Екатерины II (Наказ, Проект Уголовного уложения, Проект Устава о тюрьмах)

Екатерина II, вступив на престол в 1762 г., обоснованно посчитала, что российская пенитенциарная система имеет множество существенных недостатков, в том числе устарелость правовых норм, а также неудовлетворительное состояние мест лишения свободы [176]. Ситуация в учреждениях, исполняющих наказание, на тот период времени, была сложной: во-первых, пенитенциарные учреждения были переполнены (историк В. О. Ключевский, ссылаясь на статистические данные, приводимые Екатериной, пишет, что тюрьмах к 1762 г., несмотря на освобождение до 17 тысяч человек во время правления Елизаветы, оставалось до 8 тысяч подданных)[177]; во-вторых, содержание арестантов оставляло желать лучшего (как следует, например, из официальных отчетов 1767 г. по тюрьмам Московского магистрата, лица, находящиеся в учреждении, содержались «до невозможности плохо», в казармах «теснота превеликая, крыши ветхи…, продовольствие арестантов не обеспечено»[178]; подданные умирали без исповеди и причастия, так как «настояние правительства перед духовенством о посещении их оставались без последствий, так как духовенство, поддерживаемое синодом, требовало жалованья, а дать его было не из чего»[179]. Наличие очевидных недостатков отечественной системы исполнения наказаний подчеркивалась некоторыми зарубежными исследователями: так, например, пенитенцианарист Кокс, анализируя содержание осужденных, обоснованно указывал на проблемы как уголовно-процессуального характера (чрезвычайную медлительность следствия и суда, что приводило к ситуации, когда некоторые арестанты находились в «русских тюрьмах» по три года, ожидая своей участия), так и организационным моментам исполнения наказаний (медицинская помощь больным арестантам «была поставлена очень слабо», заболевшие и здоровые продолжали оставаться в одном помещении. Только заразных переселяли в Москве в специальный барак)[180].

Основным программным документом провозглашенной внутренней и внешней политики, своеобразным базисом для деятельности созванной Уложенной Комиссии стал Наказ, составленный Екатериной II[181]. Наказ состоял из 22 глав, которые были разделены на 655 статей. В главах VIII и X Наказа, в частности, и были обозначены основные положения уголовной и уголовно-исполнительной политики Российского государства во второй половине XVIII в.[182]

Данный документ был составлен как на основе зарубежных (материал в основном был взят из трудов Ш. Монтескье, Ч. Беккариа, Й.Х. Готтлоба фон Юсти, Бильфельда и других), так и отечественных источников (например, отдельные положения Екатерина II с успехом заимствовала у С.Е. Десницкого)[183]. В силу этого Наказ можно рассматривать в том числе и как источник пенитенциарных идей Западной Европы второй половины XVIII в. Правда, императрица все-таки редактировала мысли ученых, изменяла их, подводила под свои собственные приоритеты. В.О. Ключевский отмечал, что Екатерина сама не преувеличивала, даже умаляла участие своего авторства в «Наказе». Отправляя Фридриху II немецкий перевод своего труда, она писала: «Вы увидите, что я, как ворона в басне, нарядилась в павлиньи перья; в этом сочинении мне принадлежит лишь расположение материала, да кое-где одна строчка, одно слово»[184]. В письме к Д’Аламберу императрица справедливо указывала на то, что при написании Наказа «обобрала» Монтескье на пользу своего государства.

В отечественной и зарубежной историографии проблема соотношения заимствований Екатерины II в Наказе из документов Монтескье и самостоятельной работы является одним из важнейших вопросов. Так, например, П.К. Щебальский считает, что основа документа была заимствована у Монтескье, но Екатерина не во всем следовала за ним, просвещенная императрица все-таки производила отбор того, что планировалось заимствовать. Р.Ю. Виппер, А. Лютш отмечают в документе некоторые собственные идеи императрицы или интерпретацию воззрений Ш.Л. Монтескье. В это же время Чечулин отмечает, что у Екатерины в Наказе 294 статьи (которые, кстати, анализируются исследователем) имеют заимствования в той или и ной мере. «Выражая свое несогласие с позицией Щебальского, Чечулин утверждает, что единственным разногласием у Екатерины с Монтескье является то, что она называет монархическим правление, которое Монтескье отнес бы к деспотическому. Однако исследователь считает это естественным и необходимым, отказываясь видеть в этом весомое отличие»[185].

Считаем необходимым указать следующую позицию: в Наказе, часть которого несомненно была заимствована из других источников, содержится некоторая часть статей, написанных самой императрицей. Кроме того, Екатерина осуществляла очевидный отбор идей зарубежных авторов, подводила написанное ими под собственные приоритеты и воззрения. Кроме того, очевидно, что она вносила в Наказ и свои собственные идеи и предложения. На последнее, кстати, обращал внимание Г. С. Фельдштейн в своем фундаментальном труде «Главные течения в истории науки уголовного права»[186].

При всех своих недостатках Наказ обладает серьезной политикоюридической силой. В документе содержались правила составления нормативного материала, его систематизации, очевидно предназначавшиеся для членов Уложенной комиссии, но представляющий определенный интерес и для современного исследователя. В ст. 448 Наказа Екатерина предъявляла следующие требования к законам: они должны быть написаны словами, «вразумительными для всех», коротко, «чего ради без сомнения надлежит, где нужда потребует, прибавить изъяснения или толкования для судящих, чтоб могли легко видеть и понимать как силу, так и употребление закона»[187]. Если законодатель желает представить причину, которая побудила его к изданию данных законов, «то должно, чтобы причина та была сего достойна». «Законы не должны быть тонкостями», так как они написаны как для людей «посредственного разума», так и для «остроумных»: в них должна содержаться «не наука, предписывающая правила человеческому уму, но простое и правое рассуждение отца, о чадах и домашних своих пекущегося» (ст. 452)[188]. Само законодательство, отмечала императрица, должно строиться на основе соблюдения требований нравственности и морали (в законах «видно было» чистосердечие, в тексте – великая добродетель и «незлобие» – ст. 453)[189]. К слогу законов представлялись следующие требования: он должен быть краток, прост, выражение прямое (его «всегда лучше можно разуметь» – ст. 454)[190]. «Неопределенными речами законов писать не должно». Витиеватость фраз, пышность выражений не всегда является хорошим показателем («Надлежит убегать выражений витиеватых, гордых или пышных и не прибавлять в составлении закона ни одного слова лишнего, чтоб легко можно было понять вещь, законом установляемую» – ст. 459)[191]. Вышеуказанным требованиям, считала императрица, соответствует Уложение Алексея Михайловича (ст. 457): в данном нормативном правовом акте слог «по большей части ясен, прост и краток». Его слушаешь с удовольствием, никто из воспринимающих закон, обоснованно отмечала Екатерина, «не ошибется в разумении того, что слышит»[192].