Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 1 Страница 13

Но подобно тому, как человек должен обратиться к своим собственным силам, чтобы заменить их, в своих работах, силами природы, так и интуиция остается не-обходимой для науки, чтобы последняя научилась обходиться без нее.

Такова человеческая наука. Она довлеет себе только при наличности известного числа постулатов, идея о которых доставляется ей интуициями.

Но замечательно, что, если разум начинает размышлять над условиями действия и науки, то он находит, что постулаты действия совпадают по существу с постулатами науки.

Первая характерная черта человеческого действия – это то, что оно всегда преследует что-нибудь новое. В каждом из наших поступков дело идет о том, чтобы произвести явление, которое не представляет собой механической равнодействующей предшествующих побуждений. Конечно, человек не может действовать, не подражая или природе, или какому-нибудь другому человеку, или самому себе: однако он считает для себя недостойным ограничиться одним подражанием; и лишь только он хочет проявить себя как человек, он пытается использовать известные ему вещи, чтобы придумать какое-нибудь оригинальное открытие. Но это предполагает, что человек видит перед собой бесконечное поле возможностей. Понятие о бесконечном есть условие человеческого действия.

Во-вторых, действие проистекает из ощущения недостатка, чего-то не хватающего, какого-то совершенства, на которое мы можем претендовать и которым мы не обладаем. И оно приводит к сознанию возможности большего или меньшего благополучия. Оно не представляло бы никакого интереса, оно исчезло бы, если бы человек мог двигаться лишь в сфере однородного. Больше земель, больше богатства, больше силы, больше почета – все это представляет в глазах человека не просто большую сумму однородных единиц: это сознание некоторого другого состояния, сознание качественной перемены, новой ценности. Ощущение человека, поднимающегося в воздух, совсем не то, которое имела бы управляемая им машина, если бы она сознавала свою работу. Таким образом, второе условие действия это – идея качества, идея возможности не простого «больше» или «меньше», но изменения по существу, возможности «лучшего» или «худшего».

Действие не есть, впрочем, цель для самого себя. Человек действует в качестве индивида; и он намеревается сохранить свою индивидуальность, несмотря на все изменения, происходящие в среде, от которой он зависит. Дисгармония между этой средой и его состоянием есть для него причина страдания; он старается устранить проистекающие из этого неприятности; и первым делом он приноравливается – насколько он может это сделать, не рискуя своим существованием – к условиям, в которых он находится. Только такой ценой можно купить сохранение индивида. Это сохранение предполагает именно то, что биология называет приспособлением.

Это не все: человеческое действие не есть просто условие индивида как такового. Оно разумно; оно совершается ради известных целей, желаемых действующим субъектом; оно прибегает также к определенным средствам, согласным с преследуемой целью и с наклонностями субъекта. Человеческое действие предполагает, таким образом, синтетическую деятельность, способную к выбору, как ее до пускает в качестве своего собственного объекта психологическая наука.

Наконец, человеческое действие не заключено в границах индивидуального интереса; оно имеет целью общественный интерес как нечто иное и более возвышенное. Это не все: благодаря постоянному и взаимному влиянию индивида на общество и общества на индивида человек начинает постигать, все более и более отчетливо, высшие и идеальные цели, к которым он пытается направить и социальную жизнь и индивидуальную жизнь. Человеческое действие предполагает, таким образом, те самые понятия об обществе как об отличной реальности, и об идеальном долге, обязательном и для общества, и индивида, без которых не может обойтись социология, если она хочет быть наукой о человеческих обществах, а не просто о животных обществах.

Таким образом, действие, как и наука, предполагает некоторые постулаты; и постулаты эти по существу у них одни и те же. Реальное же и глубокое различие между наукой и действием заключается в том, что в то время как наука стремится устранить интуицию и оставить только закон, действие стремится поглотить закон, чтобы дать появиться самому богатому, самому гибкому и самому свободному по возможности существу.

Это родство действия и науки, это общее признание одних и тех постулатов есть для ученого серьезный мотив не пренебрегать действием, но признать его – в самой его специфичности – реальным и совместным с объектами научного познания; и признать, наконец, его реальность и ценность даже в тех из его частей или его форм, которых не может ассимилировать наука.

Если бы, действительно, существовала способность мышления, которая была бы, так сказать, общим корнем науки и действия, то можно было бы сказать, что эта способность представляет не только интересную точку зрения, но и способ познания, имеющий известную ценность как в глазах ученого, так и в глазах обыкновенного человека.

Но то, что называют разумом, и есть именно эта способность. Древние греки видели в нем наставника мудрости, σοφια, и под этим словом понимали гармонию науки и действия. По их мнению, существует тесная и взаимная близость между умом и волей: отсюда сократовский парадокс добродетели, отожествляемой с наукой о благе. В новое время Кант распознал, что разум может определять наши суждения столько же в качестве практической, сколько в качестве теоретической способности; но, стоя на своей аналитической точке зрения, он находит эти способности внешними друг другу. Вот эту-то точку зрения и следует преодолеть. Надо настаивать на искусственном характере разделения теоретической и практической функции разума, ведь что характеризует разум, что составляет поистине его сущность и ценность, так это то, что он сливает в неразрывное единство условия действия и условия по-знания. Сказать, что это единство есть синтез теории и практики, значило бы опять-таки пользоваться подозрительной метафорой, ибо синтез предполагает наличность предсуществующих единиц. Здравый смысл, как говорил Декарт, разум, как его понимает обыкновенная речь, представляет собой принцип, более глубокий, чем подобный синтез: он есть коренное единство чувства реального и чувства рационального. Конечно, разум развивается, питаясь и научными познаниями и практическим опытом. Но он есть, сам по себе, ум в непосредственном соприкосновении с бытием, мысль тайно единая с действием.

Если размышление, исходящее из рассмотрения положительных наук, признает правомерность понятия разума в этом смысле, то правомерными окажутся и умозрения, в которых выражается жизнь и развитие этого разума. Но эти умозрения и представляют как раз то, что называют философией.

Они распадаются на три категории:

1) Что касается наук, то разум анализирует их методы, те операции, с помощью которых они образуются и развиваются, для того, чтобы выделить заключенный в них субъективный элемент, живой смысл их формул, отношение их достоверности к удовлетворению духа.

2) Что касается искусства, морали, религии, то разум пытается найти и определить отношение, соединяющее с данной и видимой реальностью эти три специфически человеческих мира, для которых внешняя реальность есть лишь опора; он пытается определить присущий им род существования и их значение. Искусство это мир, в котором человек находится у себя дома; он построен из материалов, взятых в этом данном нам и реальном мире, равнодушном к человеку. Мораль это идеальный мир, построенный разумом в качестве модели для человеческих обществ. Религия это мир, одновременно и внутренней и трансцендентный; он воспринимается и как сверхъестественный и как могущий быть реализованным в нашем видимом мире.

В то время как для человека, знающего только жизнь и науку, эти материально нереальные миры просто присоединяются, благодаря работе воображения или сердца, к чувственному миру, в котором мы себя застаем, философ может находить рациональное отношение между непосредственной реальностью и этими идеальными существованиями.

3) Наконец, разум может изучать самого себя, в своем отношении и к истине и к бытию: это и есть то, что специально называется метафизикой.

Так может философия сложиться в самостоятельное исследование, хотя она и исходит из изучения наук и анализа их данных. Ее функция заключается в том, чтобы найти отношения науки и действия. Она отвечает на потребность знать, оставляет ли бытие – поскольку оно выходит из рамок науки – место для работы ума, разума, человеческой мысли. Здесь перед нами человек, спрашивающий себя, не является ли ка-ким-нибудь образом он сам центром и единством вещей. Не найдет ли он в себе какой-нибудь черты совершенства, о которой можно с правом думать, что она родственна принципу вселенной?