Сергей Переслегин - Неоткрытые звезды Страница 3

Мир «Первого дня спасения» В.Рыбакова{18} прошел «Путь обмана» до конца, до ядерной зимы.

«Их было без малого шесть тысяч, а год назад было пять миллиардов, они в меру своих сил и разумения жили, заботились о себе, заботились о близких, исполняли то, чему их научили, и наконец, убивали друг друга, ни для чего. Убили — и впервые почувствовали, что что-то неладно, но продолжали в меру сил и разумения жить и убивать друг друга, потому что были вещами друг для друга, потому что за восемь тысяч лет так и не научились организовывать себя иначе, как принуждая и убивая.

И наконец, в равной мере, ощутили тупик.» {19}

В повести В.Рыбакова война — и реальность, погубившая планету, и символ всеобщей гибели. Она обезличена, как обезличены и герои повести, носящие имена-маски: профессор, премьер-министр… абстрактные, они похожи на всех нас. На русских, американцев, китайцев, англичан, персов… всех «готовых победить и выжить после победы».

Они умирают так же, как жили. И потому умирают, что жили именно так. Даже ядерная война не смогла ничего изменить; политики по-прежнему произносят прочувственные речи, армейские воюют за отсутствием врагов с собственным кабинетом министров. Врачи убивают «во имя спасения общины», ученые работают в шахте, тоже во имя спасения.

Спасение… которое всегда ищут, когда уже «взорваны все мосты через пропасть», а когда оно приходит, снова начинают стрелять.

По В.Рыбакову спасение в том, чтобы не лгать, любить, сохранять в себе детство и всю жизнь стараться сделать такой же чудесной, каким оно кажется.

Просто?

«Так хоть бы пальцем кто-нибудь пошевелил!» {20}

Мы вновь смотрим в магическое зеркало, «Очаг на башне» В.Рыбакова. Грань фантастики и реализма. Книга о том мгновении между детерминированным прошлым и вариантным будущим, которая зовется настоящим. Точка ветвления, развилка дороги, лежащей перед миром. Что впереди, кроме «Пути обмана» в его бесчисленных ипостасях, кроме «Доверия»?

Вопрос можно поставить и по-другому: что может сделать человек на Земле? Просто человек, не прогрессор, за спиной которого тридцать миллиардов друзей и опыт галактической цивилизации, не Бог, сошедший с небес, не экстрасенс, владеющий приемами психического воздействия?

Мне не хочется пересказывать роман В.Рыбакова, книгу о любви, дружбе, предательстве. Роман — портрет двух поколений, обойденных вниманием литературы. Роман о фашизме застойного общества, и о той силе, которая противостоит этому страшному процессу и, единственная, может ему противостоять.

О чем еще? О новой науке биоспектралистике, имеющей сугубо медицинское применение, но при этом тщательно засекречено, так засекречено, что международные конференции превращаются в заведомую игру, участники которой озабочены лишь тем, чтобы скрыть свои достижения. А создатель биоспектралистики, профессор Вайсбор, чем-то похожий на постаревшего Гирина, кричит: «… Я дрался! Я маневрировал, да! Мой лучший друг уже двенадцать лет не подает мне руки! А мы служили вместе! В одном артрасчете карабкались на Хинган в сорок пятом! (…) но я выиграл! Я нашел вас! И выучил вас! И мы обгоняем их на пять лет!» {22}

Мир разобщения, зависти и ненависти, люди которого почти поголовно больны СДУ, синдромом длительного унижения. В черновике я написал «уничтожения». Собственно, так оно и есть.

«Пока есть обратные связи, и сознание развивается, доминируют эмоции типа „верю“. „интересно“, „люблю“, которые отражают стремление сознания к расширению деятельности. Когда конструктивная область отвергается, развитие прекращается, и личность разом теряет двуединую способность усваивать новое из мира и привносить новое в мир. Доминировать начинает „не люблю“… Тот, кто развивается, увидит, скажем, в бестактной назойливости преданность, в злой издевке — дружескую иронию… А тот, чье конструктивное взаимодействие с миром прервано — наоборот, в преданности — назойливость, в шутке — издевку… Именно тут и расцветают всякие комплексы и мании.» {23}

Мир, в котором тщательно и методично разрушается все светлое, что есть в человеке. В этом сюжет романа — уничтожается счастье двоих. Читать это страшно, перечитывать невозможно.

И все-таки, книга оставляет ощущение надежды.

" — Одно дело, — полуобернувшись сказала Ася, — зная, что угасание неизбежно, раздувать огонь. Другое дело — сложить руки. Раз все уйдет — пусть уйдет безболезненно и дешево. А как обесценить? Да не вкладывать себя, и не вбирать в себя. Это, собственно, одно и тоже. Значит, будет вкладывать лишь тот, кто с вами, а вы соблаговолите попользоваться. А когда начнется угасание, с полным правом закричите: эгоисты, плохо старались! Не сумели! Это удел слабых людей, Валерий.»

Для Рыбакова любовь — это всегда созидание, «древнее земли и неба, древнее бессметных богов.»

Я называю «Очаг на башне», самое значительное произведение «Новой волны», книгой. Между тем, оно — рукопись.

Обзор следовало бы продолжить. Ведь есть и «Третий Вавилон», и «Изгнание беса», и «Счастливо оставаться»…, «Записки шута», «Раб», «Граждане квартиросъемщики», «Страж перевала», «Микрокосм», «Дерни за веревочку», «Магический треугольник», «Флейтист» — перечисление грозит затянуться на полстраницы. Перейдем, поэтому, к основной задаче статьи — к определению наиболее типичных, характерных черт Ленинградской фантастики «Новой волны».

Что же отличает писателей «Четвертого поколения» от фантастов-шестидесятников? Острая социальность, антивоенная направленность, научность, понимая в широком смысле, — все это было характерно и для классической фантастики двадцатипятитомника. Конечно, в творчестве «Новой волны» бросается в глаза абстрактность, смелость, беспощадность анализа, отсутствие каких бы то ни было иллюзий, ощущение сложности, многомерности мира, натурализм, доходящий до жестокости.

Диалектически, абстрактная фантастика восьмидесятых приобрела повышенную — безжалостную — конкретность в изображении людей и отношений. Насквозь символическая, литература «Новой волны» полностью отказалась от использования намеков, заменила целомудренные отточия прошлого словами, точными и нужными. {24}

Эти инновации принципиальны, но они еще не дают права говорить о новом слове в литературе, о следующем шаге познания.

«С поздней осени 1905 года появились слухи и смутные известия о спешной постройке в Англии линейного корабля, получившего имя „Дредноут“… По слухам, боевая мощь этого корабля намного превосходила мощность любого корабля тогдашних флотов…

В течение 1906 года стало известно, что „Дредноут“ удачно закончил свои испытания, и что Англия строит еще три или четыре подобных корабля, при которых боевое значение всех существующих флотов практически должно быть утрачено.» {25}

«Дредноуты» уже заложены на литературных «стапелях» «Новой волны». Местные и всесоюзные семинары начали обсуждение первых фантастических произведений, принципиально отличающихся от всей предшествующей литературы.

Они еще во многом несовершенны, эти произведения. Даже у подготовленного читателя они часто вызывают смешанную реакцию неприятия, недоумения и раздражения. Слишком ни на что не похожи, слишком нарушают вечные законы.

Классическая фантастика ориентировалась на поколение, призванное ХХ съездом Партии, на рациональных романтиков, серьезно относящихся к программе быстрого построения Коммунизма в одной, отдельно взятой стране. Были эти люди «в меру мудры и без меры доверчивы». Они умели дружить, любить и работать, восхищались стихами Евтушенко и Вознесенского, песнями Визбора и Окуджавы. Никто из них не пережил душной эпохи семидесятых годов. Никто, кроме тех, немногих, которые нашли в себе силы переоценить сделанное и «молча сжечь у берега последние корабли».

Большинство же старалось не измениться. В новую эпоху их качества, в лучшем случае, стали смешными, в худшем… Они доверились тем, кому доверять было нельзя. Предали себя, сами были многократно преданы и не заметили этого.

Живые анахронизмы, они утратили доверие молодежи, и вместе с ними вышла из доверия культура шестидесятых.

Фантастика, литература, ориентированная в будущее, живет связью с молодежью. Утрата этой связи превращает фантастику из орудия преобразования мира в интеллектуальную игру, увлекательную, но прекрасно вписывающуюся в истеблишмент.

Сегодняшние пятнадцатилетние нашли себе новую музыку. Они ждут новой фантастики, сложно ассоциативной, с эмоциональным резонансом линий и героев. Фантастики, адекватной их разрушенному мироощущению («мы вскормлены пеплом великих побед») и заполняющей вакуум их философских представлений, отвечающей на их вопросы.