Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 3 Страница 24

Существует и весьма распространено мнение, что всякое интенциональное переживание либо само является актом простого представления, либо имеет такой акт своим основанием267. Этот взгляд, однако, не соответствует действительности: внимательный феноменологический анализ показывает, что акт чистого представления не играет столь значительной роли даже в познавательной сфере, и что приписываемая ему функция – выявление интенциональной предметности – обычно выполняется рядом сопутствующих основным актам несамостоятельных переживаний268. Представление лишь в том случае является общим основанием всех актов, если под ним разуметь вышеупомянутую материю акта. Но в таком случае разбираемый взгляд будет страдать двусмысленностью, так как представление будет фигурировать в нем и как целый акт и как материальная часть акта269. Для того, чтобы восстановить его в его правоте, нужно придать понятно представления более широкий смысл, перестав понимать его, как чисто-номинальный акт, противополагающейся пропозициональным актам (суждениям). Это и достигается, если под представлением разуметь всякий объективирующий акт вообще; ибо, с одной стороны, объективирующими актами одинаково являются и чистые представления и суждения, различаясь уже в сфере этого общего признака, как номинально-безразличные и пропозиционально-полагающие акты; с другой же стороны, всякое интенциональное переживание, само не являющееся объективирующим актом например, желание, радость и т. п.) непременно подразумевает такой акт в качестве своего основания270. «Таким образом, объективирующее акты своей исключительной функцией имеют первоначальное представление предметности для всех остальных актов… Отношение к предметности устанавливается вообще в материи. Всякая же материя, так говорит наш закон, есть материя объективирующего акта и только чрез посредство этого последнего может стать материей нового, на нем основывающегося качества акта»271.

2. Как выше уже было упомянуто, в составь нормального психического переживания на ряду с другими элементами входят моменты «мнения» (интенции) и его «осуществления». Эти моменты находятся между собой в разнообразных взаимоотношениях в зависимости от того, что за психическое переживание они конституируют: познавательное ли, эмоциональное, или волевое, и т д.272Все объективирующие акты характеризуются совершенно определенной формой такого взаимоотношения: в них между «смыслом» интенции и «смыслом осуществления» устанавливается (или уничтожается) единство тожества. Другими словами, в объективирующих актах отожествляются (или расторгаются) между собой то, что «мнится», и то, что «дается», —отожествляются (расторгаются) в большей или меньшей степени: все объективирующее акты, будучи взяты во всей совокупности их моментов, суть акты большого или меньшего отожествления (расторжения)273.

Этим установлением в то же время отграничивается и сфера познания, ибо все познавательные акты в большей или меньшей степени суть объективирующие акты отожествления (расторжения) мышления с созерцанием, т. е. чистой «задуманности» с ее наглядным осуществлением. Прямой смысл всякого познавательного акта лежит в акте «адеквации», познавательного равенства, между тем, как предмет мысленно представляется, и тем, как он непосредственно (чувственно) дан274. При этом, с одной стороны, адеквация может быть либо статической, т. е. моментальной, как, например, в том случае, когда утверждают: этот предмет красный; ибо тут смысл обозначения красный и сам чувственно данный красный предмет (т. е. смысл чувственного созерцания) составляют непосредственное актуальное единство275. Либо адеквация будет динамической, т. е. постепенной, как в том случае, когда акт мысленного «мнения» не составляет с актом созерцательного «мнения» одного и того же акта и сопровождается им не сразу276. С другой стороны, адеквация имеет всевозможные степени, начиная от полного созерцательного осуществления мысленной интенции, когда предмет сам и целиком оказывается наличен в познании, и кончая тем полным ее неосуществлением, когда между мысленно «мнимым» и созерцательно «данным» не оказывается ничего общего и познание признается ложным, т. е. неосуществившимся277.

В связи с этими различиями стоит еще одно различиe, представляющее большую важность для феноменологического уяснения сущности познания. А именно, необходимо отличать адеквацию или осуществление в собственном смысле слова от адеквации или осуществления в несобственном их смысле. В последнем случае между мысленно «мнимым» и чувственно «данным» нет никакого внутреннего, необходимого отношения; чувственно «данное» служить лишь простой опорой, простой случайной базой для совершения акта мысленной интенции, которая потому остается «пуста», «бледна» и «неудовлетворенна»; подлинного интуитивного постижения мыслимого здесь не происходить; оно не отожествляется с предметом, как интуитивной, непосредственной данностью; интуиция играет здесь роль лишь излагающего или представительствующего содержания; таково положение дел при чисто обозначительных, сигнификативных (или сигнитивных) и номинальных актах. Наоборот, адеквация в собственном смысле слова характеризуется действительным удовлетворением мысленной интенции, заполнением пустоты определенным интуитивным содержанием, большим или меньшим выявлением самого предмета. Чувственно данное служить при этом не только опорой мысленного акта, не простой иллюстрацией его интенции, а более или менее совершенным осуществлением съинтенционированной мысленно предметности278.

Только в этом случае имеет вообще место действительный акт познания; только здесь можно в прямом смысле слова говорить о большей или меньшей идентификации мыслимого и созерцаемого. В этом случае, значит, интенциональная сущность акта содержит в себе некоторый плюс по сравнению с теми двумя элементами (качеством и материей акта), которые, как было указано, присущи интенциональному содержанию всякого переживания. Плюс этот есть большее или меньшее интуитивное «обилие» познавательного акта279. Идеалом обилия было бы согласно этому такое представление, которое заключало бы весь свой предмет целиком в своем феноменологическом содержании280. Отсюда ясно, что «каждый конкретно полный объективирующей акт имеет три составных момента: качество, материю и представительствующее содержание»281. Но только в том случае, если это последнее будет находиться в тесной внутренней связи с материей, если оно будет интуитивным осуществлением той интенции, которую эта материя собою знаменует, только тогда можно говорить о полном познавательном акте282. В этом случае три указанных момента составляют в своей совокупности познавательную сущность объективирующего акта283.

3) После всего сказанного совершенно ясно, что степень осуществления мысленной интенции или же достоинство познавательной сущности объектирующего акта зависит от качества интуитивной «полноты» объективации, т. е. от того, до какой степени совершенна наличность предмета в познающем его акте.

Вполне понятно, что сфера познания принимает с этой точки зрения вид лестницы, внизу которой стоят чисто обозначительного характера акты, а вверху которой помещается идеал адеквации, как заключительная цель всякого «осуществления»284. «Интуитивным содержанием такого заключительная представления является абсолютная сумма всякой полноты; интуитивным представителем является сам предмет, как он есть сам по себе. Представляемое и представляющее содержание здесь одно и то же. И где какая-либо интенция представления достигает чрез посредство такого идеально-совершенного восприятия завершительного осуществления, там устанавливается подлинное adaequatio rei et intellectus: предметное здесь «дано» или действительно «налично» именно как такое, в качестве какового оно интендировано; тут нет более такой частичной интенции, которой недоставало бы осуществления»285.

Этим устанавливается внутренний смысл понятий очевидности и истины. Истина есть «полное согласование между замысленным и данным как таковым. Это согласование переживается в очевидности, поскольку очевидность является актуальным свершением адекватнейшего синтеза осуществления»286. Очевидность представляет собою акт «совершеннейшего синтеза осуществления» или «синтеза совпадения», в то время как истина есть сам синтез, само совершенство совпадения в его объективном смысле, в его идеальном бытии287.