Андрей Остальский - Краткая история денег Страница 5

Но человек разумный сразу приносит с собой и поиск неких протоденег. Можно сказать, вся история мира – это история его «монетизации».

Примитивные, но, ой, непростые…

Зря вообще-то европейские путешественники так издевались над туземцами на всяких отдаленных материках и островах. За блестящие бусы какие-нибудь, дескать, массу по-настоящему ценных вещей можно было выменять. Одно слово: дикари! Просто как сороки какие-нибудь, которые тащат в гнездо любые блестящие предметы. Не понимая истинной ценности вещей.

Но если бы на тех же самых умудренных англичан, немцев, французов, голландцев, испанцев посмотрели бы со стороны какие-нибудь инопланетяне, то могли бы тоже сказать: дикари! За кусочки блестящего металла, не имеющего никакого практического применения в повседневной жизни, готовы отдать все, что угодно! Иногда даже – жизнь и душу свою («Люди гибнут за металл»!). Другое дело, что пришельцы были бы, надеюсь, более снисходительны, зная по собственному опыту, что все цивилизации проходят подобные неизбежные ранние стадии товарно-денежных отношений. На других планетах эту роль наверняка играло какое-нибудь совсем другое вещество. Но в земных условиях золото и серебро подходили для этого дела почти идеально, потому что представляли из себя субстанцию, с одной стороны, достаточно редкую и трудно добываемую, а с другой – все-таки этих металлов в мире было достаточно много, чтобы они могли циркулировать и обеспечивать товарообмен в необходимых масштабах. И да, да! Еще и потому, что они блестели! (А следовательно, их можно было использовать как престижные украшения, как внешний признак богатства, состоятельности и социального успеха.) Но чем же в таком случае бусы хуже? Почему они не могут выполнять все те же функции в рамках какого-нибудь племени или племенного союза? Тоже по-своему блестят, глаз радуют… Чем золото-то лучше? Дело вкуса, знаете ли…

Во времена наполеоновских войн огромной популярностью пользовались в Египте, к примеру, пуговицы с мундиров французских солдат. До такой степени, что в некоторых районах они стали превращаться в местную валюту, а сами солдаты часто ходили расхристанными, и это создавало серьезную дисциплинарную проблему.

Считается, что всего каких-нибудь пятьсот лет назад еще две трети мира жили бартером. То есть натуральным обменом. Во многих местах он мирно сосуществовал с примитивными деньгами. Но попытки организовать торговлю в тех масштабах, как это было у индейцев майя, сталкивались при бартерной системе с чудовищными трудностями.

Ведь призывая «реабилитировать» бартер, я не хотел бы вдаваться в другую крайность. Конечно же, далеко не всегда удобен – и дело не только в трудностях двойного (тройного, четверного) обмена. В обществе «чистого» бартера постоянно возникает еще и эта сложность – сколько яблок соответствует одной паре обуви? Сколько мер пшеницы – меховой шкуре? И так далее. Уильям Джевонс приводит воспоминания натуралиста Уоллеса, который лично имел возможность убедиться, каким изматывающе трудным и малоэффективным бывал натуральный обмен в Малайе девятнадцатого века. После нескольких часов такой торговли некоторые его участники буквально оставались без обеда – потому что не удавалось найти устраивавших стороны обменных пропорций.

В условиях бартера обмен тремя товарами требовал установления трех «обменных курсов», четырьмя – уже, соответственно, шести. Но уже обмен пятью разными товарами каждый раз нуждался бы в переговорах по десяти, десятью – по сорока пяти единовременным ценам. При обмене сотней «наименований» потребуется согласовывать «прейскурант» объемом в 4950 пунктов, тысячей – в 499 500! Ну, а дальше начинаются уже и вовсе астрономические цифры.

Понятно, что в реальности ничего похожего не происходило, и участники примитивных бартеров кое-как, на глазок, выменивали свой обед (или оставались вовсе без оного). Столь же очевидно, что уже и самые ранние формы многосторонних товарных обменов требовали мощного компьютера. Но откуда же было ему взяться? И вот деньги стали своего рода природным компьютером, проделывающим миллионы невидимых глазу операций, без которых торговли не получалось бы! А стало быть, и современной экономики нам бы и до сих пор не видать.

Корова как абстрактный инструмент

Даже самые примитивные общества уже явно находились в поиске предметов, на которые можно было бы возложить денежные функции. В этнографических музеях найдутся самые разные артефакты – следы этого неустанного поиска. Что только не выполняло соответствующую роль! И коровьи, и бараньи головы. И зубы кашалотов, и табак. И разукрашенные ракушки-каури. И бусины, изготовленные из ружейных патронов. (Это уже, разумеется, результат контакта с колонизаторами.)

Но давайте по порядку. Для начала – просто из-за сезонности – нужно было найти способ растянутого по времени, отложенного обмена разными злаками и овощами.

Как обменять пшеницу на сезонные фрукты? Через что-то третье. Это должно быть что-то не подвергающееся быстрой порче. И в то же время достаточно ликвидное – то есть популярное, легко обмениваемое.

Скот был деньгами раньше зерна – потому что приручение животных произошло раньше, чем наладилось земледелие.

Корова не идеально подходила для транспортировки – но «хранилась», не портясь, служила средством накопления и – представьте себе – абстрактным инструментом измерения стоимости! (Инструмент этот надо было, правда, еще и кормить, но что уж поделаешь, у каждого свои недостатки.)

Обмениваясь каким-нибудь третьим товаром, медом, например, или шкурами диких зверей, или тетевой для лука, люди высчитывали эквиваленты в головах домашнего скота.

«Вот тебе меду на одну корову, а ты мне дай на одну же корову веревки».

А более мелкие животные – бараны, козы и тем более куры иногда служили как бы разменными монетами, мелочью, гривенниками и алтынными – «вот тебе сдача с твоей коровы – две курицы и десяток яиц!».

Лошади долго играли роль «почти денег» – и в Киргизии, и в Грузии, и в России (не говоря уже о цыганских общинах). Ну и верблюды до последнего времени были важнейшим платежным средством во многих исламских и восточных культурах – особенно при уплате калыма и так далее.

Более изощренной формой денег стало зерно. В Древнем Египте сложилась развитая система зерновых банков, как частных, так и государственных, осуществлявших безналичные расчеты – снимая с текущих счетов и зачисляя на них виртуальное, бухгалтерское зерно – избегая физических перемещений. В Александрии с помощью Птолемея и других греков было создано даже что-то вроде зернового Центробанка, регистрировавшего выплаты и выполнявшего регуляционные функции. И, может быть, самое важное – появление уже в третьем тысячелетии до нашей эры банковских кредитов.

Полкуны за коня или наоборот?

Южные славяне и, в частности, древние русы пользовались так называемыми «кунами» – мехом пушных зверей (видимо, есть этимологическая связь с «куницей». Иногда целыми шкурами, и иногда их фрагментами – то есть их порой резали на куски, как потом будут рубить серебро. Чем не деньги, пусть и примитивные?

Впрочем, мне вовсе не хочется употреблять слово «примитивный», как ни крути, оно звучит если не ругательно, то уж точно пренебрежительно. Между тем куны, как, впрочем, и каури и прочие протоденьги, по-моему, вполне достойны всяческого уважения. Они точно соответствовали своему времени. И вот что: уже и куны – на самом деле – отчасти и условные символы! Еще не монета, а уже имеет две стороны: это и необходимый для жизни, сам по себе ценный, предмет. И чуть-чуть уже как бы и символ чего-то другого!

Отдельные семьи, да и даже общины накапливали больше кун, чем им могло понадобиться, и использовали их в качестве общинной валюты. Правда, эта функция кун подкреплялась (сегодня сказали бы – обеспечивалась) тем, что накопленные куны могли пользоваться спросом и за пределами общины. Куны были уже почти конвертируемой валютой! В мехе существовала объективная нужда. К тому же добыть их было не так просто. Не так, может быть, тяжело, как жемчуг, но не забывайте: в ту эпоху не существовало охотничьих ружей, да и самодельные капканы не так уж эффективны были, так что добыча меха требовала и упорства и решимости и даже отваги. Это был, соответственно, переходный период – куны имели прямые товарные свойства – потребительскую стоимость. Но в то же время, при определенных обстоятельствах, начинали играть и более символическую роль, как раз особенно убедительную благодаря своим очевидным потребительским качествам! Они уже могли служить и инструментом накопления! И даже кредита!

А в странный безмонетный период истории Руси куна была и абстрактной единицей измерения и вообще синонимом слова «деньги».

Интересно, что современная валюта Хорватии так и называется – куны.