В. Болоцких - Экономика и благосостояние населения от рождения до гибели СССР: без загадок. Научно-популярное издание Страница 17

Бартерный или натуральный обмен возобладал в 1917—1921 гг. в масштабе всего народного хозяйства России, что проявилось в его натурализации.

До войны государство содержало аппарат за счёт налогов на производителей материальных ценностей, идущих на потребление, и услуг (продовольствие, ткани, другой ширпотреб, перевозки и т.д.). Примерно половину государственных потребностей покрывала деревня в виде продуктов сельского хозяйства. Механика сводилась к тому, что сельское население значительную часть своих продуктов продавало для того, чтобы вырученными деньгами заплатить налоги. Государство, получив от деревни эти деньги, становилось распорядителем сельскохозяйственных продуктов, выброшенных на рынок, или непосредственно, закупая для армии, или косвенно, передавая часть налоговых доходов чиновникам, служащим и рабочим государственных предприятий в виде зарплаты.

Вся стоимость сельскохозяйственных продуктов, выносившихся деревней на рынок, составляла около 2 млрд рублей (из 6 млрд валового продукта), что составляло не только налоговый фонд деревни, но и фонд оплаты промышленных товаров в порядке рыночного, эквивалентного обмена. Так как налоги с деревни составляли почти 1 млрд рублей в год, то, получается, что приблизительно половину всей своей товарной продукции деревня передавала государству перед войной фактически безвозмездно. Понятно, что если бы деревня вдруг перестала платить налоги и стала отдавать свою продукцию только в виде эквивалентного обмена на промышленные товары, то образовалась бы огромная нехватка продовольствия и начался бы голод среди городского населения и прежде всего среди государственных рабочих, служащих и чиновников. И именно это произошло в результате отмирания налоговой системы, когда из-за обесценения денег крестьянство перестало отдавать хлеб за бумажные деньги.

Продовольственный кризис разразился бы ещё в 1914 г., если бы государство не нашло выход в выпуске бумажных денег, которые крестьяне прятали в кубышки, не предъявляя их на рынок. И этот кризис начался, когда крестьяне перестали копить деньги.

Истощение денежных доходов лишало государство возможности платить крестьянам рыночную цену и заставляло его встать на путь углубления системы указных цен. В ответ на это деревня сократила предложение товара на рынок (меньше стала продавать хлеба), так как, имея большие запасы денег, крестьяне могли покупать городские товары, ничего не продавая. Сопротивление деревни было столь сильным, что государство в декабре 1916 г. ввело хлебную принудительную развёрстку (т.е. «разверстало», составило план государственных заготовок по твёрдым или указным ценам по губерниям), механизм и методы которой были такими же, как в 1919—1920 гг.

Одновременно с этим всё шире стали применяться реквизиции, введённые ещё с августа 1915 г., однако сопротивление деревни опрокидывало все планы развёрстки, города и армия начинали голодать.

К концу 1916 г. в городах появляются хлебные карточки и государство оказывается вынужденным поставить вопрос о хлебной монополии. К концу февраля 1917 г. обострение хлебного кризиса даёт толчок восстанию в Петербурге, проходящему под лозунгами «хлеба и мира». В земледельческой России, после двух урожайных лет и при отсутствии экспорта хлеба, города и армия испытывали голод, которого не знала окружённая со всех сторон Германия, ввозившая до войны массу хлеба. Здесь наиболее ярко проявилось дезорганизующее влияние эмиссионной политики, перешедшей разумные пределы. Потому что мало было не хлеба вообще, а хлеба по низким ценам.

Временное правительство продолжило политику царского правительства в продовольственном деле: ввело хлебную монополию, повысило, но оставило твёрдые цены. Однако очень скоро разница между твёрдыми и рыночными ценами увеличилась и одновременное ускорение темпа обесценения денег с 10—18% до 28% в месяц (июнь 1917 г.) ещё более ослабили желание деревни отдавать хлеб.

Война за хлеб стала выливаться в форму вооружённой борьбы. 20 августа 1917 г. министр продовольствия предписал принять исключительные меры для проведения хлебозаготовок, вплоть до применения вооружённой силы.

Таким образом, все элементы продразвёрстки с её заградотрядами, конфискациями хлеба и подавлением хлебного легального рынка были подготовлены уже до Октябрьской революции. Советская власть, лишившаяся последних источников денежных доходов, неизбежно должна была довести до конца этот процесс, выявившийся ещё до неё: вместо отмершего денежного обложения деревни, она должна была построить натуральное обложение, сначала в форме твёрдых цен, а затем и в чистом виде.

Чем медленнее темп обращения денег у тех или иных групп населения, тем выше потери этих групп на эмиссионном налоге (т.е. от инфляции, обесценения денег), тем раньше эти группы проявляют тенденцию к отказу от услуг денежного механизма и переходу к непосредственному товарообмену. Поэтому, когда темп обесценения денег достиг 30—40—50 процентов в месяц, потери населения оказались настолько велики, что они превысили все невзгоды натурального обмена и привели к стихийному переходу к нему.

Быстрый процесс деградации денежной системы характеризовался тем, что реальная стоимость денежной массы, объём которой почти в два раза превышал довоенный (3,7 млрд рублей против 2 млрд на той же территории), снизилась к концу 1917 г. до 1,6 млрд, к середине 1918 г. до 500 млн, а к середине 1919 г. – до 200 млн рублей. Это падение ценности денег за 1 год в 7 раз свело к ничтожным размерам последний источник денежных доходов государства. Вместо 2,5 млрд рублей, полученных от эмиссии в 1917 г., государство в 1918 г. получило от неё 500 млн, а в 1919 г. – только 200 млн рублей.

Существовало и существует убеждение, что обнищание государства в 1918—1920 гг. было вызвано резким падением производительных сил. Но это падение не находилось ни в какой пропорции с падением государственных доходов, сократившихся к 1919 г. до 5% доходов довоенного времени и, примерно, до 2,5% доходов 1914—1915 гг. С другой стороны, развитие производительных сил в 1918 г. было не ниже, чем в 1922—1923 гг., однако в этот последний период бюджет государства, вернувшегося к налоговой системе, далеко превосходил бюджет 1918 г. Та же самая картина наблюдалась в Германии в конце 1923 г.

В конце 1917 – начале 1918 г. стихийная демобилизация армии на время сократила военные расходы, а широкое применение в 1918 г. системы чрезвычайных налогов на буржуазию дало новый источник доходов. Однако во второй половине 1918 г. действие этих факторов ослабло: начался рост Красной Армии, а с общей национализацией промышленности, домовладения и землевладения иссяк источник для чрезвычайного обложения.

В то же время начинается отрицательное действие на госбюджет национализированной промышленности. Из-за низких твёрдых цен на промышленную продукцию промышленность неизбежно должна была быть убыточной, но до национализации эта убыточность ослаблялась обходными маневрами хозяев предприятий, теперь она проявилась в полной мере. Включив промышленность в систему государственного хозяйства и подчинив её законам о твёрдых ценах, государство ещё более усилило дефицитность этого хозяйства. Расширение государственного хозяйства за счёт национализации промышленности в условиях существовавшей эмиссионной системы увеличило пропорционально этому расширению обратное действие этой системы на госбюджет, на который пала обязанность покрывать убытки промышленности.

Перед Советским государством встала сложная проблема: или со всей решительностью встать на путь восстановления финансово-денежной системы, или пытаться найти выход на пути разложения денежной системы до логического конца с тем, чтобы одним ударом перейти к безденежному хозяйству. Государство пошло по второму пути по ряду причин. Первой из них была мощная инерция, которая свойственна всякому установившемуся методу финансирования государства, в данном случае инерция эмиссии и системы твёрдых цен.

Второй причиной была неизжитая ещё ненависть масс к налогу, как наиболее яркому выражению только что свергнутого буржуазно-помещичьего государства. Осознания экономической необходимости налога для функционирования государства и всего народного хозяйства тогда ещё не было. В то же время система твёрдых цен, которая экономически была более грубым орудием, чем налог, политически являлась всё же более приемлемой. Этому же способствовало то, что большевики (и рабочие) приложили немало сил до Октября, чтобы дискредитировать налог, поскольку он падал на трудящиеся массы, и ещё больше сил для того, чтобы укрепить систему твёрдых цен как метода борьбы с ненавистной спекуляцией и спекулянтами. При таких условиях отменить налоги и твёрдые цены означало дать оружие своему противнику в гражданской войне.