Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов Страница 69

Что ярко бросается в глаза в этом определении, так это то, что категории очень тесно связаны с грамматикой, языком и речью вообще. А это, в свою очередь, очень прочно связывает их с теорией доказательств и делает не столько основами нашего мира, сколько основами способа о нем говорить и вести спор. То есть с основной целью, ради которой и создавалась Аристотелем логика.

Аристотель, говоря о категориях, исследует речь «со стороны отдельных элементов», как пишут о нем исследователи. По сути же, он пребывает внутри своего описания мира и занят тем, что выводит правила сочетания частей речи, нарушение которых и определяется как алогичность, независимо от содержания, то есть от того, что говорят.

Труд Аристотеля коренным образом отличается от труда Сократа. Смерть разрушает логичность, если под «логичностью» понимать соблюдение законов мысли, выражаемой речью. Смерть разрушает правила любых игр. Как бы там ни было, но эти законы действуют только по сию сторону определенной черты, за ней они могут быть и неверны, но исходя из них самих ты никогда не сможешь этого доказать, даже если видишь это каким-то образом.

Поэтому Сократу достаточно просто верить в себя, в свои ощущения и идти к тому, что он считает истинным. Аристотелю этого мало, для него истинным является только то, что признают истинным другие, точнее, что он докажет другим как истинное.

«В книгах “Аналитики Первая и Вторая” Аристотель исследует, в основном, формы дедуктивного вывода, т. е. такого вывода, в котором посылки, содержащие исходные знания, имеют большую общность, чем вывод. Дедуктивные умозаключения играют важную роль в познании благодаря одному существенному свойству: дедуктивный вывод имеет достоверный характер. Это значит, что если посылки истинны и умозаключение построено правильно, то вывод – обязательно истинное суждение» (Дмитриевская, с.26). «Топика», как и многие другие работы, посвящена разбору Платоновских диалогов на предмет их соответствия законам формальной логики. Если поступить с Аристотелем так же, как мы уже делали с Сократом и Платоном, и попытаться дать самое краткое описание его метода, то, пожалуй, наиболее соответствует этому мнение Асмуса: «Изучение всех сочинений Аристотеля, посвященных вопросам логики или, по крайней мере, рассматривающих эти вопросы, показывает, что в логических исследованиях Аристотеля наибольшее его внимание привлекали три проблемы: 1) вопрос о методе вероятностного знания; этот отдел логических исследований Аристотель называет “диалектикой”, он рассматривает его в своей “Топике”; 2) вопрос о двух основных методах выяснения уже не вероятного только знания, а знания достоверного; это методы – определение и доказательство; 3) вопрос о методе нахождения посылок знания; это индукция» (Асмус, Античная философия, с.317).

Как видно, Аристотель в отношении метода занят теми же проблемами, что и его предшественники, хотя, безусловно, во многом пошел дальше.

В том, что вся современная логика выросла из Аристотеля, сомневаться не приходится. Даже отрицающая его дедуктивную логику английская индуктивная логика вырастает все-таки как отрицание логики Аристотеля. Это не более иная логика, чем сам Аристотель иной платоник. Вот как видится линия развития логики автору известного «Учебника логики» Г. И.Челпанову:

«Творцом логики как науки следует считать Аристотеля (384–322). Логика Аристотеля имела господствующее значение не только в древности, но также и в средние века, в эпоху так называемой схоластической философии. Заслуживает упоминания сочинение последователей философа Декарта (1596–1650), которое называлось: La logique ou l’art de penser (Логика в искусстве думать) (1662). Эта логика, которая называется логикой Port Royal’я принадлежит к так называемому формальному направлению. В Англии Бэкон (1561–1626) считается основателем особого направления в логике, которое называется индуктивным, наилучшими выразителями которого в современной логике являются Д.С.Милль (1806–1873) и А.Бэн (1818–1903). Объединителями обоих этих направлений следудет считать Джевонса (1835–1888), Зигварта (1830–1904) и Вундта» (Челпанов, 1994, с.8).

Сам Аристотель ставил себе в особую заслугу именно то, что он «формализировал», свел в систему приемы логики, применявшиеся, может быть, и до него. Он создал науку о том, как делается наука.

Найденные им «категории», с помощью которых и делается наука о науке, прямо относятся к основным орудиям исследования. В чем привлекательность формализации, то есть науко- и системо-творчества – вопрос отдельный. И вопрос явно психологический, потому что это присуще всем эпохам. В этом очень сильно проявляется мифологическая составляющая нашего мышления. Однако, ограничусь пока лишь одним примером того, что формалистическая схоластика вовсе не умерла на рубеже Нового времени:

«Воистину, Хаос слишком хорошо упрятан и редко выказывается в современной науке, чтобы мы легко поверили, скажем, сетованиям <…> на господство “философской парадигмы, которую можно назвать бессистемной”.

Системам и систематикам в науке нет числа! После “археологических раскопок”, предпринятых М.Фуко на “культурных слоях” Нового времени, стала чуть ли не общим местом констатация (для любой эпохи) господствующего положения неких “упорядочивающих кодов”, организующих пространство знания в культурные поля – “эпистемы” той или иной степени ухоженности.

Так что если и бывают победы Хаоса, то они проявляются не в отсутствии каких-то порядков и систем в науке, но в недостатке, если дозволительно выразиться, системности таких систем, в логической их необусловленности.

Поэтому, читая работу <…> по систематизации философских категорий, мы не должны удивляться обширности перечня известных достижений “системосозидателей” и можем тихо радоваться прогрессу по части укрощения все большего числа категорий: у Аристотеля их было, как известно, десять, в “Науке логики” Гегеля счет доходит до 120, “фрагментная” системная классификация” Е. Д. Гражданникова включает в себя уже 161 понятие» (Троицкий, с.894).

В чем суть этих “категорий” или “системообразующих понятий”? Пожалуй, я не смогу перевести их на русский иначе как словом “правила”.Когда речь идет о действиях, то это правила того, как надо действовать. Когда же речь идет о явлениях, то это своего рода предписания, за что их следует принимать, чем их следует считать, чтобы начать «логическое» действие. И все они в совокупности для каждого научного сообщества составляют в основном его явную парадигму. Правила и есть то, что сближает этот тип мышления с мифологическим, построенным на знании «очевидностей» своего мира, то есть мира своих.

К подобным очевидностям относятся и первоосновы наук или категории Аристотеля. Но с ними, пожалуй, достаточно. А чтобы