Людмила Иванова - Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1 Страница 19

Здесь можно провести аналогию с русским выражением: «панический страх» или «панический ужас», которое тоже произошло от имени древнегреческого божества Пана. Он родился с ярко выраженными хтоническими чертами: с рогами, раздвоенными копытами, бородой. Даже мать, нимфа Дриона, ужаснулась при виде его. Пан как божество стихийных сил природы наводит на людей беспричинный, так называемый панический страх, особенно во время летнего полудня, когда замирают леса и поля. Предание об умирании Великого Пана иногда трактуется как умирание природы. Этот древний миф об умирании и воскресении природы находит отражение и в образе Сюндю. Раннее христианство причисляло Пана к бесовскому миру, именуя его «бесом полуденным», соблазняющим и пугающим людей[131]. Хотя, конечно, в трактовке с точки зрения христианства «Synnyn stroastit» правильнее было бы перевести: Христовы страсти, т. е. страдания, во время Страстной Седмицы (неделя от Вербного Воскресенья до Пасхи). Но народной этимологии ближе первая версия перевода.

Таким образом, само слово syndy сочетает в себе и древние языческие, и более поздние христианские элементы. То же самое продемонстрирует и дальнейшее исследование образа Сюндю.

На севере Карелии, как было уже сказано выше, время Святок называется Vierissän keski, т. е. Крещенский промежуток. На юге эти двенадцать дней с 7 по 19 января (по новому стилю) носят название Synnyn moan aigu, т. е. Время земли Сюндю (букв.); Время, когда земля принадлежит Сюндю. Это совершенно особые дни. Многие информаторы функционально ставят знак равенства между зимними и летними Святками (Viändöi), хотя святочный дух появляется только зимой.

С одной стороны, это время безудержного языческого разгула, когда веселятся, смеются, ходят ряжеными (южно-кар.: smuutat, сев. – кар.: huhl’akat), самыми различными способами гадают о будущей жизни и поднимают девичью славутность (lembi). В этот временной отрезок любые проказы и хулиганские выходки со стороны молодежи (вплоть до запирания снаружи дверей, раскидывания дровяных поленниц и разрушения баенных каменок) воспринимаются как непременный праздничный атрибут, продуцирующий счастливую и плодотворную жизнь на весь год. «Это время веселья, можно по-всякому веселиться. Бог дал это время… В это время веселись, тебя ругают, никакой беды от этого. Все будет напрасно. Две недели зимой, а летом пять дней… Все Бог разрешает, он для прощения грехов сделал это время» (39). Смывались все грехи в Иорданской проруби (Jordan) в последний святочный день.

С другой стороны, это время соблюдения строгих запретов и ограничений, как на юге Карелии, так и на севере: нельзя стирать, мыть полы, выливать на улицу грязную воду, чернить сапоги, пилить дрова, выносить мусор и золу, чтобы не запачкать «дорогу Сюндю». «Это я помню очень хорошо, мама наша это очень строго соблюдала, чтобы не выносить грязь на улицу во время земли Сюндю» (74).

«Зимой время Сюндю, а летом… Чистое время, чистое время, так говорят… Говорят, если с золой белье постираешь, то зерно чернеть будет…

Больших грязных работ нельзя бы делать. Это чистое время» (41). «Этого очень остерегались, что грязную воду на видное место не выливать. А если что выливали, надо было снегом прикрыть» (ФА 3355/16-19). «Нельзя было стирать белье, потому что его ведь надо было бы на прорубь идти полоскать» (25).

Некоторые запреты были связаны с будущим урожаем зерновых. В красный угол нельзя было приносить сковороды и посуду, в которой готовили в печи – иначе рожь почернеет[132]. Во время земли Сюндю не разрешали гасить угли в печи ни дома, ни в бане, чтобы ячмень не почернел[133].

Также в это время нельзя было стричь овец, чесать шерсть, прясть. «Крещенский промежуток – это было такое святое время, когда нельзя было ни овец стричь, ни прясть, ни картать… потому что есть „стригущие“ овец, ходят в Крещенский промежуток… у кого что по-плохому выстригут» (26). «Нельзя было в эти две недели ни картать, ни прясть, тому Крещенская баба порвала бы нить при прядении» (25). «Не надо на глаза Сюндю кострику класть (т. е. нельзя прясть)»[134].

Людям было запрещено прясть в переходное (пороговое) время, связанное с солнцеворотом, а также с культом предков и культом мертвых. В это время пряли «нить судьбы» домашние и различные другие духи[135]. В д. Мяндусельга существовало поверье о том, что если прясть в сочельник, то осенью придет Кегри и отобьет пальцы[136].

«Перед Рождеством даже не плясали, дорогой праздник: это будто бы Христос рождается… Сюндю слушали» (27). «Раньше во время Летних Святок (букв. Поворота) ничего плохого не делали. Не спорить и ничего плохого не говорить. Во время земли Сюндю замечали, чтобы сильно не греметь да не стучать. Чем больше грешишь да стучишь, значит, и жизнь тоже будет шумной да… Во время земли Сюндю старались потише жить» (49).

«По народному выражению, как в зимние, так и в летние святки „врата рая были открыты для умерших“. Это представление, несмотря на свою христианскую атрибутику, отражало гораздо более ранние пласты религиозных верований и на практике означало то, что контакт с потусторонними силами в наиболее критические, переломные периоды календаря был возможен не только для специалиста-знахаря, но практически для каждого члена общества (например, гадания). Запреты на viändöi, как и на зимние святки, не могли служить препятствием для обрядового их нарушения (действие, при котором собственно и происходил контакт с потусторонним миром) при гадании, ритуальных действиях, связанных с первыми сакральными днями начинающегося длительного цикла, продуцирующих происходящее на весь период». Таким образом, хотя «земля и принадлежала Сюндю» и народ стремился, с одной стороны, соблюдать физическую и духовную чистоту, с другой – он не мог упустить в этот сакральный момент возможность пообщаться с потусторонними силами. Согласно народным верованиям время, когда солнце останавливало свой бег, являлось лучшим временем для всякого рода гаданий и продуцирующих магических действий. Отсюда возникает и тема маскарада (переодевания, инициации), тема животворящего смеха и веселья, различные приемы хозяйственной, лечебной и любовной магии, обеспечивающие успех и удачу на весь предстоящий год и даже жизнь. У англичан эти двенадцать дней называются легкомысленные дни («Darft Days»).

Святки считались лучшим временем для поднятия девичьей (чаще всего) славутности-лемби. Карелы в качестве синонима к lembi приводят слово oza, то есть счастье, удача. Способы увеличения лемби были самые разнообразные. Например, во время земли Сюндю мать рано утром подметала избу от большого угла на улицу и до последней калитки со двора, приговаривая при этом: «Двери открываю, дорогу очищаю для моей дочки Анны!» Девушка и сама могла позаботиться о лемби. Для этого следовало в полночь сходить за водой, налить в блюдце и поставить у икон, а перед тем как идти на вечеринку, умыться ею. После этог встать на пороге и уверенно сказать: «Я – петух, выше всех! Все куры под лавку!» (ФА 3712).

Особенно много способов поднятия славутности было во время летних Святок. Для этого делали специальные лемби-веники, которыми знахарка различным образом парила девушку в бане. Например, рвали ветки с березы (ее карелы считали покровителем женщины), которая растет рядом с муравейником (сакральный топос в лесу), произнося: «Сколько вокруг этой березы муравьев, столько вокруг Анны женихов!» Затем этим веником парили в бане (ФА 3712).

В одной из быличек рассказчица подчеркивает: «Synnyn moa on, on!» (35). «Земля Сюндю есть, есть!» И это экспрессивное высказывание утверждение, на наш взгляд, одинаково относится и к темпоральному, и к локальному промежутку. Тем более что архаичному менталитету и языку свойственна тесная связь пространственно-временных понятий и отношений.

Святочная полночь – время совершенно особое. В целом неблагоприятными для человека считаются полночь и в меньшей степени полдень, те суточные периоды, которые в народной традиции наделены семантикой пограничного времени[137]. Время зимнего и летнего солнцестояния умножает эту семантику. Эти периоды переломны, открывается граница между «чужим» и «своим» миром, но опасны они не только возможностью столкновений с существами из иных миров, особенно активных именно в это время, но и тем, что полночь «осознается как период отсутствия времени вообще. Это не-время: „Полночь очень опасна, это безвременье и нечистый человека губит»[138]. Но для гаданий это самый благоприятный и продуктивный временной отрезок, так как, во-первых, открываются нужные двери, границы временно размыкаются, а во-вторых, именно в данный момент «представители „иного“ мира выступают в „сильной позиции“, т. е. реализуется вся совокупность признаков, наиболее полно характеризующих мифологический персонаж»[139]. Таким образом, обрядовое время отличается от профанного, и период, в обычных ситуациях маркирующийся как «плохой», в сакральных ситуациях может менять оценочную характеристику.