Лев Бобров - По следам сенсаций Страница 37

Вот несколько графометричьских оценок.

«Письмо лёгкое, скользящее, форма букв почти как у типографского курсива. 5 за правильность, 4 за организованность, подвижность и гибкость, 2 за чёткость. Развитое эстетическое чувство. Порывы, сдерживаемые большим самообладанием. Практический ум, сдержанность, трезвость».

«Почерк плохо организованный, резкий, компактный, неправильный по размерам, со слишком длинными линиями связи. Неровный, лихорадочно деятельный характер, с параноическими тенденциями. Впечатлительность, предполагающая, что субъект способен легко подпадать под влияние чужого мнения».

«За нажим — 3 (текст написан шариковой авторучкой), за чёткость букв, штрихов и строк — 4, за выдержанность размеров и направления — тоже 4. Энергичность, сосредоточенность, систематичность, настойчивость в достижении цели. Гораздо менее выраженная способность поддаваться чуждым влияниям».

Одна-две строчки, а уже что-то сказано о человеке! Конечно, даже в столь лаконичной характеристике не обошлось без какой-то интуитивной дорисовки, этакой ретуши бледного человеческого силуэта, проступающего сквозь контуры почерка.

Но графометристы делают свои выводы не наобум. Они старательно отсеивают из богатого опыта, накопленного психологией и графологией, лишь самое ценное, самое надёжное.

«Если человек не склонен к позёрству, — делился своими заметками Зуев-Инсаров, — не имеет особого тяготения к внешним формам, украшениям (в виде особых значков, жетонов), не отличается кокетством, нарочитостью, аффектированностью в своём поведении, оборотах речи, то он не будет прибегать к украшенности своего письма завитками, дугами и т. п.

Показательным в этом отношении является почерк писарей дореволюционного времени: манерный, аффектированный и щеголеватый. Подобную щеголеватость и примитивное франтовство можно было наблюдать и в поведении, одежде, особой причёске и т. п. Всё это объясняется теми условиями жизни, которые совершенно нивелировали социальное выражение личности и суживали до минимума круг интересов.

Подобным специфически канцелярским почерком отличались и мелкие служащие, причём можно было видеть, что чем незначительнее было занимаемое положение, тем чаще украшеннее и манернее был почерк, как будто бы в эту затейливость и фантастичность росчерков автор вкладывал всё стремление к какому-либо проявлению личности, ущемлённой условиями существования. В настоящее время это манерное канцелярское письмо почти совершенно выродилось, как выродился и тот рождённый временем тип «военного писаря».

У человека с обострённой нервной чувствительностью, порывистостью, деятельность которого отличается неравномерностью приложения энергии и характеризуется отдельными, различными по напряжению её вспышками, будет также и почерк отличаться неравномерностью, геометрической невыдержанностью (в нажиме, который будет также распределён неровными по силе мазками, размере букв в одном слове и т. п.). Поэтому профессор Шнейдемиль в своём труде, посвящённом школьному воспитанию («Графология на службе школы»), советует родителям и воспитателям особенно бережно и осторожно относиться к ребёнку, почерк которого показывает подобные особенности».

Что верно подмечено, что высосано, как говорится, из пальца здесь и во многих иных подобных выводах? Вопрос так и останется вопросом, если не искать на него ответ. Правда, целые сонмы графологов всех времён и народов тужились разогнуть вопросительные крючки своих сомнений в восклицательные знаки обоснованных утверждений — увы… Слишком низок был потолок тогдашней науки, чтобы позволить им вырваться из плена старой доброй интуиции. Редкостный дар, она дурманила горячие головы опиумом самонадеянности, и многие графологи, уверовав в собственную непогрешимость (а ещё пуще — в безнаказанность со стороны науки, не располагавшей объективными психофизиологическими критериями), по двум-трём метко схваченным штрихам готовы были лепить выпуклые, на все лады разрисованные портреты всех желающих и не желающих. Так наряду с изумительными прозрениями в характеристики попадали самые беспардонные гадания. Графометрия же с её точными классификациями, массовыми характерологическими обследованиями, откровенным подсчётом своих ошибок и неудач внушает куда больше доверия, нежели её крикливая и изрядно дискредитированная предшественница.

Современная система учёта кадров словно создана для того, чтобы помогать графометрии. Конечно, служебной характеристики, рукописной автобиографии, медицинской карточки маловато, но пробелы легко восполнить психологическими тестами, заполнением специальных анкет, быть может, даже гипнотическими опытами, зсем комплексом современных приёмов с использованием самой совершенной методики и аппаратуры из арсенала инженерной психо-погии, биокибернетики, почерковедения.

И как знать, вдруг когда-нибудь наука вручит педагогу графо-метрические критерии для раннего определения склонностей человека, вступающего в жизнь? Насколько эффективнее станет система образования и воспитания! Насколько легче будет найти людям своё место в жизни!

Ещё много десятилетий назад известный русский характеролог профессор А. Ф. Лазурский писал в своей книге «Классификация личностей»: «Различные профессии в различной степени затрагивают те или иные основные способности и склонности человека. Никто не станет отрицать, что профессия учёного значительно больше требует способности к систематическому, последовательному, логическому мышлению, нежели профессия композитора или дирижёра оркестра; точно так же несомненно, что авиатор должен обладать большей смелостью, решительностью и самообладанием, чем мелкий торговец, всё время проводящий за прилавком».

Эхом этих мыслей звучат и слова Зуева-Инсарова: «Например, у военных в характере должна быть выносливость, самообладание, решительность и находчивость- Молодые люди, в почерке которых имеются эти признаки, указывающие на подобные свойства характера, безусловно, будут более пригодны к этой профессии, чем те, почерк которых указывает на нерешительность, неуравновешенность, нетерпеливость и т. п.».

«Авиатор», «мелкий торговец», даже «военный» — какой архаикой веет от этих понятий, произнесённых сорок лет назад! Поступь времён настолько изменилась, что наш мир становится иным чуть ли не каждое десятилетие, предъявляя всё более строгие требования к психике человека.

…Громовой гул дюз. Дрожь в широко распластанных, откинутых назад крыльях, со свистом рассекающих воздух. И сосредоточенное лицо пилота, его пальцы, крепко стиснувшие штурвал. Незаметный нажим на ручку управления — и могучая серебристая полуптица-полурыба покорно поворачивает в сторону. Лётчик выбирает ручку на себя — острый нос самолёта высоко вздымается над горизонтом. Толчок от себя — пёстрая «топографичская карта» Земли, стремительно укрупняясь, надвигается на пилота. Ах, как всё просто и эффектно выглядит со стороны! Особенно если смотреть с земли на белесую строчку-автограф, оставленный в небе реактивным самолётом. Но кто-кто, а уж пилот-то знает — в обращении с послушной и могучей техникой нужен ясный ум, мгновенная ориентация, самообладание, твёрдый характер. Машина несётся, опережая собственный звук. Задержка реакции на треть секунды вызовет отклонение самолёта от курса на полкилометра. А если идёшь в строю, как во время парадов в Тушине? А если опускаешься на взлётно-посадочную полосу шириной в каких-нибудь десять метров? А если выходишь из пике? Поди попробуй резко рвануть ручку! Поторопился на ту же треть секунды и… держись, пилот! В грохоте отваливающихся крыльев, в вихре воздушных ураганов от хаоса обломков отделяется чёрная точка, расцветающая спасительным куполом парашюта. Общеизвестно, что семь из каждых десяти авиационных катастроф происходят не из-за отказа в работе машин и приборов, а по вине самого человека, который не успевает правильно оценить показания сигнальных устройств.

И так повсюду. Пришла пора, когда машина предъявила своему хозяину ультиматум. Либо неусыпное внимание к ней и умелое обхождение, либо она, машина, объявит саботаж.

Легко сказать «умелое обхождение»! А попробуйте стать на место, скажем, оператора рельсопрокатного стана. Ему приходится ежеминутно делать до 100 движений руками и ногами, чтобы воздействовать на рычаги управления валками. Нет, могучие бицепсы здесь не помогут. Нужна чёткость, координация, скорость в движениях. Нужно внимание.

Разные профессии требуют и неодинакового внимания. У учёного ли, проводящего дорогостоящий эксперимент, у часовщика ли, ремонтирующего грошовый будильник, оно цолжно быть неотступным, сосредоточенным, «цепким». Ещё более сконцентрировано оно у дежурного, который следит за радиолокационным экраном дизельэлектрохода, лавирующего в тумане среди айсбергов. Зато у дирижёра, милиционера-регулировщика, шофёра оно должно быть скорее «порхающим» — широко распределённым и быстро переключаемым.